Принц тоже наконец-то обернулся полюбопытствовать, с кем это общается его супруга.

— А-а, вот и ты, друг мой. Не скрою — это было впечатляюще. Причем весьма, — миг-другой он пристально разглядывал молодого барона, чуть склонив голову набок, а затем хмыкнул. — И зачем тебе меч? Нипочем не поверю, что ты умыслил что-то дурное, даже не настаивай.

— Часть заклинания. Мне пока все еще нужна третья компонента в уравнении фон Гоусса-Эарендила, — Valle спрятал ненужный более клинок в ножны за спину. — Хотя — больше для подстраховки.

Неплохо соображавший принц, будучи и сам весьма сильным и искушеным волшебником, кивнул.

— Все экспериментируешь… а Силу откуда получил?

Молодой барон ответил неохотно, хотя некромансер внутри него довольно оскалился:

— За сотню золотых купил у судейских приговоренного к повешению отцеубийцу. Ну, и разделал, как хороший повар курицу… с соответствующими обрядами и специями.

Точеный носик Эстреллы брезгливо дернулся при упоминании о зловещих и малоаппетитных обрядах чернокнижья. А Valle смотрел на нее — вроде и вскользь, но весьма внимательно. Так, как на человека смотрят впервые при встрече. После долгой разлуки или при новом узнавании. Или при прощании навсегда? Он встряхнул головой, отгоняя глупые и ненужные сентенции, и металл в его голосе чуть зазвенел, сменив собой обычно бархатистые рокочущие нотки.

— Мой принц, мне хотелось бы задать вашей супруге вопрос. Один-единственный, но в вашем присутствии и с вашего позволения.

Лицо Яна немного вытянулось.

— Отчего такая официальность, да еще и на вы? Разве мир встал с ног на голову? — он демонстративно огляделся. — Что случилось-то?

Молчание. Долгое и вязкое, заставляющее задрожать поджилки и всей кожей почувствовать что-то нехорошее. Недоумевающий принц в поисках объяснения бросил один лишь взгляд на свою ненаглядную и поразился — как быстро, хоть и легонько побледнели ее щеки.

А Valle молчал. Ведь формально супруг не дал ему права разговаривать со своей женой. Вновь затянувшаяся пауза стала понемногу невыносимой, и лишь тут красавица с трудом выдохнула:

— Пусть спрашивает. Кажется, я догадываюсь…

Дождавшись кивка от озадаченно нахмурившегося принца, барон и чернокнижник глубоко вздохнул и стал ронять горькие для него слова.

— Донья, по некоторому размышлению я пришел к выводу, что ваше участие в несчастной судьбе маркиза Бенеша вовсе не было случайным. Оставим в стороне моральную сторону — в конце концов, ему уже смахнули с плеч голову, и ничего с этим поделать нельзя. Да и роль, которую во всем этом несомненно сыграл старый Император, меня тоже не касается, равно как и причины. Я хочу задать вам, донья Эстрелла, один вопрос: с каких это пор верные друзья стали для вас лишь разменными фишками в грязных политических играх?

В глазах принца вспыхнул недобрый огонь — еще никто не смел так говорить с его супругой и матерью его детей! Однако он перевел взгляд на Эстреллу, и слова замерли, не сорвавшись с уст, а все мысли разлетелись подобно облакам на ветру. Ибо молодая женщина побледнела так, что с лица почти исчезла природная легкая смуглость. Она пошатнулась, и в глазах ее была боль.

— Эсти, это правда? — шепот принца сорвался со вдруг пересохших губ и расплавленным свинцом упал в корчащуюся от боли женскую душу.

— Это была просьба твоего отца, — все же баронесса нашла в себе толику сил ответить.

— Император приказал тебе? — принц в ужасе отшатнулся.

— Нет, Ян. Не Император, и не приказал, — прекрасные губы изогнулись от терзающей сердце муки. — Как отец, и попросил. И не спрашивай у меня большего. Умоляю…

Еле заметные доселе отголоски ветра стихли совсем, и в наступившей тишине стало слышно доносящееся откуда-то из-за бархана кваканье лягушек. Откуда здесь они? — еще сумел удивиться краем сознания потрясенный Ян. Он не заметил, когда исчез выпавший из разговора чернокнижник, и каким образом безжизненная пустыня обернулась крохотной поляной в дальнем углу заросшего дворцового парка. Ничего в мире не существовало для него, кроме огромных, плачущих глаз любимой.

