Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Особенно интересны верования и предания, живущие в нашем народе, – о лихорадках. Название это происходит от глагола «лихо-радеть», т. е. действовать в чей-нибудь вред, заботиться о ком-нибудь с злобным намерением, с лихостью; другие общеупотребительные названия: «лихо-дейка» и «лихо-манка» от «мануть» – качать, махать (= трясти); чеш. manoyti se – метаться; ср.: мановение, помаваю, манья – привидение в виде старой и тщедушной женщины; манить – лгать, обманывать; лихован, лихоманщик – злой, обманчивый человек. Лихорадок – девять или двенадцать крылатых сестер[51]; они обитают в мрачных подземельях ада и представляются злыми и безобразными девами: чахлыми, заморенными, чувствующими всегдашний голод, иногда даже слепыми и безрукими. Одна из них, старшая, повелевает своими сестрами и посылает их на землю мучить людской род: «Тело жечь и знобить, белы кости крушить». Второго января Мороз или Зима выгоняет их, вместе с нечистою силою, из ада, и лихорадки ищут себе пристанища по теплым избам и нападают на «виноватых»; на зоре этого дня предусмотрительные старушки омывают наговорною водою притолки у дверей, дабы заградить вход в избу незваным гостьям. Поверье это условливается теми простудами и ознобами, которые так обыкновенны в холодную пору зимы. Напротив, о весенних болезнях думают, что они запираются на зиму в снежные горы (= ад) и сидят там до начала оттепелей; когда же солнце сгонит снег и отогреет землю, они, вслед за вешними испарениями, разбегаются по белому свету тощие, заморенные и с жадностью бросаются на неосторожных. Уже с 25 февраля, по замечанию поселян, опасно предаваться сну с раннего вечера: можно наспать лихорадку. Подобно Смерти и владыке демонов (сатане), лихорадки сидят в подземных вертепах, заключенные в цепи, и вылетают мучить народ только тогда, когда будут сняты с них эти железные оковы, т. е. весною. В Калужской губ. рассказывают, что старшая и злейшая из сестер-лихорадок прикована к железному стулу двенадцатью цепями и в правой руке держит косу, как сама Смерть; если она сорвется с цепей и овладеет человеком, то он непременно умрет. То же предание у юго-западных славян прилагается к моровой язве; три сестры куги были заключены отцом своим – королем в тесные узы и томились в темнице, но впоследствии, будучи освобождены, разбрелись в разные стороны и доныне блуждают по свету. Сбрасывая с себя оковы, лихорадки прилетают на землю, вселяются в людей, начинают их трясти, расслаблять их суставы и ломить кости. Измучив одного, лихорадка переходит в другого; при полете своем она целует избранные жертвы, и от прикосновения ее уст человек немедленно заболевает; кому обмечет болезнь губы, о том говорят: «Его поцеловала лихоманка». Точно так же порождает болезненные страдания и поцелуй эльбины. По другим рассказам, лихорадка, прилетая ночью, называет спящих по имени; кто проснется и откликнется на ее зов, тот сейчас же захворает. Иногда она оборачивается соринкою или мухою, падает в изготовленную пищу и вместе с нею входит в утробу человека. Но если кто догадается бросить эту соринку или муху в печь, то лихорадка сгорит; а если вложить ее в яичную скорлупу и повесить в трубе – лихорадка будет страшно мучиться. В Тульской губ. уверяют, что шесть сестер уже погибли таким образом, а три и до сих пор рыщут по миру. В прежнее время, говорят чехи, было сто лихорадок; но одна из них сгибла: она заползла в кусочек хлеба, намоченный в молоке; люди узнали ее присутствие, взяли тот кусочек, вложили в свиной пузырь и привязали к дереву. Заключенная в пузыре, лихорадка начала метаться во все стороны – точно так же, как делает каждая из них, входя внутрь человека, и долго-долго возилась она, пока совсем не задохлась[52]. Сказания эти представляют не более как вариации мифа о Смерти, посаженной в торбу[53]. Боясь раздражить злобную, демоническую деву, простолюдин не всегда решится назвать лихорадку ее настоящим именем, а дает ей названия ласкательные, дружеские, с целью задобрить ее и отклонить от себя болезненные припадки; таковы названия: кума (кумаха), добруха, тетка (тятюха), подруга и дитюха (дитя?). С тою же целью сербы во время моровой язвы называют ее кумою, а немцы – gevatterin; вообще имена болезней принято в Германии заменять выражениями: das gute, gesegnete, selige. Временный роздых, даваемый больному перемежающейся лихорадкою, народ объясняет тем, что у нее много дела и потому она переходит от одного человека к другому, возвращаясь к каждому из них поочередно – через день, через два или три дня; некоторые же уверяют, что в дни, свободные от пароксизмов, она предается сну. Постоянную, ежедневную лихорадку малорусы называют «трясця-невсипуха». Отсюда суеверные попытки переводить лихорадку с себя на первого встречного, даже на птиц, кошек и собак, в которых так охотно вселяются нечистые духи, или обманывать ее ложною надписью на дверях избы, что больного нет дома. Так поступают русские и чехи; последние пишут на дверях: «Zemnice! (лихорадка) Nechod’ k nam; Jenik (имя больного) neni doma, šel nа hory». В Смоленской губ. во время скотских падежей надписывают на воротах, что на дворе нет ни коров, ни овец, ни лошадей. Сибиряки советуют больному чернить свое лицо и одеваться в чужое платье, чтобы не быть узнану злою лихоманкою, когда она вздумает повторить свое посещение. Сверх того, чтобы избавиться от лихорадки, ее умилостивляют приношениями или прогоняют силою чародейного слова. Страждущие этим недугом выходят на то место, где, по их соображению, вселилась в них лихоманка, обсыпают вокруг себя ячневою крупою и, раскланиваясь на все стороны, произносят: «Прости, сторона – мать сыра земля! Вот тебе крупиц на кашу; вот и тебе, кумаха!» Обращение к земле знаменательно, так как в ее недрах заключен тот страшный мир, где царствует Смерть со своими помощницами – болезнями и пленниками – мертвецами. Белорусы на поминки («дзяды») вместе с усопшими родичами приглашают к ужину и лихорадку. Первобытная народная медицина состояла в произнесении молитв и заклятий, в призыве богов-исцелителей, в изгнании демонов и в совершении различных символических и жертвенных обрядов; она была делом исключительно религиозным. Древнейшие имена лекаря означают жертвоприносителя, заклинателя, колдуна; искусство врачебное ограничивалось знанием клятвенных формул (= заговоров). За это свидетельствуют Atharva-Веда, Гомер, Пиндар и другие античные писатели[54]; за это же говорят и многочисленные предания и обломки стародавних заклятий, доныне сохраняемые в памяти индоевропейских народов. В высшей степени важным и драгоценным представляется нам заговор против лихорадок, занесенный во многие из наших старинных рукописей и до настоящего времени еще не забытый русскими знахарями[55]:

