– Ничего особенного, моя дорогая. Это все касается разведения лошадей. Это касается некоторых интимных деталей поведения животных, которые вам неинтересно знать, уверяю вас. Ну а теперь идемте, посмотрим, какой приз Серенити только что выиграла для меня.

Несомненно, это был один из самых счастливых дней в ее жизни. Небо было голубым, солнце сияло, и все в мире было правильно. По крайней мере в ее мире! Грейс наконец-то стала «веселой вдовой», вероятно, самой веселой из них всех. Она была так довольна собой, что ее щеки болели от улыбок. Она была готова взорваться от радости.

И все из-за того, что позволила Рочдейлу стать ее любовником.

То, что она была с ним, изменило ее даже больше, чем она ожидала. Пробуждение физической страсти, кажется, всколыхнуло все остальные чувства. Все было более ярким и живым, так, наверное, чувствует себя близорукий человек, впервые надевший очки. Цвета были ярче, звуки – отчетливее, цветы – ароматнее, еда – вкуснее. Грейс чувствовала себя так, будто на ней была новая кожа. Она была чувствительна ко всему, что касалось ее, ощущала текстуру каждой ткани, ощущала даже воздух, касающийся ее. И смаковала каждое новое ощущение. Казалось, будто она дремала всю жизнь и только теперь проснулась.

Ньюмаркет, как выяснилось, был прекрасным местом для пробуждения чувственности. Все здесь подогревало эмоции. Толпы людей, лошади, ипподром, пустоши. И Рочдейл. Ничто так не пробуждало ее любви к жизни, как он. Грейс стояла в стороне, пока он около жокейского клуба разговаривал с каким-то джентльменом о деньгах, которые выиграла Серенити. Глаза Грейс жадно пожирали Рочдейла. Она не могла больше смотреть на него и не представлять тело под прекрасно сшитым костюмом и плотно облегающими панталонами. Она остро осознавала теперь, насколько они тесные, видела каждый мускул и контур. Рочдейл был таким же прекрасным животным, как Серенити. Каждое движение плавное и мощное, сложное и грациозное. Она не могла отвести от него взгляд и радовалась, что вуаль закрывает ее лицо. Если бы кто-нибудь увидел это, то понял бы, что она без ума от него, как школьница.

Ее чувства к Рочдейлу были слишком спутаны, чтобы выразить их. Вместе они говорили обо всем, но только не об этом, не о том, что они чувствуют. Эмоции Грейс были такими сильными, такими исключительными, что это, наверное, была любовь. Или просто прилив острых ощущений от ее первого настоящего чувственного опыта – новизна плотского вожделения? Она считала, что тут не только это, но ей не хотелось подробнее анализировать свои чувства, особенно учитывая, что Рочдейл не сказал ни слова о любви к ней. И не скажет, конечно же. Ведь для него это все обычно. Если она откроет ему свое сердце, он, без сомнения, сочтет ее наивной и глупой. Поэтому Грейс не говорила ничего. Но ее сердце было переполнено, а душа пела.

Они оставались на ипподроме несколько часов, посмотрели еще несколько скачек, Грейс еще делала ставки и выигрывала. Они снова посетили конюшни, где Рочдейл обсудил с Сэмюелом Траском планы возвращения Серенити в Беттисфонт. Когда же наконец направились назад, в «Королевскую голову», Грейс падала с ног от усталости. Учитывая, как мало она спала прошлой ночью, это было неудивительно.

– Я только сейчас поняла, – сказала она, когда они вошли в гостиницу, – что мы остаемся здесь еще на одну ночь. То есть я хочу сказать, мы, конечно, остаемся, но как странно, что я ни разу не подумала о том, чтобы вернуться домой.

– Я надеялся на еще одну ночь с вами, – ответил Рочдейл. – Одной ночи слишком мало.

Она улыбнулась ему.

– Да, мало. – Скольких ночей было бы достаточно? Сколько продлится этот голод? – Кроме того, я бы за все сокровища мира не пропустила того, что было сегодня. Это было так весело, Джон.

– Я рад, что вам понравилось. Но у нас есть еще эта ночь. И будут еще удовольствия.

И удовольствия были. После короткого ужина Рочдейл и Грейс снова упали в постель, ни один из них не желал терять и минуты.

Рочдейл прекрасно знал, как доставить женщине наслаждение, и сам при этом получал удовольствие. Со знанием дела он ставил ее в такие позы, о которых она и подумать не могла. Все эти знания и то, как он достиг их, должны были наводить на размышления. Но Грейс обнаружила, что рада этому его обширному опыту, потому что она определенно извлекала из этого выгоду. Грейс громко расхохоталась, вдруг осознав, почему распутники так популярны у женщин. Конечно, они популярны! И разве Марианна не говорила ей о преимуществах иметь в любовниках распутника? Грейс обнаружила, что его приключения с женщинами каким-то странным образом позволяют ей доверять ему. Это было чисто физическое доверие, а не эмоциональное – она еще не была готова вступить в эти опасные воды, – но оно позволяло ей полностью открыться ему. Не было ни одного уголка ее тела, который бы не желал его прикосновения. Она хотела его везде – и снаружи, и внутри себя. Если бы он мог забраться под ее кожу, она бы позволила и это.

Этой ночью он перекатился под ней, так что она оказалась верхом на нем. Он поднял ее бедра и опустил на себя.

– Твоя очередь, Грейс. Возьми меня.

Она никогда не представляла, чтобы женщина могла вот так взять на себя контроль, но он поощрял это, поэтому она послушалась. Положив руки на его плечи, она приподнялась, а потом опустилась, снова и снова повторяя это медленное скользящее движение. Двигаясь, она смотрела на него сверху вниз, на мужчину в приступе агонии или экстаза, или того и другого сразу. Его голова была запрокинута назад, шея выгнута, но глаза под тяжелыми веками оставались полуоткрытыми, он наблюдал за ней.

– Да, да, вот так, – говорил он, двигаясь бедрами навстречу. – Возьми меня, Грейс. Возьми меня…

И она это сделала. Найдя верный угол, который производил самое приятное трение, она овладевала им со все возрастающим господством, беря все, чего она хотела, и даже больше. В конце ее высвобождение было таким взрывным, таким потрясающим, что она могла только в изнеможении рухнуть на его грудь.

Следом волна экстаза накрыла и Рочдейла.

Несколько минут они лежали бок о бок, ни у одного из них не было ни сил, ни желания двигаться. Она видела его во время страсти. Теперь было чистым наслаждением изучать его в покое, замечать каждую деталь его тела. Это было сумасбродство, которому она поддавалась с удивлением, как ребенок, которому только что подарили большую новую игрушку или нового пони.