Ведь на самом деле не глаза плачут — то душа обливается кровью.

Он сидел на жестком, выжженном до каменной твердости холме где-то в ночной пустыне Эль-Зофр. У ног валялась позабытой едва початая бутылка вина, и лишь Луна оказалась единственной собеседницей в этом молчаливом разговоре. Она стыдливо отворачивалась, будучи не в силах закрыться тучкой в столь ясном небе. И все же никак не могла отвернуть свой лик. Не дано, хотя очень, очень хотелось. И она расплакалась блестками звезд, высыпавшими на темный, пряный бархат воцарившейся вкрадчиво ночи — и моргающими бриллиантами раскатившихся во всю ширь необъятной вселенной…

Удар. Еще. Разровнять, проверить — и в сторону. Яростно взвизгнувший лист железа отлетел словно бабочка, и на место его тут же лег новый — еще молчаливо-холодный, но уже насторожившийся в нехорошем предчувствии. И бригада полусонных гномов, коих среди ночи выгнал на работу злой как подземный демон некромансер, деловито сопела в полумраке под бортом едва одетого фрегата.

Коль хмельное не берет, будем отгонять блажь работой. До соленого пота, до надсадного кашля и ощущения близкой смерти. И пусть плывут зеленые круги перед помутневшими и отказавшими от натуги глазами, пусть падают от усталости железные бородачи и поднимаются нескоро, но до чего же хорошо — избавиться на время от этой боли, так и выгрызающей в душе пустоту…

— Зажди! — хриплый голос гнома на миг задержал едва не сорвавшееся из уст заклинание.

Ага, от такой работы даже дубовый настил затлел… Дождавшись, когда немного развеется пар от вылитого на почерневшие деревянные брусья воды, Valle коротко бросил:

— И на меня два, — и едва пара ведер ледяной воды окатила от головы до чавкающих от пота сапог, тут же обрушил заклинание на показавшийся перед ним очередной лист. Зазевавшийся гном не успел отдернуть клещи, и они тут же вспыхнули ярким оранжевым огнем, роняя наземь капли металла.

— А ну, шевелись резвей, трухлявые пеньки! — гаркнул сбоку смутно знакомый бас. Ах да… распорядитель работ на верфи. — Споро работаем, и ладно выходит. Если так и продержимся, к утру фрегат оденем! Коли к первому лучу солнца справимся, каждому ведро пива и двойной золотой!

Мельтешащие по всему пространству работные гномы забегали веселее. Если продержимся, говоришь? Плохо ж ты, борода, знаешь, на что способен молодой и злой чернокнижник!

Однако совсем вскорости тот же бас деловито ввинтился в ухо.

— Вот эти листы полегше, вашсветлость — на перо руля пойдут, они тонкие!

Кивнув, Valle немного деликатнее обошелся с партией фигурных, прихотливо выкроенных заготовок, жалобно визжащих от ядовитой магии и тут же удирающих подальше, словно испуганные девицы от объятий удалого кирасира. Ага, снова нормальные листы…

Как взошло солнце, он уже не помнил. Вернее не видел, ибо уснул прямо на прогретом до самой сердцевины полуобугленном помосте и попросту пропустил восход. Чьи-то добрые руки накинули сверху пару самых больших гномьих полушубков, и даже оставили в пределах досягаемости кувшин. Не пустой, ясное дело.

А на краю глубоко вдавшегося в прибрежный склон сооружения стоял начальник верфей и яростно тер глаза, не будучи никак в силах поверить в это чудо наяву. С вечера еще голый фрегат, тоскливо мельтешащий исполинскими ребрами шпангоутов и сиротливо открытыми поясами нижних палуб, яростно и насмешливо блистал свежей обшивкой в лучах утреннего солнца. Пришлось начальнику самолично спуститься в сопровождении чинов да потрогать — уж не привиделось ли?

Однако сонно покачивющийся гном, благоухающий пивоварней — в нарушение всех инструкций о производстве работ, заверил:

— Все как есть, господин флаг-капитан. Не мара. В полночь заявились их чернокнижие, да злющие так, что я уж пожалел было, что из дедовских выработок на свет выбрался. Однако пожелали они работой от грустных дум отвлечься. А мы что ж, мы завсегда. Поднапряглись, да так, что чуть жилы не рвали. Двое других магиков, что внешний слой укутывали, и вовсе едва не померли. Но сделано на совесть и закончено — так Ампаратору и отпишите. Все четыре фрегата в срок.