Выздоровев, я сразу узнала о прекращении военных действий – о Перемирии. Новость имела важное значение не по одной причине. Во-первых, наконец закончилась жестокая резня, которая продолжалась так долго, что к ней все привыкли. Для нас же окончание войны могло иметь важнейшие последствия. События в России просто не могли не вызвать отклики цивилизованного мира; положение было слишком опасным, чтобы не придавать ему значения. Вместе с тем мы понимали, что скоро всюду начнутся преобразования; все страны будут возвращаться к мирной жизни. Но как эти преобразования повлияют на нас? Как нам вернуться к мирному существованию? Тогда мы еще не сознавали, что понятие «мир» для нас едва ли что-то значит, а наша борьба за существование только начинается.
Настало время обратить внимание союзников на страдания тех, кто остался в России. Первые мои мысли всегда были о моем отце; я ни на миг не переставала беспокоиться о нем. В глубине души я понимала: у него мало возможностей выйти на свободу из большевистской тюрьмы. И все же я надеялась. Более того, я была уверена, что союзники, услышав мой рассказ, не откажут нам в помощи. Я, конечно, помнила о том, что правительство Керенского, последнее, признанное союзниками, сделало все возможное, чтобы дискредитировать мою семью в глазах мира, и неодобрительно относилось к любым проявлениям сочувствия по отношению к свергнутой династии. И все же я продолжала надеяться, хотя спасти отца могло только чудо.
Пока я выздоравливала от «инфлюэнцы» и по-прежнему находилась в своей спальне, в Кишинев вернулись военный губернатор и его жена. Они тут же зашли ко мне. Генерал Войтаяно привез нам из Ясс сообщения от короля и королевы. Как только германцы оставят Бухарест, их величества намерены вернуться в столицу; они пригласят нас туда в качестве своих гостей, вначале в отель, а потом, как только сами устроятся, в их дворец. Кроме того, они поручили генералу передать нам немного денег, но тогда мы еще могли отказаться от подарка, поскольку перед отъездом из Одессы заняли небольшую сумму у друга. Если не считать того, что мы выбрались из России всецело благодаря королю и королеве Румынии, их приглашение стало лишь первым из череды добрых поступков. Из всех правящих семей, которые еще находились на престолах и состояли с нами в близком или дальнем родстве, только с их стороны мы встретили подлинное сочувствие и понимание. Генерал Войтаяно и его семья также превосходно заботились о нас.
После моего окончательного выздоровления нас отправили в Бухарест; правда, в те дни я еще едва держалась на ногах от слабости. Расстояние было небольшим, но мне дорога показалась бесконечной. Земли, по которым мы ехали, только что освободила германская армия; сообщение было нерегулярным, железнодорожные вагоны не отапливались, в них не было света. Тепло мы получали лишь от маленькой железной печки в конце вагона; когда холод в купе становился невыносимым, вокруг печки собирались мы все, независимо от положения: кондукторы, адъютанты губернатора, сопровождавшие нас, проводники, крестьяне в овчинных тулупах, которые переходили из соседних вагонов, и мы сами.
В Бухаресте мы поселились в отеле – впоследствии нам предстояло сменить их множество. Высокие зеркала на лестнице, обставленные вялыми пальмами в горшках, красные ковры, еда, ресторан с оркестром, множество офицеров в форме и женщин в вечерних платьях – все казалось мне невозможной роскошью, чем-то из исчезнувшего мира. Странно было видеть и русских офицеров, которые беспрепятственно ходили по улицам в военной форме, с погонами, при оружии; ведь на родине даже отдельные предметы формы представляли собой смертельную опасность, даже если были спрятаны в шкафу. Мы отвыкли от самой возможности свободно гулять. В России любой шаг за пределы дома напоминал вылазку на вражескую территорию; каждый встречный смотрел с подозрением или враждебно. На улицах почти не было транспорта; мусор не убирали, никто не следил за порядком. В Бухаресте нам показалось, будто все сияет чистотой, поражало изобилие товаров в витринах, веселье и оживленные толпы на улицах, автомобили и кареты. На каждом углу дежурили вежливые, предупредительные полицейские. В Бухаресте царили оживление и беззаботная веселость. Город переполняли всевозможные зарубежные миссии. Война окончилась, но мир еще не начался. Несмотря на отдаленность от европейских столиц, в Бухаресте ощущалась связь с Европой, которую мы отчасти утратили в России в начале войны и которая была совершенно отрезана от нас после революции.