«При море черном стоит столп, на том столпе камень, на том камне сидит святый отец[56] Сисиний и зрит на море черное. И возмутися море до облак[57] – изыдоша из моря двенадцать жен простоволосых[58], окаянное дьявольское видение». По некоторым спискам жены эти исходят из огненного столпа, утвержденного на небеси. «И вопросиша их святый отец Сисиний: что есть злые жены зверообразны? Они же отвеща ему: мы окаянные трясавицы, дщери Ирода, снявшего с Иоанна Предтечи главу. Вопроси святой отец Сисиний: почто пришли? – Идем в землю святорусскую род человеческий мучити – тело повреждати, кости ломати, в гроб вгоняти (или: кости крушить, жилы тянуть, самих людей огнем жечи); аще кто зло творит, опивается, объедается, обедни и заутрени просыпает, Богу не молится, тех мучим разными муками: они наши угодницы. Помолися Богу святой отец Сисиний: Господи! избави род христианский от таковых диаволей. И посла Господь Михаила-архангела[59] и четырех евангелистов, повеле их (трясавиц) мучити тремя (или семью) прутьями[60] железными, давая им по триста[61] ран на день». Имена архангела Михаила и святых угодников нередко заменяются и дополняются другими; в одном списке семь святителей и между ними Егорий Храбрый, Иоанн Креститель и святой Николай увидели двенадцать лихоманок, плавающих по морю и воздымающих бурю[62]. «Они же начаша молитися: святый отец Сисиний, Михаил-архангел, четыре евангелиста: Лука, Марко, Матфей, Иоанн! не мучьте нас; где мы заслышим – в котором роду прославятся ваши имена, и того роду станем бегать за десять верст[63]. И вопроси их святой отец Сисиний: как вам, диаволи, имена?» Лихорадки исчисляют свои названия и описывают те муки, которыми каждая из них терзает больного. Вот эти названия: 1. Трясея (тресучка, трясуница, в областных говорах: потресуха, трясучка, трясца от глагола «трясти») в старинных поучительных словах XV–XVI столетий упоминается про «немощного беса, глаголемого трясцю»; ср. немецкое выражение: «Dass dich der ritt (лихорадка)[64] schütte!» 2. Огнея или огненная: «Коего человека поймаю (говорит она о себе), тот разгорится аки пламень в печи», т. е. она производит внутренний жар. В Швейцарии лихорадку называют hitzubrand; англос. âdl – жгучая болезнь от âd – ignis; персы олицетворяют ее румяною девою с огненными волосами. Южнославянское название «грозница» ставит лихорадку в связь с грозовым пламенем, с молниеносными стрелами. 3. Ледея (ледиха) или озноба (знобея, забуха): аки лед знобит род человеческий, и кого она мучит, тот не может и в печи согреться; в областных наречиях даются лихорадке названия: студёнка (от студа = стужа), знобуха и подрожье (от слова «дрожь»), а у чехов – зимница. 4. Гнетея (гнетница, гнетуха, гнетучка от слова «гнёт», «гнести» – давить): она ложится у человека на ребра, гнетет его утробу, лишает аппетита и производит рвоту. 5. Грынуша (?) или грудица (грудея) – ложится на груди, у сердца, и причиняет хрипоту и харканье. 6. Глухея (глохня) – налегает на голову, ломит ее и закладывает уши, отчего больной глохнет. 7. Ломея (ломеня, ломовая) или костоломка: «Аки сильная буря древо ломит, тако же и она ломает кости и спину». 8. Пухнея (пухлея, пухлая), дутиха или отёкная – пущает по всему телу отек (опухоль). 9. Желтея (желтуха, желтуница): эта желтит человека, «аки цвет в поле». 10. Коркуша или корчея (скорчея) – ручные и ножные жилы сводит, т. е. корчит. 11. Глядея – не дает спать больному (= не позволяет ему сомкнуть очи, откуда объясняется и данное ей имя); вместе с нею приступают к человеку бесы и сводят его с ума. 12. Огнеястра и Невея = испорченное стар. «нава» (смерть) или «навье» (мертвец), что служит новым подтверждением мифической связи демонов-болезней с тенями усопших. Невея (мертвящая) – всем лихорадкам сестра старейшая, плясавица, ради которой отсечена была голова Иоанну Предтече; она всех проклятее, и если вселится в человека – он уже не избегнет смерти. В замену этих имен ставят еще следующие: сухота (сухея), от которой иссыхает больной, аки древо, зевота, блевота, потягота, сонная, бледная, легкая, вешняя, листопадная (т. е. осенняя), водяная и синяя (старинный эпитет огня и молнии). Ясно, что с лихорадками народ соединяет более широкое понятие, нежели какое признает за ними ученая медицина; к разряду этих мифических сестер он относит и другие недуги, как, например, горячку, сухотку, разлитие желчи и проч.: знак, что в древнейшую эпоху имя «лихорадки», согласно с буквальным его значением, прилагалось ко всякой вообще болезни. Тождество внешних признаков и ощущений, порождаемых различными недугами, заставляло давать им одинаковые или сходные по корню названия и таким образом смешивать их в одно общее представление злых, демонических сил; ср.: огнея – лихорадка и горячка, называемая в простонародье огневицею и палячкою; в некоторых местностях России вместо сестер-трясавиц рассказывают о двенадцати безобразных старухах – горячках; огники – красная сыпь по телу, золотуха = в областных говорах огника (огница) и красуха, изжога – боль под ложечкой; у немцев корь – rötheln, рожа – rose, rothlauf. Эпитеты «красный», «желтый», «золотой» исстари служили для обозначения огня, и в заговорах лихорадка называется не только желтухою, но и златеницею. Сухота – имя, свидетельствующее о внутреннем жаре, сближает одну из лихорадок с сухоткою; у сербов суха болеет, сушица – dörrsucht; белорусы называют чахотку «сухоты». Вслед за приведенным нами сказанием о встрече отца Сисиния с лихорадками предлагается самое заклятие: «Во имя Отца и Сына и Святого Духа, окаянные трясавицы! Заклинаю вас святым отцом Сисинием, Михаилом-архангелом и четырьмя евангелистами: побегите от раба Божия (имярек) за три дня, за три поприща; аще не побежите от раба Божия, то призову на вас великого апостола Сисиния, Михаила-архангела и четырех евангелистов Луку, Марка, Матфея, Иоанна, и учнут вас мучити, даючи вам по триста[65] ран на день». К этой угрозе иные списки прибавляют, куда именно должны удалиться злобные жены: «Подите вы в темные леса, на гнилые колоды» или «в места пусты и безводны». Заговор должен быть прочитан священником, и затем больному дают испить воды со креста, произнося следующие слова: «Крест – христианом хранитель, крест – ангелом слава, крест – царем держава, крест – недугом, бесом и тресавицем прогонитель, крест – рабу Божию (имярек) ограждение!» Для сравнения приводим текст заговора, записанный в сборнике Сахарова: «На горах Афонских стоит дуб мокрецкий, под тем дубом сидят тридесять старцев со старцем Пафнутием. Идут к ним двенадесять девиц простоволосых, простопоясых. И рече старец Пафнутий с тремянадесять старцами: кто сии к нам идоша? И рече (рекут) ему двенадесять девицы: есмь мы царя Ирода дщери, идем на весь мир кости знобить, тело мучить. И рече старец Пафнутий своим старцам: сломите по три прута, тем станем их бити по три зори утренних, по три зори вечерних. Взмолишась двенадесять дев к тринадесять старцам со старцем Пафнутием, и не почто же бысть их мольба! И начаша их старцы бити, глаголя: ой вы еси двенадесять девицы! будьте вы тресуницы, водяницы – расслабленные и живите на воде-студенице, в мир не ходите, кости не знобите, тела не мучьте… Заговариваю я раба (такого-то) от иссушения лихорадки. Будьте вы прокляты двенадесять девиц в тартарары, отыдите от раба (имярек) в леса темные, на древа сухие». В других заговорах злые недуги с принедугами и полунедугами отсылаются в «окиан-море», в бездны преисподние, в котлы кипучие, в жар палючий, в серу горючую, во тьму кромешную, т. е. в ад. Колючку грозит заклинатель заключить в недра земли, свербеж утопить в горячей воде, стрельбу залить кипучей смолою, огневицу заморозить крещенскими морозами, ломотье сокрушить о камень и т. д. Малороссийские