– Художественной литературой интересуетесь, Александр Борисович? – И непонятно было, чего больше прозвучало в вопросе – любопытства или иронии.

– Нет-с, – снова изобразив улыбку, ответил Турецкий, – юриспруденцией, с вашего разрешения. Анатолий Федорович Кони был известнейшим русским юристом – в первую очередь. Зван самим Столыпиным в министры юстиции, но отказался. В ту пору это было естественным делом. Честь там, достоинство, убеждения, прочее, понимаете?..

– Намек понятен, – усмехнулся Георгий Иванович. Он посмотрел уже без тени улыбки на Меркулова и закончил: – Я думаю, ваш выбор будет правильным, Константин Дмитриевич. Так я и доложу. Ну… – Он привстал. – Если ко мне у вас не будет вопросов, я не стану вам мешать?

– Лично у меня вопросов нет, – ответил Меркулов, – а что касается Александра Борисовича, то я полагаю, у него всегда найдется возможность, если что, связаться с вами?

– Без сомнений. Моей информацией, Константин Дмитриевич, можете располагать по своему усмотрению. Хотя, как вы понимаете… прессе пока об этом знать не обязательно. Рановато, скажем так.

– Я вас прекрасно понимаю, – Меркулов усмехнулся.

Георгий Иванович протянул руку Турецкому, тот привстал, пожав ее, затем попрощался с Меркуловым и, бросив: «Не провожайте», пошел к двери. Обернулся, еще раз кивнул и вышел.

– Чего это ты? – спросил Костя, когда дверь за гостем закрылась.

– Терпеть не могу этих петушков.

– Не-е, ты зря, он не из этой породы. Не догадываешься, зачем позвал?

– Я сегодня уже информировал нашего генерального по поводу белоярского расследования. Там уже наметился финиш. А что, в Администрации ничего не знают?

– Возможно. – Костя пожал плечами. – У них действительно неважно с информацией. А может быть, как раз наоборот. Следствие, милый мой, вовсе не закончено. А их ответы больше напоминают мне отписки. Ты не ходи далеко, вспомни собственные дела. С тем летчиком, что потом Героя получил – посмертно. Или про покойного генерала – губернатора.[1] О чем следствие тогда информировало, причем с настойчивостью, достойной куда лучшего применения? Ошибки пилотов, и только. А ты что доказал? Помнишь? То-то… Не торопись с окончательными выводами, сделанными к тому же не тобой.

– Так, из твоего страстного монолога, Костя, я должен сделать вывод, что в Кремле расследованием крайне недовольны и я должен заткнуть собой дыру «высокого недоверия»?

– Ну вот видишь, как ты всегда все верно понимаешь! Даже скучно с тобой, ей-богу! А я думал, придется уговаривать, умасливать, чего-то обещать в качестве компенсации. А ты… ну, просто молодец!

– Погоди, я не давал еще никакого согласия!

– А оно мне требуется? Ты сам подумай. Разве ты хочешь, чтобы те же слова тебе высказал наш генеральный, но уже в присущей ему манере? Тебе это надо? Тем более что мы с Георгием Ивановичем уже подробно обсудили твою кандидатуру и пришли к единому мнению, что это будет правильный выбор. Сам слышал только что. Формируй группу, забирай своего Вячеслава – вы ж друг без друга жить не можете, а с его министром я сам, так и быть, договорюсь. И… с богом! Слушай, а зачем ты, кстати, Кони-то притащил? Интеллектом хвастаешься?

– Нет, думал тебе настроение исправить, да вижу – нет необходимости.

– Неправильно видишь. Настроение в самый раз. Давай, чего у тебя там? – Костя кивнул на книгу.

– Да я хотел тебе немножечко поцитировать, а теперь не знаю, надо ли?

– Ну, как считаешь… Книжечку-то все-таки покажи. – Костя взял книгу, полистал, заглянул в оглавление и, отдавая, спросил: – А при чем тут юриспруденция? Это ж одни воспоминания о писателях? У кого взял?

– У Нинки. Посмотрел вот, полистал, вроде тебя сейчас, и убедился, что, оказывается, некоторые юристы умели писать умные вещи, а не только указания и распоряжения.

– Намекаешь? Фрондируешь?

