Пересекши напрямик равнину, трое смельчаков добрались до подножия холма и, сделав далекий обход крайних караулов неприятеля, начали подниматься вверх. Пустынная тропинка привела их через гребень холма к жалкой деревушке Аэндор; ее глинобитные хижины лепились по спуску на голых уступах скал. К северу черной массой вырисовывалась на небе гора Табор, а в глубокой дали снежная вершина Хермона казалась при свете звезд бледным призраком. Но у путников не было ни времени, ни охоты любоваться ночным ландшафтом. Проводник привел их к одному из домиков; в окне виднелся свет, и он легонько постучался в дверь. Гостей, по-видимому, ждали, потому что женский голос изнутри попросил их войти. Они последовали приглашению и, закрыв за собой дверь, увидели прорицательницу.
Библейский автор не оставил нам описания ее наружности, и мы вольны представить ее себе в любом образе. Быть может, она была молода и прекрасна, с черными, как вороново крыло, волосами и блестящими глазами, или, наоборот, перед ними предстала дряхлая, беззубая ведьма, с крючковатым носом, доходившим до подбородка, с выцветшими глазами и седой лохматой головой, согнувшаяся от старости и немощи. Мы этого не знаем; а царь был, наверно, слишком озабочен, чтобы обратить внимание на ее внешность. Он сразу изложил ей цель своего посещения. „Прошу тебя, поворожи мне и выведи мне, о ком я скажу тебе“. Но женщина запротестовала и напомнила своему гостю, в котором она не узнала Саула, царский указ против колдунов и прорицательниц и заявила, что исполнить его желание — значит рисковать своей жизнью. Только после того как рослый пришелец тоном не то мольбы, не то приказания уверил ее своей честью, что с ней не приключится никакого худа, она согласилась прибегнуть для него к своему тайному искусству. „Кого же вывесть тебе?“ спросила она. Саул ответил: „Самуила выведи мне“. При этом имени колдунья вздрогнула и, пристально вглядевшись в своего гостя, узнала в нем царя. В великом страхе, уверенная, что попалась в расставленную ей ловушку, она воскликнула: „Зачем ты обманул меня? ты — Саул“. Но царь успокоил ее, пообещав свою монаршую милость, и велел ей приступить к заклинаниям.
Она принялась за свою работу. Напряженным взором она уставилась куда-то вдаль, где наши путники видели одно лишь пустое место, и вскоре по ее дикому и испуганному взгляду им стало ясно, что ей представилось нечто невидимое для них. Царь спросил ее, что она видит. Колдунья сказала: „Вижу как бы бога, выходящего из земли“. Саул спросил: „Какой он видом?“ Она ответила: „Выходит из земли муж престарелый, одетый в длинную одежду“. Царь понял, что это дух Самуила, и склонился перед ним до самой земли. Но дух сурово спросил его: „Для чего ты тревожишь меня, чтобы я вышел?“ Царь отвечал: „Тяжело мне очень; филистимляне воюют против меня, а бог отступил от меня и более не отвечает мне ни чрез пророков, ни во сне; потому я вызвал тебя, чтобы ты научил меня, что мне делать“. Но дух был так же жесток и беспощаден по отношению к злосчастному монарху, каким был пророк при жизни, когда он отвернулся в гневе от царя, посмевшего ослушаться его приказания.
Неумолимый старец безжалостно спросил трепещущего в страхе ожидания Саула, как решился он, отвергнутый богом, обратиться за советом к божьему пророку, и стал снова попрекать его за ослушание, напомнил ему свое пророчество, что царство будет отнято у него и передано Давиду, и подтвердил, что пророчество это осуществится; свою грозную речь пророк закончил предсказанием, что завтрашний день будет свидетелем поражения Израиля филистимлянами и что еще до заката солнца Саул и сыновья его будут вместе с ним, Самуилом, в подземном мире. После этих ужасных слов мрачное видение скрылось под землей, а Саул в беспамятстве упал на пол.