заговоры гонят лихоманок и другие болести в дебри, болота и пустыни безлюдные: «Вам, уроки, у раба Божого не стояты, жовтой кости не ломаты, червоной крови не пыты, серия его не нудыты, билого тила не сушиты; вам идты на мха, на темные луга, на густые очерета, на сухие лиса!» – «Пидить соби, уроки, на яры, на лиса дремучи, на степы степучи, де глас чоловичый не заходыть, де пивни не спивають». – «Чи ти гнетуха, чи ти трясуха, чи ти водяна, чи ти витрова, чи ти вихрова… буду я тоби лице заливати, буду тоби очи выпикати, буду тебе молитвами заклинати, буду с христянськой вири висилати. Пиди соби, дё собаки не брешуть, дё кури не поють, дё христянський голос не ходе»[66]. Чешское заклятие XIII века посылает нечистую силу (sieme proklate) в пустыни – «Nа púšči jdĕte, anikomu neškod’te». В настоящее время чехи прибегают к таким формулам: «Já vyhánim oubutĕ (сухотку) z tvého tĕla do morĕ – vodu přelévati a pisek přesejpati, kosti nelámati a žily neákubati, a krev necucati a maso netrhati, a přrirozenimu pokoj dàti». – «Letĕly třri střelci, zastavili jsou se v mé hlavĕ, v mých ušich, v mých zubech, a já je zaklinám» во имя Отца и Сына и Святого Духа: если вы с ветру – идите на ветер и ломайте деревья в густых борах, если с воды – ступайте на воду и крутите песок в самых глубоких местах, если со скал – идите в скалы и ломайте камни, а мне, моей голове, ушам и зубам дайте покой. – «Zaklinám vás, pakostnice – růžovnice, kostnice[67] do lesa hlubokého, do dubu vysokého, do dřeva stojatého i ležatého; tam sebou mlat’te a třlskejte, a této osobĕ pokoj dejte… Jsi li z ouroku, jdi do ohnĕ; jsi li z vody, jdi do moře; v moři važ vody, počitej pisek» (в море исчерпай воду, сочти песок). Подобные же заклятия обращают немцы к эльфам; по их мнению, те деревья засыхают, на которые будет передана болезнь. Индийский врач гнал лихорадку в лес и горы; повинуясь вещему слову, водные духи (апсарасы) должны были удаляться в глубокие источники и в деревья[68]. Заговор на изгнание лихорадок, обращенный к святому Сисинию, упоминается уже в статье «О книгах истинных и ложных»; большая часть списков этой статьи принадлежит XVI и XVII столетиям, а древнейшая ее редакция, какая известна ныне, найдена в номоканоне XIV века. Здесь читаем: «Вопросы Иеремиа к Богородици о недузе естественем и еже именуют трясавици – басни суть Иеремиа, попа болгарского; глаголеть бо окаянный сей, яко седящу святому Сисинею на горе Синайскей – и виде седмь жен исходящи от моря, и ангела Михаила именует, и иная изыдоша седмь ангел, седмь свещ держаще, седмь ножев острящи, еже на соблазн людем многым, и седмь дщерий Иродовых трясцами басньствоваше, сих же ни евангелисты, ни един от святых – седми именоваша, но едина, испросившаа главу Предотечеву, о ней же яве есть, яко и та дщи Филиппова, а не Иродова». Это свидетельствует за южнославянское происхождение заговора; вместе с памятниками болгарской письменности проникло к нам и заклятие против лихорадок, составление которого приписывается попу Иеремии. Как множество других апокрифических сказаний, так и заклятие Иеремии создалось под непосредственным влиянием древнеязыческих воззрений, общих болгарам со всеми прочими славянскими племенами, и этот-то национальный характер представлений, занесенных в «отреченную» молитву, доставил ей легкий доступ в массы русского населения. Несмотря на христианскую примесь, в ней весьма явственны черты так называемой естественной религии (религии природы). Святые и ангелы, наказующие жен-лихорадок прутьями и ножами, очевидно, заступили место древнего громовника и его спутников, которые разят нечистую силу молниями, или, выражаясь поэтическим языком – бичами, прутьями, палицами, секирами и другим острым оружием; потому они восседают на каменном столбе, т. е. в грозовом облаке, ибо камень (скала) и столб (башня) – метафоры облаков. Из различных воззрений на природу рождались и различные мифические представления: бессмертные владыки, то помрачающие небо тучами, посылающие град, стужу и бури, то разгоняющие демонов мрака и дарующие светлые дни, являлись народному воображению не только грозными карателями людей и животных, метателями моровых стрел, но и богами-спасителями (σωτήρες), силою которых прогоняются злые недуги. Так, Индра исцеляет от накожных болезней и червей, а Тунар гонит из тела würmer, т. е. мучительных эльфов[69]. Сестры-лихорадки отождествляются в заговоре с теми стихийными демонами, с которыми обыкновенно сражался Перун: они исходят из (дождевого) моря или огненного столба (= грозовой тучи), воздымают страшную бурю и разбегаются только от ударов (молниеносных) прутьев. «Простоволосые» и «простопоясые», т. е. с длинными распущенными косами и в легких, свободно развевающихся по ветру (неподпоясанных) одеждах, они напоминают этими признаками облачных жен и дев; сверх того, им даются и крылья – эмблема быстрого полета облаков и вихрей. Выше объяснено, что в стремительных вихрях предки наши усматривали пляску духов и нимф и что в эпоху христианскую представление это было перенесено на Иродиаду, которая славилась некогда своими искусными танцами (I, 167). Такое смешение тем более понятно, что сам демонический змей (= сатана) называется в народных сказках Иродом[70]. В связи с этим девы воспаляющих и знобящих болезней были признаны дщерями Ирода, и старшая из них стала обозначаться именем плясавицы. По чешскому поверью, лихорадки живут в прудах и колодцах, и потому бывает время, когда никто не решается пить оттуда воду. Заболевший лихорадкою идет перед восходом солнца к колодцу и причитывает: «Studnĕ-studnice! nechod’ na mne zimnice; Maria-panna zápovidá, abys na mne nechodila». В Орловской губ. больного купают в отваре липового цвета, а снятую с него рубаху он должен ранним утром отнести к реке, бросить ее в воду и промолвить: «Матушка-ворогуша! На тебе рубашку с раба Божьего (имярек), а ты от меня откачнись прочь!» Затем он возвращается домой молча и не оглядываясь. Согласно со стихийною природою жен-лихорадок, они прогоняются в океан-море (= небо), в студенцы и болота (= дождевые источники), в скалы и горы (= тучи), в камыши и деревья (= небесные рощи), в огонь и ветры, словом – в жилища водяных, леших, эльфов и нечистых духов. Несмотря на запрет статьи о книгах истинных и ложных, в самой иконописи до конца XVII века было распространено изображение двенадесяти трясавиц; они представлялись в виде женщин и нередко обнаженные, с крыльями летучей мыши, так как эта последняя служила символом ночи. Отличительный характер каждой из них живопись обозначала разными красками: одна лихорадка – вся белая, другие – желтая, красная, синяя, зеленая (= лесная) и т. д. В XVII веке, при значительных успехах техники, эти женские фигуры отличаются даже некоторым благообразием. Наверху, в облаках, видны ангелы и между ними один, который направляет на трясавиц копье и хочет низвергнуть их в отверстую пропасть, а на пригорке – коленопреклоненный и молящийся святой Сисиний. Чехи противопоставляют демонам-болезням Христа и святую Аполену. Встречает Христос psotnika (спазмы и конвульсии) и спрашивает: «Kam ty jdeš, psotniku?» – «Ja jdu do života té a té osoby – maso jisti, krev piti, žily trhati, kosti lámati, chut’k jidlu a k piti bráti, a spani mu odjimati». Христос приказывает болезни выступить из человека, не мучить его ни днем, ни ночью и удалиться в темные леса. Или: «Chodili střelci-střelice po horách, po krajinach»; повстречали святую Аполену и на вопрос ее: куда идете? – отвечали: идем к такому-то человеку мозг ести, кровь пити, мясо драти, кости ломати. И рекла им Аполена: воротитесь и дайте человеку покой. Подобные же заклятия известны и между другими народами. Я. Гримм приводит заговор, в котором упоминаются семьдесят семь noschen (под именем nosch разумеется бес падучей болезни). «Wir wend gohn in das haus des menschen, – говорят они про свои подвиги, – und ihm sein blut saugen, und sein bein nagen, und sein fleisch essen». Духи эти изгоняются в сухое дерево: «…ich gebeut dir nösch mit alien deinen gesellen, dann mit dir ist der stech (колотье) und der krampf (спазмы) und gespat (?) und geschoss (стрельба) und geicht (лом) und gesicht (сглаз, изуроченье)…» Грузины произносят следующий заговор против чесотки: «Гой ты, jelo-jelo (= едучий), юродивый, бесприютный! откуда исходишь ты и куда входишь?» – «Исхожу я из черной скалы, вхожу в тело человека, обдираю плоть, гложу кости, пью кровь». – «Нет, не позволю тебе войти в человека; раздроблю тебя на мелкие части, брошу в медный котел, раскалю его огнем и жупелом серным. Удались, отвяжись от раба Божьего (имярек). Аминь». Наряду с заклятиями, обращенными на трясавиц, индекс запретных книг осуждает также и «лживые врачевальные молитвы о нежитех»[71]. В одной пергаменной сербской рукописи записано пять заговоров против нежита или нежитя; из них два были сообщены г. Буслаевым: а) «Сходещю нежиту от сухого (= огненного) мора(я) и сходещу Иисусу от небесе, и рече ему Иисус: камо идеши, нежите? Рече ему нежить: семо иду, господине, в чльвечю главу мозга срьчати, челюсти преломити, зубы их ронити, шие их кривити и уши их оглушити, очи их ослепити, носа гугьнати, крьве их пролияти, века их исушити, устьнь ихь кривити и удовь ихь раслаблати, жиль ихь умртвити, тела изьмьждати, лепоту их изменити, бесом мучити е. И рече ему Иисус: обратисе, нежите! иди в пустую гору и в пустыну, обрети ту ельну главу и вьселисе в ню, ть бо все трьпить и все страждеть… иди в камение, ть бо все трьпить – зиму и знои и всеко плодьство, ть бо о(т)твари жестокь есть, в себе дрьжати те сильнь есть. Нежить! да ту имеи жилище, доньдеже небо и земла мимоидеть и кончаетьсе; отниди от раба Божия» (имярек). b) «Святы Михаиль-Гавриль гредеше, вьзьмь железнь лукь и железьны стрелы, стрелати хоте ельна и ельну, и не обрете ту ельна и ельну, нь обрете нижита, иже седеше, камы рацепивь[72]; и вьпроси его: что ты еси иже седиши, камы рацепивь? Отвещав ему: азь есьмь нежить, иже чловече главе рацеплю и мозьге исрьчу, крьвь ему пролею. И рече му Михаиль-Гавриль: проклетыи проклетьче нежите! не мозьга срьчи, ни главы рацепи, нь(но) иди в пустую гору и вьлези в елену главу; та ти есть трьпелива трьпети то. Аще ли те по семь дни обрещу, любо те носеку, любо те прострелю. И вьзьмолисе нежить: не посеци, ни прострели мне, да бежу в гору и вьлезу в елену[73] главу». Сходство этих старинных заговоров с приведенными выше заклинаниями лихорадок и других недугов очевидно для всякого: и здесь – та же встреча благого божества со злым духом болезней, те же вопросы и ответы и то же изгнание демона в каменные пустыни победоносным оружием громовника. Архистратиги небесных воинств поражают нежита железными стрелами (молниями); тем же оружием наносятся раны демонам-болезням и, по свидетельству русских народных заговоров: «на окиане-море стоит золот стул, на золоте стуле сидит святой Николай, держит золот лук, натягивает шелковую тетивку, накладывает каленую стрелу, станет уроки и призоры стрелять». В Воронежской и Владимирской губ. в случае глазного ячменя подносят к больному месту кукиш и приговаривают: «Ячмень, ячмень! На тебе кукиш; что хочешь – то купишь, купи себе топорок, сруби себя поперек!» Существительное «нежить» доныне употребляется в областных говорах северной России как собирательное имя нечистой силы: домовых, водяных, русалок и проч.; в чешском языке nežit – название болезни. Слово это образовалось от глагола «жить» с отрицательною частицей «не» и по значению своему прямо соответствует Моране (смерти) и повальным болезням, известным у славян под общим названием мора.

вернуться

51

Финны признают болезни родными братьями, сыновьями старухи Launavatar.

вернуться

52

Немецкая сага рассказывает, что одного бедняка давил по ночам эльф, а когда вносили в комнату зажженную свечу – оборачивался в соломинку или перо. Догадались сжечь эту соломинку, и мучительный эльф уже более не являлся.

вернуться

53

Огонь очага – метафора грозового пламени; яичная скорлупа служит для эльфов и русалок кораблем, в котором плывут они на тот свет; свинья – зооморфический образ тучи.

вернуться

54

Сыновья Автолика останавливают кровь, текущую из ран Одиссея, и Асклепиос освобождает больных от мучительных страданий – силою целебных заговоров.

вернуться

55

Я предлагаю сводный, по разным спискам исправленный текст.

вернуться

56

Вариант: мученик, великий апостол.

вернуться

57

Вариант: «видеша: на море восстали волны и возмутишася море и земля до небеси».

вернуться

58

Вариант: сами черны, власы по пояс.

вернуться

59

Вариант: ангела Сихаила.

вернуться

60

Вариант: четырьмя дубцами.

вернуться

61

Вариант: по три тысячи.

вернуться

62

«Мешая воду с песком».

вернуться

63

Вариант: за три дня, за три поприща.

вернуться

64

От reiten, ибо она ездит на человеке, как мара.

вернуться

65

Вариант: по три тысячи.

вернуться

66

«Поди ты (горловая жаба) на дуб – на сухое дерево, на котором нет отраслей отныне и до веку».

вернуться

67

Рожа и лом в костях.

вернуться

68

Финская песня заклинает чуму сокрыться в твердые как сталь горы.

вернуться

69

В русском заговоре Христос «громом отбивает, молоньей ожигает и стрелами отстреливает» всякие уроки и недуги.

вернуться

70

В преданиях Средних веков Гольда встречается под именами Иродиады, и этой последней приписывались припадки падучей.

вернуться

71

«И о нежитех, сиречь из пустыня исходят… то все поп Иеремиа изглаголал».

вернуться

72

Расщепя (расколов) камни.

вернуться

73

В рукописи испорчено: «вьзвлелену».

13
{"b":"917408","o":1}