Адриана сонно крутила приятные мысли в голове. Она уже прошла половину сквера и видела впереди мини-трейлер Сэма. Справа за сквером изогнулась парковка для персонала – и ее машина, как и она сама, станет частью здания Реабилитационного Центра. Думая о своем, Адриана не обратила сначала никакого внимания на сидящую на скамейке одинокую старушку в довольно легком для этого времени года пальто. И только надрывный всхлип старушки резанул по ее ушам словно скальпелем. Адриана чуть сбавила шаг и посмотрела в сторону старушки. Та сидела, чуть согнув спину на краю скамейки, и ветер играл с ее седыми кудрявыми прядями волос, торчащими из-под тонюсенькой на вид шапочки. Словно в это морозное утро, само одиночество приняло человеческий облик здесь, в пустом сквере Реабилитационного Центра, вокруг пустых скамеек и замерзших деревьев.
Старушка всхлипывала, печальным жестом поглаживая что-то у себя на коленях. Издалека Адриане показалось, что старушка гладит раскрытую книгу.
Стоит ли подойти? Сердце Адрианы сжималось от сочувствия к этой старой, и видимо одинокой женщины. Но может быть она ждет кого-то? Или расстроилась из-за неблагоприятных известий? Все же молодая Адриана видела подобные сцены, когда медицина был уже не в силах что-то либо сделать для пациента.
Но почему же тогда старушка не вошла внутрь? Зачем мерзнет на ветру?
Нет, тут явно что-то другое, не дурные известия расстроили старушку.
Ладно, с меня не убудет, подумала Адриана и подошла к плачущей старушке.
− Простите, с вами все в порядке? – Говорила Адриана почти без испанского акцента. – Может вам нужна помощь, мэм? Я доктор Гутьеррес.
Адриана стояла чуть в стороне, соблюдая некоторую дистанцию – не хотелось казаться слишком навязчивой.
− Ох, как глупо должно быть… − старушка быстро втерла слезы и неловко подбоченилась.
− Ничего, мэм, я не хотела беспокоить вас…
Старушка подняла взгляд на Адриану – заплаканные глаза блестели, и на секунду Адриане показалось, что блестят они не только от слез, но и от радости. Она быстро закрыла, как оказалось это был фотоальбом, и накрыла его вязанным шарфом, словно пряча дорогое сокровище.
− Нет, право милая, я оплакивала… даже не знаю…жизнь? Прошлое? Так глупо.
Адриана подошла чуть ближе.
− Ну что вы. Мне кажется, слезы уместны там, где их принимают.
Старушка заулыбалась детской улыбкой. Адриана буквально растаяла.
− Хотите я с вами посижу немного?
− Ой, что ты милая! Не стоит тратить на такую старую клячу время. Тем более я же вижу какая вы уставшая. Долгая смена?
Адриана ответила, усаживаясь на скамейку рядом с женщиной.
− Ничего-ничего. Я с удовольствием посижу пару минут.
Старушка смущенно отвернулась. Ее руки машинально поглаживали завернутый в шарф фотоальбом.
− Можно посмотреть?
Старушка не стала ничего отвечать. Она развернула шарф, раскрыла широкие страницы фотоальбома и повернулась к девушке. Старушка держала одну часть альбома, а молодая Адриана другую. Старость и молодость среди фотокарточек жизни.
На фото были изображены молодые люди; мужчины и женщины. В платьях тридцатых и сороковых годов. Парки и кафе; улочки и студии – наряды и лица сменялись страница за страницей. Старушка что-то говорила, поясняла и рассказывала какой она была молодой, модной и веселой. Как ее жизнь наполнялась светом, шиком и обожанием. Она показывала сморщенным пальцем на разных людей и говорила о них; говорила о себе и о том времени. Страницы несли в себе десятилетия старушки. Ее жизнь; ее память. Вот она с молодыми людьми и другими женщинами в окружении красивых автомобилей. А вот камера снимает ее возле афиши какого-то кинотеатра. Вот она позирует на пляже, а на заднем фоне веселятся ее подружки.
