Вот и всё. Какие уж тут партизаны?
Верховный колдун Шудур всё отлично спланировал. К весне в горах не осталось бы никого, способного оказать сопротивление даже в теории. Ведь охотникам по местным обычаям запрещено убивать людей.
Вот только… пионерский отряд Шудуру был вроде как нужен, а выходит, что он бы априори не уберёг его?
Стоп. Отрядов было два. Айнур рассказывал, что один пионерский лагерь его воины зачистили успешно. И не очень-то колдуны за ними гонялись. Словно ждали, пока Айнур закончит резню…
Чего-то я не понимаю во всей этой игре.
Юные волчьи всадники из местных нужны вайгальцам для того, чтобы захватить перевал? Или это какой-то развод? Подстава?
О, моя голова!.. А ведь мне ещё надо выяснить, действительно ли в город прибыл Нишай. Да ещё и яд продать!
30 монет — хорошие деньги. Куплю, наконец, ячменя этому жадному Шонку. Экономит и экономит, достал уже.
Зайцы-то мои рады и мясу, а я бы уже и хлеба поел. Бывает же ячменный хлеб? Вроде им даже в Древнем Риме гладиаторов кормили?
Остановился у дороги — надо было передохнуть чутка перед входом в город. Уселся. И Мавик тут же плюхнулся рядом. Ткнулся в меня мордой: чеши, мол, меня.
Что-то неладное было и с этой горячей волчьей любовью. Может, Бурка сумел что-то приказать прирученным волкам? Не замечал я телячьих нежностей до его ухода.
Но Мавик, волк ростом с телёнка, всё бодал меня лобастой головой, не желая прекращать чесание. Мда… И в самом деле — телячьи нежности.
В город я вошёл с полной головой планов и в твёрдой уверенности, что займусь делами. Найду караванщика Сакала. Найду Куша (Некёра) — волка, которого спас. Расспрошу про Белую гору. Поставлю охотникам-волкам новые разведзадачи.
Но дорога была длинная, в животе урчало, и я остановился у первой же юрты-чайханы, откуда пахло варёным мясом, и доносились весёлые голоса.
— О, да это же Незур! — раздалось, как только я шагнул внутрь.
(Мавика оставил снаружи, горшки тоже — фиг кто к такому сторожу сунется.)
Внутри было полутемно, и нужно было ждать, пока глаза привыкнут. А вот на меня пялились безо всякого стеснения. И уже накладывали в глиняную миску мясо и совали бурдючок с аракой.
Я пригубил и тут же вернул хмельной напиток.
Из бурдючка очень легко не пить, а только изображать, что пьёшь. Это не пивная кружка, её перевернуть не попросят.
Но один глоток я себе позволил с дороги. И плюхнулся на подстилку из вытертой шкуры марала.
Юрта была бедней-бедного — войлока не положили даже на почётном месте у очага.
Однако маралятина оказалась свежей. Это было хорошим знаком. Значит, охотники-волки ведут здесь свой маленький бизнес, и я сумею найти Куша или его родню.
— Пей, воин! — в руки мне опять сунули бурдючок. — Я угощаю!
Второго глотка я делать не стал — только изобразил: побулькал, крякнул.
Тут же посыпались вопросы.
— Чего там, на караванной тропе, Незур? Спокойно? Говорят, вчера дикари напали на городскую стражу, усиленную найманами? Изрубили наших, как бараний курдюк, вместе с пленниками!