С повадками хищника, Безродный в своих каучуковых сапогах, осторожно ступая по некрепкой росистой земле, и устланными веткам, двигался с грацией, и уже вскоре оттягивал тетиву с плюмажем, пока наконечник не приблизился к его выпавшему из перчатки перстню. Что приветливо блеснул от серебристой гравированной оправы вокруг и самого овального гагата, и бликом попал в созерцающее око Коуба. Плечи лука, изогнулись до предела, и только тогда, заряженная стерла, была испущена на волю. Прошелестев по поддетому мглой лесу, разрезая стылый воздух и пространство меж мелких кустов и подлеска, что единодушно раболепно приклонялись пред разящей иглой в волнении, она достигла избранной жертвы, отчего следом раздался истошный визг мелкого ужаленного сталью животного. Он был столь невзрачен, что явного эха по рассеивающейся мути не пошло.

Поколе ратник тщетно исследовал ареал жертвы, он видел лишь окаймляющий рванный туман, что все ещё упрямо гнездился над соснами, и покуда, было ещё ранее протаривающие себе путь утро, и первые алеющие просветы зарева анемаи сквозь ерши веток, он имел полное право, застояться в своем обреченном упорстве. Редкие утренние трели птиц, только начали наполнять прорезаемое отливами лучей пространство сгрудившегося леса, и кратковременный ветер, что покачивал колючки с крупными шишками, то и дело прерывал это тихое, разуметься однообразное, но бесспорно красивое пение животной фауны, свистом в зябшие уши.

Не проронивший ни слова следопыт, ушедший вглубь постепенно кольями света озаряемой мглистой чащобы, уже воротился. В спущенной руке у хладнокровного Клайда, болталась странная на внешний вид тварь. Габаритами чуть больше куницы, зверек имел все шансы считаться и крупным грызуном, и одновременно с этим, попыткой изобразить из себя подобие дикого и агрессивного зверя, с которым шутки плохи. Широкие когти завито свисали из обмякших передних широко расплющенных лап, а их длинна, спокойно позволяла впиться таким в глазницы, или вырвать кадык, незадачливому путнику, если у существа появиться на, то острая необходимость при обороне, предварительно сиганув с ветки. Вытянутая морда с черным пятном носа и щелевидным разрезом у вытянутых желтоватых сцепленных зубов, очевидно нужна была для разрыхления почвы – может они были норными жителями – мельком посчитал Коуб. Зверь был не шибко крупный, но следопыт нес его за шкирку, а не за лапу, так как задние были довольно мускулистыми, а передние длинны, и под движением раскачивали тушку столь сильно, что та била бы Клайда выше колен. Цвет шерсти зверька напоминал собой, бурый с пропалёнными, и порыжелыми проблесками пучков, длинных локонов на его сглаженной макушке. На которой к слову была пышная шапка копны, скрывающая отверстия для ушей. А вокруг мелких сжатых после скоропостижной смерти глаз, были черные обводы в форме овального листа лимона, напоминавшие мешковатые синяки после схватки. В шеи зверька, зияла сквозная рана, из которой текла темно-зеленая кровь, оставляющая окропляющий след, по пути из глуши. У животного были, окоченело, стиснутые желтоватые зубы, и две четы узловых передних, что особенно выделялись на его застывшей гримасе со смежёнными веждами, как если бы он съел чего-то нестерпимо кислого или горького, и, скривив лицо, шел вымыть на водопои этот докучающий саднящий привкус.

Клайд донес его ближе к огниву, и, достав из-за пазухи свой кинжал, чья рукоятка была инкрустирована имитацией панциря, а тыльник при долгом пригляде напоминал угловатую голову кентавра. Он без церемоний расположился на земли, и, бросив тушку навзничь, принялся освежевать непропорциональное тельце, без малой толики сожаления, как если бы частил луковицу. Пока зеленая тягучая кровь облепляла его руки, и, без того запачканную различной субстанцией одежду, он через плечо, совершенно бесстрастно, произнес с указом.

– Разведи костер, и поставь на огонь котел, с водой.

Без каких-либо запинок, нашедшийся Коуб подпрыгнул, и метнулся к перевёрнутому котлу, на котором оставил свой полуполезный остроконечный шлем с не подогнутым под разрез глаз накостником.