Адриана листает страницы, но почти не слышит, что говорит ей старушка. Она зачарована увиденным. Каждая фотокарточка утягивает девушку в запечатленные события разных лет незнакомки. Чужих лет. Адриана видела молодость, грацию, блеск и буйство жизни. Словно бесконечный праздник волшебства и нескончаемого веселья. И везде, на каждом снимке Адриана видела ее – прямую как стрела блондинку с пышно завитыми волосами и слезящимися от радости глазами. Сменялись десятилетия в альбоме; сменялись люди на фото; наряды и окружающее, а блондинка на фото кажется не замечала времени. Когда Адриана, полностью поглощенная фотоснимками и уже будучи не в силах от них оторваться перелистывала страницы, она теряла свои годы.
Старушка что-то говорила, но Адриана не слушала. Она ощущала на себе все прожитые годы старушки, вложенные в фотоснимки.
Седовласая женщина пододвинулась к молодой девушке и сказала на самое ухо:
− Я была молода и прекрасна. И буду такой снова. И снова. И снова. И Адриана вторила этому «снова» переворачивая страницы в альбоме отдавая старушке свои годы жизни.
Они менялись местами – Адриана старела и сгибалась, не в силах противиться заклинанию, и ее годы перетекали через фотоснимки в саму злодейку; а старушка молодела, вновь обретая, восстанавливая свои годы, забирая их у Адрианы с каждой просмотренной фотографией.
И никто не видел, как молодеющая старушка крадет жизнь молодой стареющей Адрианы…
В пепельнице медленно умирала очередная сигарета. Ее дымок поднимался над столом вписывая замысловатые узоры в сильно прокуренный воздух кабинета. Детектив Миранда Хоббс внимательно следила за тлеющими остатками сигареты. Смотрела, как красный уголек борется, цепляется за свою короткую, безнадежную жизнь. Ей казалось, что в последнее время эта метафора стала для нее чем-то вроде навязчивого словца или фразочки пляшущей на языке; и ни как ее не прогнать.
«Расчленитель трех кварталов» обвел полицию вокруг пальца. В пятый раз за этот месяц. Детектив уже получила три выговора от капитана; и недвусмысленный приказ покончить с ублюдком раз и навсегда. Миранда старалась. Она задействовала информаторов и помощников; вынюхивала кварталы с низу до верху. Черт, она даже выбила разрешение ловить урода «на живца» ― но все без толку. Она злилась, и теряла терпение.
Пять мужчин, разобранных на составляющие и оставленные на видных местах посреди трех кварталов Саут-Парка с периодичностью… не поддающийся логики. Пять мужчин, разделанных на равные куски, которые… вообще не имели друг к другу никакого отношения; все жертвы не имели ничего общего. Их ничего не связывало.
Кроме детектива Миранды Хоббс. Поправка – несостоятельного детектива Миранды Хоббс. Она медленно приложила палец к еще тлеющей сигарете в пепельнице и скривив губы от обжигающей боли помогла угольку умереть.
Вот так бы и с ним сделать.
Миранда Хоббс за время службы редко оставляла дела нераскрытыми. Да, неудачи случались, но такова жизнь. Люди творят друг с другом такую хрень, что порой диву даешься, как человечество вообще дожило до нашего времени. Детектив относилась к своим неудачам довольно спокойно, но не безразлично. Они подстегивали ее быть лучше, быть внимательнее и решительнее. И дело тут не в том, что она женщина – это не важно, в первую очередь она коп – а в том, что отдел убийств в целом снизил свои показатели. По статистики копы в отделе убийств понизили раскрываемость на тридцать процентов! Сотрудники на нервах; общественность на нервах; начальство на нервах. А тут еще такое…
Она отошла от стола и повернулась к окну. Глубоко дышала, не замечая горький, прокуренный воздух вокруг себя и размышляла.
Есть возможность раздавить Расчленителя. Самым жестоким образом (в этом Миранда не сомневалась); всего один звонок. Несколько цифр, пара слов и все кончено. Ей даже помогут с уликами и предоставят тело. Не самого убийцы (так просто он не отделается). Тело какого-нибудь другого подонка и ни у кого не возникнет сомнений в правдоподобности любой рассказанной ею версии.
