Прибыть в расположение получилось уже когда воины отправились совершать марш-бросок, потому насладиться тем, как работают другие люди, подначальные мне, не вышло. Ну и ладно.

Пить, а, скорее НЕ пить, с Платовым я уже научился. Вернее, научил своего слугу Никифора, как правильно распоряжаться с иными слугами, чтобы у меня в стакане всегда были безалкогольные напитки. Опасно это. Если когда узнает Платов о таком, то будет ссора. Но я не могу отчаянно напиваться и болеть на утро, теряя следующий после пьянки день. Сейчас не могу. Вернусь в Надеждово, уйду в запой. Нет, и там нельзя, уйду в любовный заплыв с молодой красавицей-женой, которая куда как люба, чем и сто «хехелей».

— Пейте, Григорий Иванович, да закусывайте! За Матвеем Платовым очень сложно угнаться, тут без доброй закуски не обойтись, — сказал я и указал на целый стакан зеленой жидкости.

Платов облюбовал абсент и всегда просил именно этот напиток. И я бы отказал ему, так как сие вреднее даже водки, но казак знал, что у меня в обозе есть «зеленая». Один раз все же придется напоить наказного атамана именно абсентом, чтобы потом сказать, что он закончился.

— Пейте, господин Базилевич! — даже несколько требовательно повторил я.

— Я не хотел бы, но если вы настаиваете… — сказал медик, чуть ли не со слезами смотря на полный стакан.

— Он настаивает… Ха-ха, на полыни водку и настаивает, — Платов засмеялся и залпом выпил свой стакан.

Я повторил его подвиг, выпил, начав театрально морщиться. Когда и Базилевич с опаской сделал первый глоток, глаза медика округлились, он посмотрел на меня, и выпил остаток до капли. А Григорий свет Иванович еще тот актер, так скривился, что и я подумал об ошибке Никифора и что у Базилевича был абсент.

А пили мы с медиком тархун. Да, тот самый напиток из эстрагона. Чуть сладковатый, но не приторный.

— Ух… вот это, да! Вернемся куплю у тебя всю зеленую водку, казакам на гуляниях зайдет, — сказал Платов и уже через пару минут полилась песня.

Подвыпивший Матвей Иванович теперь сразу же начинает запевать одну из моих песен, в зависимости от настроения. Сегодня первым треком стал «черный ворон», знать тяжко на душе у атамана. Это и хорошо и плохо. Плохо потому что все же я к нему хорошо отношусь и сопереживаю, ну а хорошо, так как напьется быстро и я смогу поговорить с Базилевичем спокойно. Сейчас еще стакан абсента, после перерыва в одну песню, следующий, на четвертый подход Матвей пойдет через еще две песни. И все. Спать. При этом, он обижается только, когда я первый стакан с ним не выпил, а дальше лишь тешит свое самолюбие, что я демонстративно наливаю себе меньше.

— Это… Коварство, — сказал Базилевич, когда Матвея Платова отвели люди из его расположения в один из шатров, где была кровать.

— Я приму епитимью и покаюсь, — отшутился я.

— Странный вы все же человек, Михаил Михайлович, сам из семьи священника, а шутите с такими вещами, — сказал Базилевич, нюхая бутылку, где еще оставался абсент. — А еще одергивали меня про упоминание черта.

Ага, или крестик сними, или трусы одень.

— Вы же о моих чудачествах не расскажите? — спросил я полушутя.

И вправду, несколько распустился. Нужно думать при выборе шуток. Но именно что медик был тем, с кем так шутить было можно. Григорий Иванович не являлся истово верующим и, насколько я знаю, ходил в церковь лишь, чтобы не прослыть охальником веры, ну и республиканцем.

— Я бы кричал на весь мир о ваших чудачествах, о тех новшествах, что уже мне доверены. Сделал это, чтобы спасти больше людей, но вы сами не захотели большой огласки, посему стану молчать, — серьезным тоном сказал Базилевич.

— Хорошо, не будем терять время, обсудим наши, скорее, ваши, дела, так как следовало бы еще поспать. Вы давно проводили ночи в шатре? — сказал я, зажигая еще четыре дополнительные свечи.

