На суде Кириллу не удалось поговорить с товарищем, и после им свидания, естественно, не дали, но все эти годы друзья переписывались. Сначала открыто, а когда Кирилл женился, то посчитал, что его теплые отношения с заключенным, осужденным по такой страшной статье, могут бросить тень на репутацию супруги-судьи, и переписка продолжалась через ударника «Снов Сатаны», работавшего истопником и не боявшегося за свою карьеру.

Ирина была до слез тронута такой деликатностью мужа, но не в этом суть. Главное, что друзьям тогда не удалось поговорить по душам, а сейчас Тарнавский не хотел возвращаться к этой теме. Было и было. Таким образом, Кирилл знал о деле больше из сплетен, чем из первых рук.

Естественно, посадка Тимура надолго стала предметом для обсуждения, особенно когда он уже уехал в колонию, тут-то волна народного гнева и поднялась. Зазвучали на кухнях страстные речи, филиппики и иеремиады, в которых все было правильно и хорошо, кроме одного – они немного запоздали.

Оставшаяся на свободе Кира исчезла из поля зрения, после суда она ни разу не появлялась на тусовках, и след ее вскоре потерялся. О ее роли в этой истории ходили разные версии. Одни говорили, что она просто выполнила просьбу Тимура, другие склонялись к мнению, что Тарнавский действительно ничего не знал, а Кира отвезла рукопись в Америку по собственной инициативе. Те, кто сходился в этом мнении, спорили насчет мотива девушки. Некоторые творческие натуры с особо развитой фантазией считали, что это КГБ внедрил своего агента Киру, чтобы очернить неформальное движение, поставить знак равенства между понятиями «рок-музыкант» и «предатель Родины». В других версиях девушке тоже отводилась незавидная роль. Все знали, что Кира влюблена в Тимура, а он не то чтобы совсем не отвечает ей взаимностью, но и жгучей страстью не пылает. Большинство считало, что она сделала этот шаг, чтобы покрепче привязать к себе Тимура, стать его единственной ниточкой к мировой славе, но находились и такие, что видели в ее поступке акт женской мести. Якобы Тимур бросил ее ради другой девушки, вот она и затеяла эту комбинацию, специально чтобы посадить его в тюрьму. В эту последнюю версию мало кто верил, ведь в итоге Кира разрушила жизнь не только Тимура, но и собственную, но Ирина знала силу женской ярости. Когда тебя бросают ради другой, на все пойдешь, а что себе навредишь, так тебе и так хуже некуда. Ты осталась одна, с разбитым сердцем, куда дальше-то? Потом, Кира, наверное, рассчитывала, что высокопоставленный родитель ее прикроет. Но ошиблась, не учла запас прочности родителя, а он сильно истощился, пока доченька хороводилась со всякими маргиналами, несмотря на все запреты. Вот папа и решил: пусть ребенок узнает наконец вкус ответственности за свои поступки. А заодно и он себя покажет стойким коммунистом, который ради советской власти родную дочь не пожалеет.

Вполне вероятная комбинация, но реальность обычно куда проще. Жизнерадостные юноша и девушка решили покорять мир, потому что он казался им прекрасным местом, в котором с ними ничего плохого не произойдет, ведь они сами тоже не делали ничего плохого. Просто отдали рукопись очередным рецензентам, вот и все.

На суде вели себя благородно, выгораживали друг друга, а не топили. Порядочные и сильные духом люди, Тимур – талант, Кира – красавица. Конечно, надо их сломать, пригнуть, чтобы не выделялись, чтобы жили серо и уныло, как все, и не мечтали о том, что им не положено.

Когда человек начинает свободно говорить о том, что он думает и чувствует, мало просто его не услышать. Нет, надо срочно его заткнуть, причем так, чтобы другим неповадно было. А что уж он там хотел сказать, может, важное что и полезное, да какая разница, ведь Ленин уже сказал все, что нужно человечеству, ни добавить, ни убавить.

– Ты что не спишь? – За раздумьями Ирина не заметила, как Кирилл вошел в комнату.

– Так, фотографии смотрю.

Кирилл взял снимок Тимура под сиренью и поднес к глазам:

– Да… – вздохнул он, – перепахала жизнь.

Дома играли по радио позывные «Маяка» и пахло кофе.

– Сырнички будешь? – прокричала мама из кухни.

Кира в ответ прокричала, что да, и прямиком направилась в ванную, мыться и переодеваться после смены. Строго говоря, в крохотной квартирке орать было необязательно, но приятно.

Когда она вышла после душа с влажной головой и в халате, ее уже дожидалась тарелка с сырниками, на которых с помощью клубничного варенья были нарисованы улыбающиеся рожицы.

– Сметанки? – Мама стояла возле холодильника, высокая и худая, как спица.

– Спасибо, мамуль.

– Кофе будешь или сразу спать?

Кира задумалась.

– Сделаю, – мама насыпала зерна в кофеварку, – в случае чего сама выпью. Как смена у тебя прошла?

– Как обычно. Бабки – алкаши, алкаши – бабки. Перепой совсем молодого парнишки еще один для разнообразия.

– Что-то их все больше становится, – нахмурилась мама, – если дальше такими темпами пойдет, то скоро и наркоманы под каждым кустом будут валяться. Тлетворное влияние Запада, куда ты денешься.

Последние слова Кира скорее угадала за визгом кофемолки.

– Какой аромат, – сказала она, когда мама хищно нависла над туркой, ловя тот единственный бульк, после которого надо немедленно выключить огонь, – лучше не спать, чем твой кофе не попить.

Мама засмеялась:

– Да, тяжелый выбор. Ты знаешь что, если сразу не уснешь, пробегись на лыжах.

Кира взглянула в окно, будто только что и не пришла с улицы и снег всю ночь не летел ей на лобовое стекло. Умытый снегом и морозом город проснулся бодро, как ребенок, румяный от утренней зари. И правда жаль в такую погоду сидеть дома.

– Мам, столько намело…

– А я специально утром пробежалась, так что лыжня есть, – мама резко подняла турку с огня и выключила газ, – зачем еще родители нужны, в конце-то концов, как не проложить путь? Давай, Кика, не ленись, обидно будет, если пропадет такой денек.

В детстве Кира страшно злилась, когда ее звали Кикой, кричала, что она не утка из Айболита, а теперь это было приятно.

– Еще пару недель, и все растает, и тогда до ноября уже, – мама аккуратно, чтобы не попала гуща, налила кофе в чашку, добавила молока и поставила перед Кирой.

– Я схожу, схожу. Доем только.

– Не торопись. Весь день впереди.

– Слушай, мам, – вдруг решилась Кира, – а знаешь, к кому был вызов?

– К кому?

– К Славе Кунгурову! Помнишь?

– Хотела бы забыть, – усмехнулась мама. – Неужели спился? Да, что с нами делает время…

Мама сокрушенно покачала головой, но так, чтобы Кира поняла – ей нисколько не жаль.

– Не он сам, друг его какой-то.

– Понятно. Спаивает, скотина двуличная. Ну да, так проще и надежнее, чем просто мозги дурить. Ну и что, он тебя снова проклял?

Кира засмеялась:

– Ты знаешь, нет, а совсем даже наоборот. Звал к себе работать.

– Да? Кем?

– Я сама толком не поняла, что-то вроде администратора. Похоже, он думает, что я все еще могу устроить ему мировое признание. Сейчас-то за это точно уже не посадят.

Мама улыбнулась:

– Ну да, он же не знает…

– Похоже, что нет.

– Но ты все равно не ведись на его провокации, да и вообще держись от него подальше.

– Ну, теперь-то что, теперь мне уже нечего терять.

Мама фыркнула:

– А ты с ним свяжись, и быстро поймешь, что было что, но будет уже поздно. Славик твой как петля кишки при ущемленной грыже. Пролезет, куда не звали, ущемится, а потом нырнет в живот, и хрен его найдешь.

– Но все же тогда он поступил со мной как порядочный человек. Это я, получается, его подвела.

– Ну а ему все нипочем, быть стукачом так стукачом, – пропела мама.

– Честным стукачом.

– Да-да. Сонечка Мармеладова в чистом виде. Если хочешь знать мое мнение, это он вас тогда и сдал со всеми потрохами.

Зная, что по этому вопросу спорь не спорь, а каждый останется при своем, Кира поднесла к губам чашку, медленно вдохнула кофейный аромат и сделала крошечный глоток. Кофе мама варила лучше всех на свете.