– Итак, от отца-абьюзера ты сбежала из дома в шестнадцать лет.

– Верно. Это проблема?

– Нет, детка. Это история!

***

Мила щёлкнула зажигалкой, засмотревшись на пламя. Какое-то ненастоящее, будто иллюзия или воспоминание. Занесла над ним ладонь, почувствовав лёгкий укол в кожу. Нет, совсем не так больно, как раньше, когда она была ребёнком.

– Слабачка! – кричал отец, поднося открытый огонь к руке маленькой девочки. – Терпи и не смей реветь!

Она всё равно плакала… и получала всё больше и больше наказаний за это.

Курить Мила научилась ещё в школе, но с попеременным успехом отказывалась от вредной привычки. И вот, кажется, она снова проиграла тонкой невкусной сигарете.

Дым приятно окутал голову, забился в ноздри, застлал взгляд. Курение стало одним из многочисленных способов сбежать. С раннего детства хотелось исчезнуть, пропасть из родного дома, который мог её погубить. Но приходилось терпеть и искать иные способы сбежать хотя бы мысленно…

– Мила!

Любимый голос заставил поперхнуться дымом, а недовольство, просквозившее сквозь буквы столь короткого имени, больно ударило в виски.

– Ты же обещала бросить. Ну, что такое?

– Прости, Федь, – пробормотала и сразу же потянулась к стеклянной пепельнице, чтобы затушить недокуренную сигарету. – Что-то накатило.

Дальше должно было следовать наказание. Этому её учили с детства. Делаешь что-то не так по мнению окружающих – обязана поплатиться за это. Отец предпочитал нечто физическое, больное… а вот бывший муж был куда изощрённее, унижая и заставляя чувствовать себя никому не нужной тряпкой.

– Я просто волнуюсь. Ты хватаешься за сигарету, когда тебя одолевают негативные мысли, – молодой мужчина тридцати лет присел рядом на кожаную тахту посреди крытой лоджии. – Мила, ты всегда можешь поговорить со мной.

И он просто коснулся её руки. Свободной руки, чтобы не мешать курить, если она всё ещё этого хочет.

Фёдор Наумов. Популярный исполнитель авторских текстов под свою же музыку. Совсем не «певец ртом», как многие из современного шоу-бизнеса, а настоящий самородок в музыкальной сфере. Талантливый настолько, что оценил бы любой признанный классик.

И он, действительно, волновался. За неё, Милу, обычную девчонку из загибающейся деревни в Псковской области.

– Знаю, – еле слышно буркнула. – Знаю-знаю-знаю, – стала приговаривать, пока всё же расправлялась с недокуренной сигаретой, оставляя длинный окурок в пепельнице. – Прости. Мне Миха опять писал, а я, кажется, не научилась реагировать на свою семью правильно. Чёртовы бесполезные психологи!

Вот уже десять лет она меняла их, как перчатки. Кто-то отказывался от тяжёлой девушки сам. А от кого-то уходила Мила, понимая тщетность вложенных денег. Помочь не мог никто. Даже самый любящий в мире мужчина. Что уж говорить о каких-то «болталках с дипломами, распечатанными на принтере».

– Он не забывает старшую сестру, это нормально.

Федя в каждом действии искал что-то светлое! Порой этим невероятно раздражал.

– Как у них дела? – он интересовался даже такими мелочами, которыми, впрочем, не заботилась даже сама Мила.

– У них? У отца в тюрьме по моей вине и матери с братом, меня ненавидящих? – вышло чересчур агрессивно, но исправляться, сглаживая сказанное, не хотелось. – Нормально всё. Цветут и пахнут.

Руки сами потянулись к пачке, но теперь уже Федя их перехватил, сжимая в любящих ладонях. Бывают ли ладони любящими вообще? О, у него – да! Кажется, каждая частичка его тела и души заботилась о Миле, переживала и искала для неё лучшего.

– Ты ни в чём не виновата, – он говорил серьёзно и уверенно, будто так, и правда, было. – Своими показаниями ты защитила себя и семью. Смогла выбраться из порочного круга. Даже дала шанс близким сделать то же, только они им не воспользовались.

