– Хотя мудрецы учат нас, что благородный человек должен мстить, проливая кровь, – сказал он высоким набожным голосом, – у меня никогда не было повода прибегать к такой крайней мере. С другой стороны, Просветленный учит своих последователей воздерживаться от убиения любого наделенного чувствительностью существа, поэтому я ем только овощи. – Он с наслаждением выпил вино и снова наполнил свой бокал. – К счастью, вино из риса относится к нужной категории.

– Неужели у вас в Хаги нет воинов, и ты вынужден путешествовать в такой компании? – стал глумиться Абэ.

– Я, как предполагается, еду на свадьбу, – мягко ответил Шигеру. – Следует ли мне быть готовым к войне?

– Человек всегда должен быть готов к войне, – сказал Абэ. – Тем более, когда у него невеста с подобной репутацией. Ты в курсе дела, не так ли? – Он тряхнул тяжелой головой. – Все равно, что есть рыбу-собаку. Один кусочек может убить тебя. Разве ты не беспокоишься?

– А должно?

Шигеру налил еще вина и отхлебнул.

– Что ж, признаю, она очаровательна. Дело стоит того!

– Я не опасаюсь госпожи Ширакавы, – сказал Шигеру и перевел разговор на подвиги Абэ во время похода Йоды в Восточный Край.

Я слушал, как хвастается Абэ, и пытался определить его слабости. Я почти решил, что когда-нибудь убью его.

На следующий день мы приехали в Ямагату. Город был сильно разрушен ураганом, нанесшим урон урожаю и повлекшим немалое количество человеческих жертв. Этот второй по величине город феода Отори перешел в руки клана Тоган. Восстановленный замок достался одному из вассалов Йоды. Тем не менее большинство жителей причисляло себя к Отори, и пребывание в городе господина Шигеру вызывало волнения. Абэ надеялся прибыть в Инуяму до начала Фестиваля Мертвых и злился, что мы застряли в Ямагате. Считалось, что до завершения фестиваля путнику не лежит дорога, если, конечно же, он не направляется в храмы и часовни.

Шигеру погрузился в горькие думы: он первый раз был в городе, где убили Такеши.

– Когда я вижу жителя Тогана, то спрашиваю себя, был ли он одним из убийц, – поделился он со мной как-то поздним вечером, – и представляю, как они дивятся тому, что до сих пор не наказаны, и презирают меня за то, что я позволяю им спокойно жить дальше. Мне их всех хочется перерезать!

Сколько я помнил Шигеру, он отличался терпимостью.

– Но тогда нам не добраться до Йоды, – ответил я. – Каждое оскорбление, которое припишут нам люди Тогана, будет отомщено.

– Твой ум с каждым днем все острее, Такео, – сказал господин более мягко. – Острее и изощреннее.

На следующий день он отправился с Абэ на прием к местному господину. Из замка вернулся опечаленным и раздраженным.

– Люди Тогана хотят предотвратить волнения, обвинив Потаенных в разрушениях, нанесенных ураганом, – вкратце пояснил мне он. – Несколько несчастных торговцев и фермеров уже арестованы и осуждены. Некоторые умерли под пытками. Четверых подвесили на стенах замка. Они там уже три дня.

– И до сих пор живы? – спросил я с дрожью в голосе.

– Их мученья могут продлиться неделю или даже больше, – ответил Шигеру. – Вороны вырывают их плоть кусками.

Узнав об этом, я уже не мог не слышать их: тихий стон, плач, крики боли, сопровождаемые постоянными хлопками крыльев ворон и карканьем. Я слушал их всю ночь и следующий день, а потом наступил Фестиваль Мертвых.

По новым законам клана Тоган был установлен комендантский час, но фестиваль праздновался по старым традициям, поэтому запрет появляться на улице сдвинули до полуночи. Когда стемнело, мы вышли из гостиницы и присоединились к толпам людей, направлявшихся сначала в храмы, а затем к реке. Зажглись фонари, осветив подходы к часовням; на надгробные плиты поставили свечи. Мерцавший свет отбрасывал причудливые тени. Толпа двигалась размеренно и молча, будто вместо них шли сами мертвые, восставшие из-под земли. Там было легко потеряться, ускользнуть из виду наших бдительных охранников.

Ночь выдалась теплой и безветренной. Я пошел с Шигеру на берег реки, по которой мы пустили свечи на хрупких лодочках с приношениями богам. Звонили колокола храма, вдоль медленной коричневой реки разливалось пение. Мы следили, как удаляются наши огоньки, и надеялись, что мертвые обретут покой и перестанут тревожить сердца живых.

Однако сердце мое не могло утихомириться. Я думал о матери, о приемном отце, о сестрах, о моем давно погибшем отце, о жителях Мино. Господин Шигеру наверняка вспоминал отца, брата. Казалось, их души не покинут нас, пока не будут отомщены. Кругом люди опускали на воду свои лодочки, плача или рыдая. Я исполнился печали оттого, что мир сотворен таким, какой он есть, а не иначе. В голове всплывали обрывки учения Потаенных. Жаль, что мертвы все, кто передал мне его.

Огни свеч горели долго, постепенно уменьшаясь до светлячков, до искорок и до едва уловимого мерцания, которое обычно появляется перед глазами, если слишком долго смотреть на костер. Полная луна оттеняла небо оранжевым цветом позднего лета. Я не хотел возвращаться в гостиницу, в душную комнату, где придется крутиться всю ночь с бока на бок, слушая, как умирают на стене замка Потаенные.

Вдоль берега зажгли костры, люди начали исполнять танец, которым как приветствуют мертвых, так и провожают их в дорогу, а также утешают живых. Били барабаны, играла музыка. Это подняло мне настроение, и я встал на ноги понаблюдать за танцующими.

В тени ив я увидел Каэдэ. Она стояла с госпожой Маруямой, Саши и Шизукой. Шигеру поднялся и прогулочным шагом направился к ним. Госпожа Маруяма двинулась ему навстречу, и они довольно холодно поздоровались, обменялись соболезнованиями по умершим и стали обсуждать наше отправление. Затем повернулись, что выглядело до безупречности естественно, чтобы бок о бок смотреть на танец. Я почувствовал едва уловимую тоску в их голосах, в их позах, и испугался за них. Я знал, что они умеют притворяться – оба делали это так много лет, – но теперь Маруяма и Шигеру были на пороге отчаяния, и я боялся, что они забудут об осторожности, еще не сделав последнего хода.

Каэдэ сидела на берегу одна, вдали от Шизуки. Словно сам того не желая, я приблизился к ней: меня как будто подняли духи и опустили рядом. Мне удалось поприветствовать ее вежливо, но робко: если меня заметит Абэ, он не должен решить, что я страдаю от юношеского увлечения невестой Шигеру. Я сказал что-то о жаре, но Каэдэ дрожала так, словно сильно замерзла. Некоторое время мы стояли молча, затем она тихо спросила:

– Кого вы оплакиваете, господин Такео?

– Мать, отца. – После паузы я добавил: – Так много людей погибло.

– Моя мать умирает, – сказала она. – Я надеялась успеть повидать ее, но мы так сильно задержались в пути, что, боюсь, будет слишком поздно. Мне было семь, когда меня отослали в заложницы. Сестер и мать я не видела уже больше, чем полжизни.

– А отца?

– Он тоже мне чужой.

– Он приедет на вашу…

К собственному удивлению, у меня пересохло горло, и я не смог произнести нужное слово.

– На мою свадьбу? – с горечью спросила Каэдэ. – Нет, его там не будет.

Ее глаза застыли на полной огней реке. Потом девушка стала смотреть, не замечая меня, на танцующих, на следящую за их движениями толпу.

– Они любят друг друга, – заговорила Каэдэ словно сама с собой. – Поэтому она меня и ненавидит.

Я знал, что не должен стоять рядом с ней, не должен вести эту беседу, но не мог отойти ни на шаг. Я пытался выглядеть воспитанным, деликатным, неуверенным.

– Браки заключаются из чувства долга и ради союза. Но это не значит, что они должны быть несчастными. Господин Отори – хороший человек.

– Я уже устала это слышать. Сама знаю, что он хороший человек. Я всего лишь хотела сказать, что он никогда не будет любить меня. – Ее взгляд не сходил с моего лица. – Понимаю, – продолжила девушка, – любовь создана не для нашего сословия.

Теперь я задрожал. Подняв голову, посмотрел ей прямо в глаза.

– Почему же я сгораю от нее? – прошептала она.