Узкий, темный и затхлый коридор. Ковра нет. В конце дверь в комнату, предназначавшуюся Селине. Войдя и сразу же продрогнув до костей, она обратила внимание на три вещи. Кровать, этот огромный и внушительный мавзолей из орехового дерева, мрачно возвышалась чуть ли не до самого потолка. Ее верхушка с резными кистями винограда почти упиралась в побелку. Матрац, набитый соломой и обертками кукурузных початков, явно уступал пышности всего сооружения, но поверх него миссис Пол заботливо положила стеганое пуховое одеяло, чтобы спать зимой Селине было мягко и тепло.

У стены стоял низкий сундук такого темного коричневого цвета, что казался черным. На его передней стенке Селина заметила удивительную резьбу. Подойдя ближе, она второй раз за день воскликнула: «Как красиво!» – и тут же обернулась к Мартье, словно опасаясь, что та начнет над ней смеяться, как Клас Пол. Но в лице женщины она увидела отражение собственного восторга. Мартье подошла к Селине и вместе с ней наклонилась над сундуком, держа лампу так, чтобы желтое пламя лучше освещало волюты и завитки резной поверхности. Натруженным пальцем она провела по деревянным узорам панели:

– Видите? Здесь вырезаны буквы.

Селина присмотрелась:

– В самом деле! Первая буква «С».

Мартье опустилась на колени.

– Верно. «С» значит «София». Это сундук голландской невесты. Вот буква «К», а за ней большое «Д». Получается «София Крон Девриз». Сундуку лет двести. Моя мама подарила его мне, когда я выходила замуж, а ее мама подарила его ей, когда она выходила замуж, а ее мама подарила его ей, когда она выходила замуж, а ее…

– Я себе представляю! – воскликнула Селина. Нужно было хоть что-то сказать, чтобы остановить этот поток. – А что в нем? Попробую догадаться. Наверное, пожелтевшее от времени подвенечное платье.

– Точно! – обрадовалась Мартье Пол и, покачнувшись, чуть не уронила лампу.

– Неужели?

Обе сидели на коленях с широко открытыми глазами и улыбались друг другу, словно школьницы. Косички осмелели, протопали ближе и стали заглядывать через плечо женщинам у сундука.

– Сейчас! Подождите!

Мартье Пол сунула лампу в руку Селине, подняла крышку, со знанием дела забралась в самую глубину и, вся раскрасневшаяся, пошуршав старыми газетами, извлекла на свет божий голландский лиф с баской, пышную шелковую юбку, древний пожелтелый чепец с жесткими вышитыми «ушками», которые замечательно отгибались с обеих сторон, и пару деревянных башмаков в терракотовых разводах, словно паруса рыбацких судов в Волендаме, с тонкой, замысловатой резьбой от носка до пятки. Платье, шапочка и обувь невесты.

– Вот это да! – выдохнула Селина, ощущая себя маленькой девочкой в дождливый день на забитом старинными вещами чердаке. – А можно я когда-нибудь это примерю? – спросила она, всплеснув руками.

Мартье Пол поспешно сложила свадебный наряд и посмотрела на нее с неподдельным ужасом:

– Свадебное платье можно надевать, только если выходишь замуж, иначе никак нельзя! Будет несчастье. – Потом, заметив, с какой нежностью Селина гладит тоненьким пальчиком жесткий шелк оборок на юбке, добавила: – Вот выйдете за голландца из Верхней Прерии, дам вам его надеть.

И они обе снова рассмеялись от нелепости такого предположения. Селина решила, что приключение с учительством начинается совсем неплохо. Столько всего надо будет рассказать отцу! Но тут же вспомнила, что не расскажет. Вставая с колен, она немного дрожала. Подняла руки, чтобы снять шляпу, и вдруг почувствовала себя ужасно уставшей, замерзшей и неуместной в этом доме рядом с этой женщиной, двумя глазеющими на нее девочками и здоровенным загорелым фермером. На нее нахлынула волна тоски по отцу – по их веселым ужинам, по походам в театр, по его неторопливо-философской манере шутить, по чикагским улицам и некрасивым зданиям, по Джули и школе миссис Фистер, по всему, что было привычно, знакомо и оттого дорого. Даже тетушки Эбби и Сара вспомнились почти с теплотой в холодном фермерском жилище, которое неожиданно стало ее домом. Селина с ужасом почувствовала, что вот-вот расплачется, поэтому заморгала часто-часто и отвернулась, почти ничего не видя в тусклом свете. Но сразу наткнулась взглядом на третий странный предмет. Это был сине-черный, обитый жестью цилиндр – нечто вроде печки, но все-таки не печь. Он тоже был начищен, как и длинная труба дымохода внизу в гостиной. Прямо-таки гигантский цветок, распустившийся на этом стебле-дымоходе.