Из этого красочного рассказа мы видим, что древнему Израилю была знакома некромантия, то есть вызывание духов умерших и обращение к ним за советами. Мы также узнаем, что строгие законодательные постановления против некромантии не могли искоренить ее. Насколько глубоко она укоренилась в нравах и религии народа, видно из образа действий Саула, в час своей великой кручины прибегнувшего без колебаний к помощи той самой некромантки, которую он же прежде, в свои счастливые дни, обрек на изгнание. Его пример типичен, поскольку он выявляет имевшуюся в народе тенденцию возврата к язычеству. Пророки это видели и скорбели о такой склонности своих соплеменников, которая с особой силой проявлялась в годину народных бедствий, когда постановления правоверной религии, казалось, теряли свою силу. Один из еврейских законов, который в дошедшей до нас форме принадлежит гораздо более поздней эпохе, чем время Саула (что не мешает ему, однако, отражать весьма древний обычай), карает смертью через побивание камнями всякого, кто имеет общение с духами или занимается колдовством. Это относится, по-видимому, ко всем, кто брался вызывать духов умерших и обращаться к ним за прорицаниями. Но среди языческих обычаев, возрожденных спустя долгое время после Саула царем Манассией, был и обычай вызывания мертвых. Изо всех щелей и углов, куда страх перед суровым законом загнал служителей черной магии, суеверный царь вывел их на дневной свет и узаконил их ремесло. Однако спустя короткое время благочестивый царь Иосия, стремясь в своем реформаторском рвении очистить народную веру, снова отнес всех некромантов, ведьм и колдунов к разряду преступников.
Библейский рассказ о беседе Саула с духом Самуила ясно показывает нам, что фантом был виден только колдунье, сам же царь мог только слышать его голос и отвечать ему. Отсюда мы можем, не колеблясь, сделать вывод, что таков был у еврейских некромантов обычный способ общения с умершими; своими заклинаниями они якобы вызывали дух и видели его, а их одураченные клиенты только слышали голос, который в своей простоте принимали за голос привидения; в действительности же то был голос либо самой колдуньи, либо ее сообщника. И в том и в другом случае создавалось впечатление, что звуки исходили не из уст колдуньи, а из места, где, как полагал доверчивый вопрошатель, находился невидимый для него дух. Такое слуховое впечатление могло легко создаваться посредством чревовещания, которое имело то преимущество, что давало некроманту возможность действовать без помощников и тем самым уменьшало риск разоблачения.
Колдунья сказала Саулу, что тень Самуила поднялась из-под земли. Пустив в ход свой дар чревовещания, она могла вызвать впечатление гулкого, хриплого голоса, как бы выходящего из-под земли, который Саул принял за голос своего покойного наставника. В обычном представлении именно такими гулкими и хриплыми голосами духи говорили из-под земли. Но некромант не всегда утруждал себя изменением голоса, иногда он ограничивался тем, что голос, исходящий из его нутра, выдавал простодушным слушателям за голос подвластного ему демона или вызываемой им тени. В таких случаях заявлялось, что демон или дух находится внутри некроманта; сверхъестественная речь, казалось, исходила из его чрева. Но откуда бы звуки ни слышались — из недр ли земли или из нутра заклинателя, самый дух, по-видимому, всегда скромно держался на заднем плане. Трудно предположить, чтобы при низком уровне тогдашнего еврейского искусства еврейские чародеи могли, подобно своим собратьям позднейших времен, удивлять и устрашать своих легковерных клиентов, показывая им в темной комнате привидения, нарисованные на стене светящимися красками; будучи подожжены в нужный момент горящим факелом, привидения вдруг выступают из мрака в жутком освещении — таковы проделки, давшие повод к попыткам „научного“ оправдания этих таинственных явлений.
Обычай вызывания духов умерших евреи, надо думать, разделяли с другими народами семитической расы. Это явствует из двенадцатой песни поэмы о Гильгамеше. Здесь герой Гильгамеш оплакивает своего мертвого друга Эабани. В своем горе он просит богов вызвать ему из подземного мира дух погибшего товарища. Но боги один за другим признают себя бессильными удовлетворить его просьбу. Наконец он обращается к Нергалу, богу мертвых, говоря: „Взломай могильный склеп и открой землю, дабы дух Эабани мог, подобно ветру, подняться вверх“. Бог милостиво внял его мольбе. „Он взломал могильный склеп, открыл землю и позволил духу Эабани, подобно ветру, подняться вверх“. С вызванным таким образом призраком Гильгамеш ведет беседу и узнает о горестном положении мертвых в подземном мире, где их пожирает червь и где все покрыто прахом. Но видение несколько смягчает эту мрачную картину, объяснив своему слушателю, что похоронные обряды дают некоторое успокоение душам воинов, павших в бою, по сравнению с печальной участью тех, чьи тела остались гнить без погребения на поле битвы.