– Ага, я, как тот министр из «Обыкновенного чуда», взбунтовался. Ну, так не хочешь послушать?

– Валяй, все равно ведь не отвяжешься. Да и я решения, между прочим, не изменю.

– А ты меня не стращай. Мне чего нужно? Официальное указание, возьму под козырек, и только меня здесь видели. Кстати, цитатка имеет, по-моему, непосредственное отношение к тому, о чем вы тут, возможно, тайно беседовали с представителем государственной власти. Вот, обрати внимание…

Турецкий открыл книгу, нашел нужную страницу и сказал:

– Нинка в школе Тургенева сейчас проходит, а это из статьи именно о нем. Речь тут об отмене крепостного права в России и, главным образом, о политике Николая Первого. Посмотри, какие неожиданные аналогии возникают. «Несомненно, что он, – это царь имеется в виду, – желал видеть Россию освобожденною от крепостного ига, но захотеть этого и в таком смысле проявить прямо и бесповоротно свою волю – не находил в себе решимости. Поэтому все его царствование прошло в отдельных мерах, обсуждение которых было обставлено строжайшею „келейностью“ и которыми предполагалось достигнуть смягчения, не совместимого ни с человеческим, ни с государственным достоинством, порядка. Но ничего цельного, пролагающего новые пути для народной жизни, сделано не было. Со своими великодушными желаниями государь был почти совершенно одинок…» Ну и так далее. Ничего не напоминает? Не подсказывает? Вы подобную проблему обсуждали с гонцом из Кремля?

– Ты будешь удивлен, нет. Хотя, с другой стороны…

– Вот у нас все так: с одной стороны, с другой стороны…

– Это понятно… – протянул Меркулов. – Но раз уж зашла речь о нерешительности в отношении некоторых вопросов, я тебе, пожалуй, перескажу суть нашей беседы… А касательно своего времени твой Кони прав. И поскольку у тебя возникают вполне конкретные аналогии, это лишний раз доказывает, что ничего нового под луной не бывает, все движется вот так… – Костя очертил пальцем несколько кругов. – России не сильно везло с верховной властью: либо диктатор, либо вот такой, нерешительный – всё крайности. Но и то и другое говорит, в конечном счете, о наплевательском отношении к закону как таковому. Похоже, что и великодушие в большой политике – штука вредная… Ну ладно. Давай вернемся к позиции нашего президента в связи с «Восточным проектом» и тех его оппонентов, которые, скажем мягко, по некоторым предположениям, уже от слов перешли к делу.

– Ага, ты, похоже, и подсказываешь решение? Собственное или кремлевское?

– А вот в этом, как я полагаю, тебе и предстоит разобраться. Вам с Вячеславом. Задействуй его на полную катушку. И помни, что с вами там особо церемониться не будут. Поэтому на рожон не лезьте и постарайтесь быть дипломатами.

– Между прочим, как тебе хорошо известно, я в Белоярске не впервой и тамошнюю публику знаю. А Славка – тем более.

– И тем не менее постарайтесь не очень… Ну, слушай…

Заместитель директора Департамента уголовного розыска МВД генерал-майор милиции Грязнов всю вторую половину дня провел на коллегии у министра, и созвонился с ним Турецкий лишь в самом конце дня. Вячеслав Иванович, оказывается, уже был полностью в курсе нового задания, исходившего от кремлевской Администрации, а по уверенному тону, с которым говорил с ним министр, от самого президента. Поэтому, когда позвонил Александр, Грязнов предложил тому подъехать на Енисейскую, к себе домой, чтобы за ужином и обсудить, что нужно, и, соответственно, наметить.

И вот они сидели за столом, друг напротив друга, в просторной кухне и с вожделением посматривали, как на газовой плите в большой чугунной сковородке, придавленные гнетом, шкварчали, остро благоухая, цыплята табака. Грязнова не задевали вопросы о птичьем гриппе, экологически чистая продукция доставлялась из подмосковного хозяйства, давно известного ему. Разговор шел по теме ближайшей командировки. Они решили поступить так: выслушать друг друга не перебивая, чтобы в порядке возможной дискуссии не уклониться далеко в сторону, а затем уже обсудить известное и сделать некоторые общие выводы.