Тут я слюну свою сглотнул. Задышал часто. И даже про еду свою забыл на долго.
Может и не надо было так брезговать однако. Да неее... Её только что два мужика. Потных и грязных. Перли в два дула. Ублюдки конченные.
Ну её... Терпимо пока. Переживу как-нибудь.
И возбуждение с трудом, но покинуло мои чресла. Колбасу, кстати, она стала пожевывать. Все-таки еда снимает стресс. Особенно вкусная такая. Смотрит на меня глазками своими. Изучающе так. Привыкла к моей неповторимой внешности. Я же шестиглазый. Да, ещё и рогатый. Ко мне долго надо привыкать. С такой-то злобной внешностью.
Видит, что я её не обижаю. Даже улыбнулась скромно мне. И стеснительно, при этом. Блеснув нежным жемчугом зубок своих. Тут её взгляд упал на насильника. Что без штанов и ближе был к нам. Я всего от неё ожидал. И нового слёзопада, и истерики неуёмной, и даже обморока.
Она смотрела долго на окровавленную тушку мужика. Который валялся с голой жопой и штанами спущенными.
А потом. Как пнет его туда. Прямо в самое сокровенное место. И давай непонятно сквернословить для меня. Потом успокоилась немного и сказала:
- Туда тебе и дорога Михальчик. За поруганную мою честь девичью! И ты Ханек. Скотиняка этакая. Наглая морда твоя. Век бы тебя не видела. Этакое со мной устроили гады безжалостные. Изверги рода человеческого! Повернулась она к бугаю с вырванным сердцем и дальше выгружает:
- Даже черви не будут есть твое тело в могиле глубокой. Будь ты проклят на веки! И тут непонятное сияние охватило на миг тело Ханека. И тут же погасло.
Это что сейчас было? Однако. Она ведьма, что ли?
- Теперь меня за муж порченной никто не возьмет! И нет мне пути домой. Отец родной прогонит из отчего дома. Сама я по себе теперь. И это в мои неполные шестнадцать лет.
Я охренел от такой информации. Да она же девочка совсем! А выглядит на все двадцать. Грудь огромная такая. Прям слов нет! Да и фигура волнительная, заводящая меня с пол оборота. Интересно, а как её зовут хоть. Спрошу сейчас прямо. А то неудобно мне без имени обращаться.
- Как тебя зовут хоть? Девица красная.
Она вся зарделась от неожиданного комплимента. Ей совсем непонятного.
- Амиреллой меня батюшка назвал.
- Ладно. Пойду я дальше Амирелла. Сейчас только с упырей возьму все ценное. - говорю ей, собирая все монеты с них.
И топор возьму, а то дрова рубить в лесу нечем. Когти жаль уже свои. Чай не казенные.
Закинул все собранное себе в сумку по быстрому.
- Куда это ты пойдешь? Ты что меня бросаешь!? Поруганную и окровавленную. Все... я теперь ни куда от тебя не денусь. Кому я такая нужна?
И смотрит на меня непреклонным взглядом очей чарующих и молящих.
Тут я совсем завис. Можно сказать, что и в край охерел.
Хотелось сказать даже зло так: А мне нужна значит!? Но пожалел её, промолчал. Всё-таки она жертва насилия. Нельзя так с ней. Ответил другое совсем:
- Умойся, платье зашей. И ни кому не говори, что здесь было. А я этих гавриков сейчас закопаю поглубже. И ни кто их не найдет никогда. И ничего не узнает о том, что тут произошло с тобой.
Она посмотрела на меня, как на дурачка деревенского. Туповатого на оба полушария. И говорит мне:
- Ты совсем на голову крякнутый, а артефакт как я обману? Нас им каждый божий день на девственность проверяют. Ты головой своей думаешь вообще или нет?! - совсем истерично закончила она свою фразу.
Мне хотелось ей сказать: Что мне её проблемы вообще параллельны. И пусть она лесом идёт. Туда, где грибочки и ягодки ядовитые растут. Так вот миленькая. Они-то точно решат все твои проблемы сразу.
Но тут. Как будто нарочно и специально. Амирелла взяла и наклонилась к земле. Поднять только ей видимую вещь. А в этот момент. Ворот платья старательно так отремонтированный ей. На какие-то булавочки мелкие. Неожиданно лопнул под давлением увесистой груди.
И она вся такая неподражаемая и убийственно красивая. Снова вырвалась на свободу. Блаженно колыхаясь с сосками выпирающими упрямо. Нанеся моему зрению такой впечатлительный удар. Что я замер и забыл как дышать вообще. На длинные такие и растянутые секунды. Меня словно обухом по голове огрели. Только эффект был гораздо сильнее в моем случае. Я смотрел и только, что не мычал, слюну роняя. И еду и все на свете позабыл.
Мама дорогая! Да, что же эта коза творит такое!
Ослепительное зрелище, почти идеальной и трепетной груди. Привело меня в экстаз и неизлечимое потрясение.
А девчонка-то? Не будь дурой. Сразу усекла, что я взглядом завис на её медленно волнующийся груди. Всеми шестью глазами неотрывно. И ни на что больше не реагирую вокруг. Она выпрямилась гордо так, показав своих близняшек во всей их красе буйной. В это раз и не думая прятать их обратно под платье испорченное извергами.
И даже провела своей рукой по бунтующему соску левой груди. Как будто невзначай так. От чего все мысли по изгнанию Амиреллы пропали где-то в области моего пылающего паха. Еще секунда такого зрелища. И я забуду про то, что перед этим ее жучили эти два мудака. Что кровью своей сейчас напитывают землю.
И засажу я ей тогда. Аж по самые помидоры. Да так глубоко, что она очень удивится. И наконец-то познает по полной. Что такое настоящий, глубинный прорыв в её крепость. Которая и так недавно пала. Да... Это зрелище все-таки не для слабонервных.
Я резко отвернулся от неё в противоположную сторону и сделал вид, что её не существует. А меня очень сильно волнует. Вон та оранжевая птичка. Что сидит беззаботно на ветке раскидистого дерева с бледно-голубыми листьями округлой формы.
Я выстоял, становясь сильней своих инстинктов. Но и сам был не рад уже этому. Всё-таки заниматься половым просвещением. С окровавленной и измазанной спермой девушкой. Не совсем такое приятно занятие. Да еще и в кустах. Рядом с отходящими в иной мир окровавленными насильниками. На сколько же инстинкты сильны в нас, заставляя иногда творить просто несусветные глупости и гадости.
Вероятно Амирелла это поняла, а может и нет. Но она тяжело вздохнула позади и стала приводить себя в порядок, усиленно шурша и снова ремонтируя свое измученное легкое, летнее платье.
Когда я повернулся, платье уже было в полном порядке. И я решил полить ей на руки воду из своей фляжки, чтоб она умылась от крови насильника. А когда она умыла свое нежное личико, то в это миг я понял, что до этого счастливого момента я еще ни разу не встречал по-настоящему красивых девушек. И мое сердце предательски пропустило целый удар.
Чтобы дальше заколотиться еще сильнее. Можно было бесконечно хвалить её восхитительные сочные губы и блистающие нежной лазурью глаза. Густые, порхающие, как крылья бабочки, ресницы. И даже идеально правильный кукольный носик.
Но все это было бесполезно. Потому что это никак не отражало её сокрушительной и неповторимой красоты. Ведь на Амирелле не было ни грамма косметики. Я так и смотрел на неё восхищаясь. С абсолютно глупым видом. Она даже слегка порозовела от смущения.
И этот миг первозданной тишины и любования. Разрушила не птичья трель. И не гулкий раскат грома. А резкий, неприятно протяжный, хриплый крик мужчины.
- Ами-ре-лла ты гдееее? Проклятая девчонка! Я точно тебе сегодня выпорю! Мало тебе каждую неделю влетает по твоей жирной заднице.
Амирелла окончательно покраснела и чувствительно так вздрогнула. Прямо, как от удара.
Эти слова явно напугали её до одури.
Я положил руку ей на плечо, чтоб успокоить. Но она резко скинула её, и замерла испугано, как птичка в ожидание грозы. Потом посмотрела на меня шальными глазами. И прижалась близко, ища защиты у меня. В этот миг мне стало так приятно и тепло на душе, что я готов был разорвать весь мир ради неё. И это меня даже немного испугало. Какие сильные и необузданные чувства проснулись у меня в груди.
Неприятный, как-будто прокуренный голос, стал удалятся и постепенно ослабевал. Теряясь в дали почти бесследно. Девушка расслабилась и успокоилась. Теперь-то я точно понимал. Почему она боится идти домой. Таких родителей, что так жестоко относятся к своему чаду. Я бы просто возненавидел. Да, он просто извращенец и моральный урод, который с удовольствием оголяет девичью, нежную попку. При этом, наслаждается её страхом и болью. Любуясь, как красные рубцы ложатся на пленяющую любой взор, идеальную задницу.