Обратный путь до туннеля проходит как в тумане. Кровь стекает по моей спине и руке. Странные птичьи крики преследуют нас. Мы карабкаемся по осыпям, прорываемся назад через лес с ядовитыми соснами, бежим, как испуганные кролики.

Я никогда не просил об этой войне, но теперь я на переднем крае.

И не я один. Это открытие означает, что семь десятилетий мира короля Йорууна подходят к концу. Публично короля называют Благожелательным Боровом за его устойчивое правление, как у крепкого дикого животного. А вот за спиной? Скорее, Благожелательным занудой. В свои девяносто с небольшим лет это не тот король, который поведет нас в бой.

Не против оседланных золотых когтей. Армии поцелованных богом. Короля, который пожертвует собственным жрецом, чтобы взломать заклятие, превратив его в чертов дверной упор.

Ах, да, ― безжалостного короля, который к тому же является отцом Сабины.

Идя за Райаном, прихрамывая от боли, я не могу не проклинать его за безрассудство, из-за которого мы едва не погибли. В то же время в моей голове рождается мысль, что, возможно, Астаньону нужен кто-то безрассудный во главе. Лидер, смелый и решительный, такой же безжалостный, как сам безумный король Рашийон. Король, который без колебаний бросится прямо в лагерь врага.

Черт. Никогда не думал, что скажу это, но, возможно, Райан должен быть королем.

Мы не возимся с лестницей, а просто прыгаем ко входу в туннель и падаем в грязь. Пока мы ковыляем по проходу, из рубашки Райана выпадает звенящий клубок ремней и лезвий.

Он наклоняется, чтобы поднять его, и я узнаю блеск перчатки с пятью золотыми когтями.

Черт бы его побрал ― я-то думал, что Райан искупил свою вину после того, как спас мне жизнь, но Лорд Лжецов не может не украсть что-нибудь по дороге, верно? Хотя он прекрасно знает, что, когда волканские солдаты обнаружат пропажу, это вызовет подозрения.

― Что? ― В его голосе звучат защитные нотки, хотя я ничего не сказал. ― Я должен был забрать его. Доказательства очень важны, друг мой. Без них кто поверит в нашу историю?

Его глаза сверкают озорством, яркие, как полированные грани его голатского десятицентовика, когда мы вылезаем на астаньонской стороне и направляемся к нашим лошадям.

Глава 17

Сабина

Дни с ливнями в середине лета превращают улицы Дюрена в непроходимую грязь. Я отвлекаюсь, помогая Бриджит со стиркой и ухаживая за животными в замке. Мы по локоть погрузили руки в грязную воду, борясь с ворчливым, насквозь промокшим котом, когда раздается стук в дверь.

― Не откроешь? ― спрашиваю я, поскольку у меня больше шансов не дать кошке вырваться из моей медной ванны и испачкать бесценный ковер грязными отпечатками лап.

Бриджит вытирает руки о фартук, направляясь к двери. Кошка хмуро смотрит на меня:

Отцепись от меня, ведьма! Это же пытка!

Это ты упала в бочку с медом, ― говорю я. ― Повезло, что я успела добраться до тебя до того, как кухарка поднесла мясницкий нож к твоей шее.

Кошка ворчит, прикрыв глаза, в которых все еще горит ненависть ко мне, словно я каким-то образом сговорилась против нее с шаткими полками в кладовке.

― Леди Сабина. ― Настойчивый голос Максимэна заставляет меня опустить мыло. ― Вы необходимы. Это срочно.

Он без шлема, седые волосы взъерошены, пот заливает лицо…

― Это кровь? ― спрашиваю я, вытирая руки об одолженный фартук.

― Это… ― Его настороженный взгляд переключается на Бриджит. ― Картошка. Поторопись.

Картошка. Наше кодовое слово для единорога. Я тут же стягиваю с себя фартук и сую его в руки Бриджит.

Ты еще не смыла мед! ― Возмущается кошка, но ее жалобы остаются без внимания, когда Максимэн кивает головой, приглашая меня следовать за ним по коридору.

Его шаги стремительны, он идет очень быстро. Мне приходится почти бежать, чтобы не отстать. Мой пульс учащается вместе с шагами, я беспокоюсь, потому что никогда не видела Максимэна таким взволнованным, даже когда я натравила тигра на стадион с десятью тысячами зрителей.

― Прошлой ночью работники закончили строительство стойла для единорога, ― объясняет он тихим голосом. ― Мы пытались переместить его на новое место. Мы использовали железные цепи и копья. Делали его намного позже заката, чтобы он не мог использовать солнце… Но он все равно убил несколько человек.

Чертовы боги.

У меня перехватывает горло, и мне приходится напомнить себе, что нужно дышать, пока мы бежим по ступенькам Сорша-Холла.

― Я не знаю, что я могу сделать. Он меня не слушает. Единственное, к кому он может прислушаться, ― это к кому-то из своих…

От резкой остановки мои сапоги скользят по булыжной мостовой, ведущей к городским воротам, пока я, размахивая руками, разворачиваюсь к конюшням Валверэев.

― Нам нужна Мист!

К тому времени, как мы взнуздываем Мист и ведем ее на тренировочную площадку Золотых Стражей, все мое тело трясется как в лихорадке. Я боюсь, что единорог снова причинит вред людям, и я также знаю, что есть грань, за которой даже Райан согласится, что он слишком опасен, чтобы оставлять его в живых.

Пока мы идем к старым казармам, Мист искоса смотрит на меня.

Ты не пришла на нашу прогулку вчера. И позавчера. Я сделала что-то не так?

Я ускоряю шаг, прикусив внутреннюю сторону щеки. С тех пор как я узнала правду о своей матери, мой разум бесконечно что-то обдумывает. Я переосмысливаю воспоминания двенадцатилетней давности. Гадаю о том, что значит быть дочерью безумного короля Волкании.

Наконец, я признаюсь:

Я не знала, что тебе сказать. Ты лгала мне о моей матери. Ты была с ней, когда она приехала в Бремкоут. Ты сказала мне, что она родом из северных лесов.

Мы с Мист редко ссоримся, но я не могу отрицать, что меня снедало то, что я узнала правду от Чарлина Дэрроу, а не от своей лучшей подруги.

Мист смотрит на меня исподлобья и невозмутимо моргает.

Это была не ложь. Она была с севера. Она родом из лесов.

С волканской стороны границы! ― Мой внутренний голос взрывается в черепе. ― Ты опустила эту ключевую информацию!

Она вскидывает голову ― лошадиный эквивалент пожимания плечами, ― и я стискиваю зубы от нахлынувшей волны разочарования. Проклятые лошади и их слишком буквальное восприятие мира.

И все же, возможно, я несправедлива, ожидая от нее большего. Не похоже, что лошади способны понять концепцию политических границ.

Почувствовав мою обиду, Мист толкает меня в плечо, пока мы ждем, как солдаты откатывают ворота, чтобы пропустить нас на территорию комплекса.

В этом месте, которое ты называешь Волканией, я жила в конюшне, еще большей, чем та, что сейчас. Там было много таких, как ты, умеющих колдовать. Меня готовили к тому, чтобы я тянула черную карету. Однажды ночью ко мне пробралась Изабо. Она была мне незнакома. Она оседлала меня. Приказала мне скакать галопом.

И ты просто пошла с ней? ― спрашиваю я.

Она дала мне яблоко.

Я качаю головой. Трудно сердиться на мою милую девочку, и я знаю, что она обидела меня не нарочно. Потрепав ее по морде, я дразню:

Ты и твои яблоки. Ты бы позволила дьяволу оседлать себя, если бы он дал тебе яблоко. ― Но мой гнев улетучивается, когда мы проходим мимо трех тел, лежащих у казармы, накрытых белыми простынями, испачканными кровью.

Максимэн подает сигнал двум бледным солдатам, которые выглядят так, будто увидели призрака. Они отпирают стойло единорога и откидывают укрепленную дверь.

Мое сердце колотится, когда я вхожу внутрь, ведя Мист за недоуздок. Помещение просторное и темное, в нем царит странная напряженная тишина, словно в ожидании бури. Казармы, где раньше жили солдаты, расчищены, чтобы сделать манеж, засыпанный песком, и ряд стойл, переделанных из офицерских помещений. Сверху толстые бревна поддерживают выкованную из железа черепицу, перекрывающую весь солнечный свет.