Темная августовская ночь легла на плечи бархатным плащом, украшенным россыпью мерцающих звезд. Все вокруг стихло, только сверчки стрекотали в траве.

Можно было начинать.

Я кивнул Лизке, и мы шагнули в темноту.

На берегу пруда, возле огромной кучи веток, уже собралась стайка местной детворы, радостно загалдевшей при виде меня.

– Сережа пришел!

– А мы тут камушков еще положили!

– А хлеб уже на палочку насаживать?

– Можно я в этот раз подожгу, ну пожалуйста? У меня и спички вот есть!

– Руки от спичек убрали и под ногами не путаться! – грозно прикрикнул я. Без толку, конечно: маму мою они еще как-то побаиваются, меня же не боятся совершенно.

– А будете мешать – я вам в следующий раз ничего не скажу, сами все сделаем и вас не позовем! – уверенно добавила Лиза.

Ребятня притихла. Лизка в свои неполные двенадцать лет та еще командирша.

Я проверил кострище, выложенное плоскими камушками и окруженное камнями побольше, и начал выкладывать шалашиком самые тонкие и сухие веточки из кучи. Утром мать решила наконец подстричь все кусты. Вообще-то можно было просто отнести весь этот хворост на свалку, но Лизка упросила сделать костер. Я иногда шутил, что моя младшая сестра была подкидышем мифологической саламандры: она обожала огонь и готова была сколько угодно смотреть даже на пламя свечи, не говоря уже о настоящем костре. Лизкины приятели по двору живо помогли перетащить ветки и уложить камни.

Сестра протянула мне старую газету и коробок спичек: зажигалки в таком деле она не признавала. В маленьком шалашике заплясал огонек.

Куча веток стремительно таяла. Самые нетерпеливые уже нанизывали хлеб и кусочки сосисок на длинные палки.

Лизка зачарованно смотрела на пламя.

– Красиво, да?

– Угу, – согласился я и поворошил тлеющие ветки. В ночное небо взлетел столб искорок.

– Только представь: везде черным-черно, а у нас – огонь… Горит в темноте… Правда, здорово, когда в темноте что-то светится?

Я вздрогнул и торопливо промычал очередное «угу». Направление Лизкиных мыслей мне очень не нравилось.

– А вы тоже жгли костер тогда у озера? Да?

– Да, – привычно соврал я. Ну вот, так и знал. Не нужно было уточнять, какое именно «тогда» имелось в виду.

– И вас по нему нашли?

– Лизка, ну чего ты переспрашиваешь? Я же уже рассказывал.

Да уж, поди не расскажи чего-нибудь в этой семье… Хотя тут в любом случае пришлось бы: отправиться в трехдневный поход на лесное озеро и заблудиться – это вам не к обеду опоздать.

– Ну расскажи еще раз! Тогда ты неправильно рассказывал, в спешке, дома, днем… И давно, я уже все позабыла. Ведь целый год прошел!

– А теперь, значит, правильно будет?

– Да! В самый раз: ночь, костер, звезды, и как будто я тоже с тобой в лесу… Расскажи, а?

Соседские ребята притихли, уставились. Конечно, до них тоже долетели обрывки слухов и Лизкины пересказы, но им хотелось послушать настоящую историю.

Я вздохнул.

– Да что там рассказывать? Мы с подругой решили отправиться в поход. С палатками. На лесное озеро. Ну и поехали. А там накануне прошла сильная буря. Дорогу, которая на карте отмечена, завалило. Стали искать обходные пути, зашли куда-то не туда, там связь вообще не ловила – может, из-за той же бури что-то повредилось. Заблудились совсем, людей нет, машин не слышно. Нашли какой-то ручей, поставили палатку там – вода всяко нужна, и ночевать где-то явно придется.

– Страшно было?

– Страшно, конечно. Наше-то озеро всем известное, а тут непонятно что. И лоси еще всякие по ночам где-то рядом ходили. А может, и не только лоси. Нам все казалось, что вот-вот связь появится. Потом телефоны совсем разрядились, и мы решили уже сворачиваться и дальше идти искать дорогу. А на третью ночь к нашему костру мужик вышел, мы сначала еще больше испугались, а оказалось – лесник местный, у него домишко стоит рядом, а мы до него чуток не дошли. Он заметил огонь и пошел проверить. Наутро вывез нас к ближайшей станции… Ну и все.

Я кинул в костер последние ветки.

– Жалко, что на озеро так и не попали, – задумчиво вздохнула Лиза. – Ну потом еще может, в другой раз… Хотя на самом деле все равно здорово получилось. Ты как-то очень коротко рассказываешь, там ведь наверняка много интересного было! Забыл, что ли?

– Забыл, наверно, – согласился я.

– Ну и зря. Но ты потом вспомнишь и расскажешь. Когда в следующий раз ветки подстрижем. На самом деле ведь все хорошо кончилось.

Я что-то невнятно пробурчал и снова поворошил угли.

Нет уж. Не буду я Лизке ничего рассказывать.

Не потому, что забыл.

Просто на самом деле все было совсем не так.

***

Вероника, если честно, не была мне подругой. То есть мы, конечно, общались и довольно неплохо ладили – без этого в одной смене работать было бы тяжело. Она держалась ровно и доброжелательно, как и со всеми, но ничего такого, что полагается друзьям, у нас не было: никаких общих любимых песен или фильмов, никаких личных тем для обсуждений, прогулок после работы, посиделок в одной компании – словом, я о ней почти ничего не знал.

Вероника пришла в «Корицу» на подработку. У нас почти вся молодежь сюда на лето устраивается, и все сто лет между собой знакомы. Веронику не знал никто. Я, кажется, встречал ее когда-то пару раз, но совершенно не мог припомнить подробностей. У этой девушки была не слишком запоминающаяся внешность и манера держаться. Она словно сливалась с пространством, как бабочка-пяденица на березе. Я обратил внимание: менеджеры, официанты и посетители «Корицы», которые видели Веронику не очень часто, долго не узнавали ее в лицо и иногда не замечали, хотя она стояла совсем рядом. Не знаю, отчего так получалось. Довольно высокая для девушки, с длинными темно-русыми волосами, сероглазая и белокожая, Вероника хоть и не походила на голливудскую красавицу, но серой мышкой тоже не выглядела. Может, дело было в форменной одежде, из-за которой она казалась еще бледнее. Или в ее молчаливости и замкнутости.

А может быть, она просто терялась на фоне прелестной и звонкой, как песня синицы, Клары.

Клара тоже пришла к нам только этим летом, и ее тоже сперва никто не знал. Впрочем, это она быстро исправила, мигом со всеми перезнакомившись. Вот уж кого запоминали с первого взгляда и сотрудники, и посетители! Мы так и вовсе чуть не дрались между собой, определяя, в чьи смены ее поставить. Клара была самой младшей из нас, ей только исполнилось девятнадцать, но она держалась так легко и непринужденно, что казалось, будто она проработала тут всю жизнь. Клара без труда завязывала разговор с посетителями, шутила и улыбалась.

Кажется, этим летом весь город, особенно мужская его часть, проникся безумной любовью к капучино: на нем наша новенькая сотрудница рисовала сердечки из корицы.

Я и сам, конечно, на нее загляделся.

Клара была хорошенькой, как фарфоровая статуэтка: тоненькая, изящная, с золотистыми локонами и огромными синими глазами, трогательно-наивная в каждом своем слове и жесте. Она носила на шее кулон в форме фонарика с надписью «Светить во тьме», гадала всем желающим на кофейной гуще, коллекционировала ароматические свечи для защиты от злых духов. Однажды в пятницу тринадцатого (посетителей почему-то в тот день было мало), сверяясь с какой-то карманной книжицей, она выдала нам с Вероникой подробное нумерологическое описание жизни и судьбы, выспросив для этого фамилии, отчества и даты рождения. Вероника чуть насмешливо улыбнулась, как бы показывая, что не верит во всю эту ерунду. Я тоже не верил и даже не задумывался, верит ли всерьез сама белокурая гадалка. Мне было все равно: Кларе простительны любые милые глупости.

Я все никак не мог улучить подходящий момент и пригласить ее куда-нибудь. Вечно рядом оказывалась какая-то компания, и в итоге мы гуляли все вместе, а Клара то ли не понимала моих намеков, то ли не желала их понимать. Впрочем, она как будто действительно не осознавала силу своего обаяния. Я не замечал, чтобы Клара с кем-то кокетничала и заигрывала, как большинство девчонок. Она не строила глазки, не старалась держаться как-то особенно, – простая, милая, сама непосредственность. Но сблизиться с ней по-настоящему не получалось.