— Не подумайте, что я кроме перины и не видал иных постелей. Бывало всякое, в Европе когда учился, так и на земле сырой спал, — отвечал Базилевич.

— Ничего, вам дадут хороший спальный мешок, холода не почувствуете, — усмехнулся я.

«Мешок» звучало несколько пугающе для медика. Между тем, при подготовке к походу, я приказал сшить более двух сотен спальных мешков, которые застегивались продеванием деревянной колодки в петлю. При этом были такие спальники, которые и при жестких минусах спасут. Трехслойные с прослойкой из пуха и толстой шерсти, они отлично держали тепло и не пускали холод. Но подобных мешков была ровно дюжина.

А после мы начали обсуждать систему военно-полевой хирургии.

За попытками объять необъятное, я, посчитав, что мало чего знаю о медицине, забыл об элементарных вещах. К примеру, не знал, когда начали накладывать гипс и только когда узнал, как лечили сломанную ногу одного из моих крестьян, понял, что, в лучшем случае, при переломе наложат тугую повязку, да палку в роли шины прикрепят. Так что решил, что нужно внедрять этот метод, который более чем доступен.

Ну а после вспомнил про Крымскую войну. Нужно было осмысление важности расширяющейся пули для штуцера и того, какие тактики применялись в иной реальности после того, как европейские страны перешли на такие боеприпасы. И тут… Пирогов… Уже не помню, как его по имени-отчеству [Николай Иванович].

Этот доктор стал применять наркоз прямо в полевых условиях. Эфир известен сейчас, это уже подтвердил Базилевич, привезший эфирное масло в войска. Очень много людей умирает на операционном столе, когда им отрезают конечности. Умирают от боли, а еще и мешают работать хирургам, которым приходится допускать ошибки. Это большое количество погибших. Эфир же можно использовать, как антисептик, за неимении стрептоцида и когда нельзя применять медицинский семидесятипроцентный спирт.

Но не наркоз — главное достижение Пирогова, а сортировка раненых. Доктор не может распыляться на многие действия, и часто приходится заниматься тем больным, который мог бы обождать своей очереди. А этому больному было бы пока достаточно и перевязки, которую сделает медбрат, а не высококвалифицированный медик. Кроме того, хирург не тратит время на осмотры и диагностику, он стоит за операционным столом и не прекращает работать.

По каким именно признакам сортировать — это дело медиков, тут я не силен, но системный подход помог Пирогову сразу же вывести русскую военно-полевую хирургию на первое место в мире. Причем это лидерство Россия в последствии занимала и в будущем.

Тут же и проблема ампутации конечностей. Базилевич и сам пока не видит, как можно не ампутировать ногу, если там раздробилась кость, к примеру. Но уже сама постановка вопроса позволяет серьезно продвинуться в решении проблемы, а гипс, как и применение антисептики, пусть пока и не идеальной, поможет спасти конечности немалому количеству солдат и офицеров.

— Сколь много медиков с вами? — спросил я уже в завершении нашего разговора.

— Восемь, — понурив голову, ответил Базилевич, но поспешил оправдаться. — Медики, что уже имеют практику, не желают ничего менять и даже новое не воспринимают должным образом. Меня высмеяли, когда я поведал про санитарно-гигиенические нормы. Так что со мной студеозусы, и те из бедных, недворянских семей.

— Мало, конечно, но не все сразу. А еще, я сам некогда привлек себе в помощники студеозусов, нынче нарадоваться на них не могу, за редким исключением, — я вспомнил про предательство Тимковского. — Так что именно такие и должны быть.

— Может вы и правы. Но мы со своим обозом пока вовсе располагаемся лишь благодаря моему личному знакомству с фельдмаршалом Александром Васильевичем Суворовым. Меня пока ни к кому не приписали. Может посоветуете, к кому обратиться? Вот, к примеру, Милорадович… — сдерживая зевоту сказал Базилевич.

Давать такие советы я был не компетентен. Просто еще не понял, кто из генералов мог бы принять к себе новатора-Базилевича. Очень хотелось взять медика с собой, много правильного, проверенного временем в иной реальности, он будет реализовывать. Но ко мне нельзя, я предполагаю сильно много бегать. К казакам? Тоже нет, все же нужно к армейскому офицеру.