В мгновения ока, котел был воздвигнут на двух рогатинах, а закипающая вода от облизывающих лижущих языков потягивающегося пламени, приняла в свои бушующие бульканья, нарезку некогда живого и прыткого зверька, которому не повезло встретиться с Безродным. От воды отчего-то повеяло ореховым привкусом, а следопыт велел бросить в воду травы, и даже не много эля, что притаил Калиб, для дня завершения похода.

Все оказалось в беснующейся кипенью воде, и уже скоро аромат странного сочетания, взмывал, ввысь оседая на ближайших нависающих ветвях, зачатками нежданного собранного из чего попало блюда. На приятный запах, подневольно поднялась и Риба. Шаткой походкой она добрела до них, и пока Клайд с головой был захвачен помешиванием питательного бульона, она решилась на жест, и поздоровалась с Коубом.

– Гожее утро, и здравья тебе, воин людей, – наиболее искренне для своего тембра сказала она то, что посчитала наиболее, аутентичным для его рода ремесла. А он лишь лучезарно улыбнулся и ответил в схожей манере малорослой девушки с вздыбленными червлёными прядями и опухшим зелеными щекам с глазницами.

– Гожее, лучница гоблинов.

Она уселась на поляну подогнув под себя ноги, и пока вычищала серу, из длинных полупрозрачных в ложе ушей, хозяин, резко вставая, минуя приветствия, дал ей деревянную ложку и строгий наказ.

– Последи за похлёбкой.

Без нареканий, она встала и во весь малый рост, у клокотавшего котла, и то и дело помешивала содержимое чугунного казанка, что отдавал зеленью и необычным благоуханием, кои уже испарением оседали на её курносом носу орехами со сладким елеем. Пока Коуб смотрел в постепенно проявляющееся от сдавшегося на притязания тумана захолустье леса, он начал слышать брюзгливое недовольство тех, кого насильно расталкивал ставший более расторопным следопыт.

– Подъем. Вам пара исходить в путь. Вороги не дремлют, – довольно грубой манерой гаркал тот, то и дело, опускаясь до посыпания лиц не пробуждающейся группы, зачерпнутой с земли влажной еловой шелухой и корой.

– Но мы, то не вороги! – заносчиво огрызнулся плевавшийся Моз, который спал плохо, из-за того, что Калиб умыкнул его покрывало.

– Замолкни! Он дело говорит, – тоже нехотя поднимался опухший до вздутия рубца на левой скуле Калиб, что снял на время свой шлем, показав уложенные короткие седовласы волосы, не заходившие дальше начала полосы роста волос на лбу. Джоаль поднялся сам, ещё до того, как обретший образ зазывалы Клайд его окликал (на него пробуждающую шелуху следопыт, отчего то не заготовил). Он спал очень чутко, из-за случившегося давеча потрясения, и все не мог отогнать витавшего в думах момента, когда ему на руку бросился остервенелый зверь, который заглотил лезвие, что неожиданно для смерти подобного куйна стало его роком.

Гайт когда до него до еле коснулся Клайд, начисто вскрикнул белугой, как если бы ладонь в перчатке без пальцев, была раскалена или обвита колючим дерном режущим плоть, иль покрыта зубцами полотна лучковой пилы. От разверзающего утренею тишь тенора вопля взвеялись, расположившиеся поблизости тускло мурлыкавшие на свой лад птицы, что спугнуто взметнувшись, низвергнулись ввысь, с удобных пригретых веток. Близлежащие пение стихло, и лишь ветер, теперь оставался в этом опостылевшем окружении смолистых деревьев, облепляя пышные ветви, опустевшие от трехпалых когтей лесных пернатых.

– Ещё раз так завоешь, забью рот грязью с иголками! – сердито отозвался нахмуривший брови Безродный, уже вскоре возвращаясь к Рибе. Опомнившийся Гайт пристыженно зардевшись испещренными щеками вжал шею в плечи, и, поднимаясь, разминал затекшую спину, так как при ворчаньях во сне, он уперся в корень, и так на нем скривлено и спал вплоть до самого с холодным потом поднявшего утра.

Когда все постепенно скопились у котла, уже давно прерывисто через естественные шторы всецело просияло златом, всюду проторившими себе путь лучами, и следопыт, перед началом трапезы с прелюдией томно огласил.