– И всё равно: плохой дочерью осталась именно я, – голос смягчился под его мягким напором, как бы странно это ни звучало. – Ещё и курю из-за них снова и снова! – перестроиться на нечто мило-наивное выходило очень быстро. Одним словом – актриса.

– Вот! Не порти из-за них здоровье, – Федя с удовольствием подтянул девушку ближе и сгрёб в объятия. Высокий и худой, он нашёл себе такую же девушку. Смотрелись они красиво, и все фанаты поженили их сразу же, стоило подтвердить отношения ещё год назад. – А всем, кто обидит тебя, я врежу!

Мила удивлённо притихла… и залилась в смехе. Громком и искреннем. Кажется, такой могла себе позволить быть только рядом с ним.

– Прям так и врежешь?! – произнесла сквозь смех.

– Именно так, – пробубнил перед тем, как чмокнуть девушку в губы. – Люблю тебя. И не позволю обижать, – и поцеловал. Долго. Сладко. Только он так умел.

И занимал всю жизнь Милы. Девушки с тяжёлой судьбой, невероятно красивой, но не менее печальной.

– Папа, прошу! – кричала четырнадцатилетняя Мила, пытаясь вырваться из цепкой хватки. – Отпусти!

– Что у тебя было с этим парнем?! – он орал под испуганный взгляд матери из соседней комнаты, та никогда не смела ему мешать воспитывать детей. – Ты спала с ним?!

– Нет же! Нет! – она кричала во всю глотку, разрывая ту до неприятного першения. – Мы дружим! Он помогает с уроками.

– Врёшь! – повышенные тона не прекращались, больно отдаваясь в голове.

– Я… ни с кем! Никогда! – пыталась достучаться до родителя сквозь слёзы. Да, многие сверстники взрослели рано, вступали в отношения, даже успевали пожениться до окончания школы. Но не Мила. Ей хотелось встретить именно любовь в своей жизни, а не поддатого подростка-одноклассника, чьего имени после окончания школы и вспомнить не захочет.

– Врёшь, – озлобленно повторил, хватая дочь за роскошные тёмные волосы цвета насыщенного какао. Та вскрикнула, быстро оказавшись на полу. Истрёпанное временем дерево ударило по локтям и коленям, но отец не останавливался. – Я научу тебя… научу всех, – приговаривал, пока сдирал одежду с Милы.

Кофточка, старательно заштопанная мамой, порвалась и восстановлению уже не подлежала, а удобные спортивные штаны улетели куда-то в сторону кухни.

– Папа, прекрати! – вопила, пытаясь отбиться.

И снова пальцы вплелись в волосы, насильно поднимая Милу с пола. Бельё не по размеру висело на худощавой девочке, спускаясь всё ниже, когда отец ударял в спину с такой силой, что она повалилась с крыльца прямиком в свежевыпавший снег.

– Подумаешь о своём поведении, пока проведёшь тут ночь! – выкрикнул обозлённый родитель, захлопывая дверь, пока дочь с трудом поднималась на ноги.

– Нет-нет, – бубнила себе под нос, пока плелась обратно на крыльцо. Несколько ударов в поверхность двери не помогли. – Папа, впусти, прошу! Мне очень холодно! – тощее тельце тряслось, оседая на шершавые доски. – Мама… – прошептала уже гораздо тише, зная, что та смотрит на неё из окна.

И тихонько плачет…

***

Мила будто бы очнулась, уставившись на что-то рассказывающего Федю. Кажется, последний бокал стал лишним – её начало клонить в сон.

– Ну, так что ты думаешь об этом? – он упорно ждал ответа, заглядывал в тёмные растерянные глаза напротив.

«Об этом…» – мысленно попыталась восстановить суть разговора.

Так, речь сначала шла о переезде в их новую квартирку – это, впрочем, не ново, ремонт двигался к завершению, и их двухэтажные апартаменты уже почти ждали заселения.