В столицу вернулись король и королева Румынии; их встретили с большой пышностью. Однако сразу по приезде королева серьезно заболела инфлюэнцией. Несмотря на это, она попросила меня навестить ее. Не желая ее утомлять, я пробыла у нее лишь несколько минут. Ее спальня показалась мне довольно любопытной: в византийском стиле, стены и окна обильно украшены каменной резьбой; на полу – медвежьи шкуры. Широкая, низкая постель, в которой лежала королева, стояла под резным же каменным пологом. Из-за того, что в комнате было темно, я лишь смутно различила очертания светловолосой головы на мягких подушках, накрытых кружевами. Я постаралась как можно лаконичнее поблагодарить королеву за гостеприимство.
Король с двумя старшими дочерьми несколько раз навещал нас в отеле. Наша с ним предыдущая встреча состоялась десять лет назад, в 1908 году, когда они с королевой Марией приезжали на мою свадьбу с принцем Вильгельмом Шведским. Король состарился и слегка оплыл в области талии. Волосы, которые он стриг коротко по немецкой моде, начали седеть. Он выглядел усталым; в то же время ему очень хотелось скрыть свою усталость даже от себя самого. Позже я пришла к выводу, что такие добросовестные и честные люди, как он, встречаются крайне редко. Немец по рождению, король Фердинанд был предан своей семье и родине, но решительно повернулся к ним спиной, когда настало время выбирать, на чьей он стороне, и стало ясно, что интересы Румынии – с союзниками. Свой долг он исполнял без излишней помпы, просто и безыскусно. Наверное, лишь немногие подозревали, чего ему это стоило. Он всегда принимал близко к сердцу интересы Румынии, отличался мудростью, самоотверженностью и скромностью.
Внешностью король решительно не блистал; думаю, он это понимал и, наверное, страдал от своего несовершенства. Он был низкорослым, ноги по сравнению с непропорционально длинным торсом казались особенно тонкими и короткими. Сразу бросались в глаза его торчащие уши; ему недоставало красноречия; он не умел держаться в обществе, был застенчив и легко тушевался. Зная о своих недостатках, он никогда не пытался находиться в центре внимания, предоставляя эту честь королеве Марии, которая, благодаря своим обаянию, красоте и остроумию, без труда завладевала аудиторией. Король находился в ее тени, но подсказывал, как ей поступать. Вскоре она, действуя под руководством короля, оказалась крайне полезной для своей страны. Поехав в Париж для участия в мирной конференции, она, по своему собственному выражению, «нанесла Румынию на карту», неустанно напоминая союзникам о страданиях и жертвах, понесенных Румынией во время войны. Ей удалось добиться для страны разных преимуществ, получить которые было бы трудно даже опытным дипломатам.
Но огни рампы в конце концов ее ослепили; она была слишком эгоцентрична, чтобы обладать дальновидностью, и слишком яркой, чтобы довольствоваться какой-либо ролью, кроме главной. Необходимость блистать – не единственная цель для королевы в эпоху демократии. Хотя в остальном у них с королем было мало общего, их объединяло служение своей стране. Увидев их снова через много лет, я была поражена его внешней непривлекательностью и вместе с тем добротой.
Дочери Фердинанда, принцессы Елизавета (позже она вышла за короля Греции Георга II) и Мария (которая стала королевой Югославии), тогда были совсем юными. Старшая была блондинкой с маленькой головкой и идеальными чертами лица, но, пожалуй, чересчур полной. Она была любознательной девочкой, чрезвычайно одаренной во всех искусствах. Среди прочих талантов она обладала очень красивым голосом, превосходно шила и рисовала; ей было присуще замечательное цветовое чутье и богатая фантазия. Принцесса могла бы стать превосходным иллюстратором; она умела многое, но из-за лишнего веса отличалась вялостью. Ей не хватало силы воли для того, чтобы развить свои способности.