– Что это? – спросила Селина, указав на цилиндр.

Мартье Пол, которая уже собралась уходить, поставив лампу на маленький умывальник, с гордостью улыбнулась:

– Барабан.

– Барабан?

– Чтобы обогревать вашу комнату.

Селина дотронулась. Ледяной.

– Только когда горит огонь, – поспешила добавить миссис Пол.

Селина мысленно нарисовала себе, как труба дымохода проходит, как и положено всякой печной трубе, по потолку нижней комнаты, потом пробивает себе путь через круглое отверстие в потолке и уже здесь неожиданно входит в чудовищный, раздутый цветок, похожий на невероятный желвак на черной шее. Селине еще предстояло узнать, что способность обогревать у этой конструкции мифическая. Даже когда печка в гостиной с веселым гулом горела вовсю, в барабан не поступало ровным счетом ничего. Он оставался таким же безразличным к жару, ему адресованному, как девушка, осаждаемая разгоряченным, но нелюбимым ухажером. Это обстоятельство повлияло на некоторые привычки Селины, включая чтение на ночь и ванну по утрам. Селина любила принимать утреннюю ванну в те годы, когда ежедневная ванна считалась оригинальничанием или в лучшем случае кокетством. Очень мило выглядел бы рассказ о том, что она продолжила эту практику в своем новом жилище, однако утренняя ванна в арктической атмосфере фермерского дома среди иллинойсских прерий оказалась бы не просто оригинальничанием, но настоящим безумием, даже если бы ей удалось раздобыть чайник кипятка в половине седьмого утра, а этого никогда не случалось. Селина была благодарна за таз с теплой водой, да и то не каждый вечер, и за возможность вымыться хотя бы по частям при мифическом обогреве барабана.

– Ма-а-ртье! – послышался рев снизу.

Голос голодного мужчины. До них донесся и легкий запах подгоревшей пищи. Потом раздались стук и топот на узкой лестнице.

– Боже мой! – в панике воскликнула Мартье, воздев руки к небу, и бросилась из комнаты, прихватив с собой и двух девчушек.

С лестницы донеслись шарканье и возглас Мартье – что-то вроде «хукенданк». Но Селина решила, что ей послышалось. Теперь стук доносился из коридора рядом с ее комнатой. Селина оторвала взгляд от своей сумки и увидела в дверях гнома: две кривые ноги внизу, ее собственный обитый кожей сундучок наверху, а посередине широкое лицо, седоватая борода, блеклые глаза и обветренная физиономия.

– Якоб Хогендюнк, – коротко представился гном, выглядывая из-под взваленного на спину сундука.

– Неужели! – весело рассмеялась Селина. – Заходите, пожалуйста. Вот тут хорошее место, вам не кажется? У стены. Мистер… мистер Хогендюнк?

Якоб Хогендюнк крякнул и, тяжело ступая кривыми ногами, потащился по комнате. Сундук опасно накренился. Наконец гном с грохотом поставил его, вытер нос тыльной стороной ладони – что означало: дело сделано, – и со всех сторон осмотрел сундук, как будто смастерил его собственными руками.

– Спасибо, мистер Хогендюнк, – поблагодарила его Селина, протягивая руку. – Меня зовут Селина Пик. Зачем же вы, – она не смогла удержаться, – бросили Рипа?

Это было так ей свойственно – увидеть в наемном седовласом работнике, скрученном ревматизмом и пахнущем сырой землей и навозом, прямого потомка уродливых бородатых игроков в шары, которые таинственным образом повстречали Рипу ван Винклю [5] в тот роковой день в Катскильских горах. Имя работника ей тоже понравилось своим нелепым звучанием. Вот она и рассмеялась тихонько, когда протянула ему руку. Человек не обиделся. Он знал, что при знакомстве люди обычно смеются. Поэтому он тоже засмеялся, немного смущенно, но в то же время стараясь держаться раскованно, и посмотрел на протянутую ему ручку. С любопытством прищурился. Тщательно вытер собственные руки о штаны, но потом все же покачал седой головой: