Что души у славян представлялись существами эльфическими, карликами, наиболее важное тому свидетельство предлагает древнерусское «навь», «навье». От санскр. nаç – умирать произошли лат. nех – смерть, греч. νέχυς, гот. naus (мн. naveis), navis – мертвый, navistr – могила, сканд. nа – мертвое тело, труп, латыш. nahwe – смерть, nahwigs – смертельный, ядовитый, nahweht – убивать; в древнечешском языке unawiti значило «загубить, умертвить» («mlatem čvrtého unavi»), a naw, nawa – смерть, могила, жилище усопших: «Krok ide do nawi». В старинных русских памятниках, как и в современных областных говорах, навье – мертвец: «Приведе Янка митрополита Иоанна скопьчину, его же видевше людье вси рекоша: се навье (по другому списку: мертвец) пришел; от года бо до года пребыв умре» (Лаврент. летоп.); «Яко и навь из гроба исходящи» (Иоанн, экзарх болгарск.); «В нави зрети» – ожидать смерти (Житие муромск. князя Петра и Февронии); в древних переводах библейских книг «навь» употребляется в смысле ада, тартара, как царства мертвых; наконец, Радуница (вторник Фоминой недели), когда совершаются поминки по усопшим, называется в народе навий (= мертвецкий) день и навьи проводы. Слово «навь», «навье» стоит в сродстве с скандин. nâr (nâir, nâinn) – мрачный карлик, цверг. Летописец, рассказывая о явлении в 1092 году незримых духов, которые рыскали на конях и поражали смертию полочан, прибавляет, что в то время говорили: «Яко навье бьют полочаны», т. е. мертвецы карают народ чумными стрелами (= молниями). В переяславском списке находим любопытный вариант: «Они ж (люди) реша: из навеи дети нас емлют». По мнению украинцев, младенцы, умершие некрещеными, являются в летний полдень в глухих чащах лесов и около озер, играют на солнце и прячутся вместе с его закатом. Они такие «малюсинькие», что четверо могут усесться на крыле мухи. Белорусы блуждающие огоньки, признаваемые за души усопших, представляют себе одноглазыми малютками. В старинной иконной живописи душа изображается в виде младенца, который исходит из уст покойника вместе с его последним дыханием и улетает на небо или возносится туда ангелами. Подобные изображения встречаем и в миниатюрах, украшающих древние рукописи, и в печатном издании Патерика Печерского, и на лубочных картинах[173]. Замечательно, что в Полтавской и других южных губерниях мертворожденных детей закапывают под порогом избы – там, где народное предание полагает обиталище эльфов; теперь крестьяне объясняют этот обычай в христианском духе: они говорят, что священник, идя со крестом, переступает порог и тем самым сообщает освящение душе некрещеного младенца. Для того чтобы благословение умершего почило над жилищем его родичей, чехи при выносе покойника трижды – во имя Святой Троицы – прикасаются гробом о домашний порог. Народные поверья доселе связывают с душами усопших атмосферные явления, указывая тем самым на их стихийный характер. Когда зимою, после трескучих морозов, станет вдруг оттепель, русские поселяне выражаются об этом так: родители вздохнули, т. е. мертвые повеяли (дохнули) теплым ветром. По мнению полешуков, усопшие родители в день свадьбы своих детей сходят на землю дождевой тучею, чтобы благословить молодую чету; вот что гласит свадебная песня:

В белорусской песне усопшая мать просится у Бога поглядеть на свадьбу своей дочери в следующих выражениях:

Болгары думают, что Илья-пророк заставляет умерших цыган делать из снегу град и пускать его летом на поля и нивы грешников. Илья-пророк заменяет здесь Перуна, а умершие цыганы – темных эльфов, злых мар. Налагая на старинные предания этнографические и бытовые черты, фантазия, под влиянием народной неприязни к цыганам и ради их смуглого цвета, сочетала с этим племенем представления, относимые некогда к демоническим силам природы. В народных сказках – там, где в более древних редакциях выводится злая ведьма, в позднейших переделках уже стоит цыганка. Литовцы верят, что души усопших носятся верхом на конях, с копьями в руках, около своего прежнего жилища; по их словам, если построить дом на той дороге, которою привыкли ездить мертвецы, то в нем – не житье: постоянно будет слышаться шум, ветер станет срывать кровлю, и дом скоро разрушится.

Немецким эльфам соответствуют у славян вилы и русалки – облачные, грозовые девы, в которых, сверх того, видят и существа загробного мира. Таким образом, душа, согласно с грамматическим родом этого слова (чеш. duše, лит. duszia, греч. ψυχή, лат. и итал. anima, фран. âmен, исп. alma, нем. seele), олицетворялась по преимуществу в женском поле, и это было до такой степени сильно, что у литовцев находим следующее предание: в 1279 году были замучены крестоносцами два упорных язычника; одного из них они разорвали с помощию дерева, а другого привязали к коню и размыкали по полю. Душа первого прилетела потом птичкою, а душа последнего являлась в образе девы, восседающей на коне. Колляр указывает на поверье (in Trentsiner comitat, in der gegend von Sillein = Zilina), что души невест, умерших после помолвки, блуждают по ночам, водят хороводы, поют песни и называются вилами (wily). Поверье это наводит на связь слова «вила» с лит. wélĕs – души умерших и с латыш. wels – бог усопших и потом черт, властитель ада. Отсюда объясняется, почему в некоторых местностях вилы, несмотря на свою неземную красоту, представляются безносыми: черта, сближающая их с могильными привидениями и самою Смертию, изображаемыми в виде скелетов. Как у нас уцелело предание о душах трех ведьм, которые горят на небе «девичьими зорями» (= звездами), так у хорватов есть подобное же предание о созвездии Плеяд (Blašiće, Волосожары, Бабье созвездие): там, говорят, обитают семь вил; давно, при начале света, ходили эти вилы по земле, пели и водили хороводы, а потом покинули земной мир и водворились на звездах Плеяд, где и доныне каждую ночь водят коло. В сербской песне девица молит посестриму-звезду наделить ее красотою, и вслед за тем мольба ее исполняется вилою. На связь вилы с бабочкою указывает название этой последней вилиным конем (виленски конь): как малютка эльф или усопшая душа, вила летает на крыльях мотылька, ездит на нем по воздушным пространствам. У болгар существует поверье, что дети, мертворожденные или умершие без крещения, поступают в сообщество воздушных духов: мальчики делаются навяками (= навами), а девочки – самодивами; навяки обыкновенно принимают вид лебедей, и в шуме колосистых нив поселянам слышится их неутешный плач.

Русские поселяне убеждены, что русалки суть души младенцев, умерших некрещеными, а также утопленниц, удавленниц и вообще женщин и девиц, самопроизвольно лишивших себя жизни, следовательно, души не удостоенных погребения. Но когда все были язычники и не знали ни крещения, ни христианского погребения, тогда всякая душа сопричислялась к русалкам. Это древнее верование удержано народною памятью за детьми и утопленницами – во-первых, потому, что самые души олицетворялись малютками, а во-вторых, потому, что русалки признавались обитательницами вод. Девицы, бросающиеся с горя и отчаяния в воду, подхватываются русалками и поступают в среду этих водяных нимф, подобно тому как у литовцев такие утопленницы превращаются в ундин. Младенцев, мертворожденных или скончавшихся без крещения, русалки похищают из могильных ям и уносят в свои воды; они крадут их даже из-под порога избы. В течение семи лет в Троицын и Духов дни души этих младенцев летают по воздуху и выпрашивают себе крещения. Думают, что их можно спасти произнесением слов: «Крещаю тебя во имя Отца и Сына и Святого Духа!» – и ежегодными панихидами в первый понедельник Петровки. Если же в семилетний срок они не будут искуплены молитвами и не услышат ни от кого приведенной формулы, то навсегда остаются в обществе русалок. Та же судьба ожидает и тех несчастных младенцев, которых проклинают матери еще в утробе или до совершения над ними таинства крещения; они исчезают из дому и становятся русалками. Эта порода русалок-детей представляется народной фантазии в виде девочек-семилеток с русыми кудрявыми волосами, в белых сорочках без пояса. В Малороссии и Галиции называют их мавками (малками, майками). По мнению наших исследователей, мавка – то же, что навка (уменьшительное от «навь»), т. е. мертвушка. Как ни соблазнительно такое объяснение, но мы не решаемся принять его, потому что малорусы доселе употребляют слова «навы», «навьский», не допуская изменения начального звука. Справедливее производить это название от «мал», «малый»; в областных говорах «малко» – ребенок (мальчик, малыш), «малка» – малорослая женщина или корова; звук «л» в малорусском наречии переходит в «в», как и во многих других речениях: «русавка» вместо «русалка», вовк – волк, мовчать – молчать и т. д. Таким образом, «мавка» означает малютку, карлика = существо, подобное лужицким людкам. Мавки сопутствуют русалкам и стараются мстить живым людям за то, что допустили их умереть некрещеными и лишили небесного царства. В летнее время они плавают в ночные часы на поверхности рек, источников и озер и плещутся водою, а в Зеленую, или русальную, неделю бегают по полям и нивам с печальным возгласом: «Мене маты породыла, нехрещену схороныла!» Те из них, которые тотчас после рождения были потоплены своими невенчанными матерями (девицами), любят колыхаться на березах, причитывая: