Весна у «покорных богу» в Туране - время набегов, зимою они отсиживаются в Мерве.
Итак, весною 90-го года хиджры, то есть, переселения пророка из Мекки и Медину, или 712-го года так называемого Рождества Христова, Кутейба ибн Муслим, вняв слезной мольбе хорезмшаха Аскаджавара Чагана Афригида, сделал, дабы обмануть бдительность Хурзада, ложный выпад в сторону Согда, уже не раз им разграбленного, и внезапно двинулся с огромным войском по левому берегу Джейхуна (Окуза) на далекий Хорезм.
Окрылен был Кутейба: гонцы из столицы принесли хорошую весть - недавно, подкупив Юлиана, западные войска халифа в трехдневном бою разгромили вестготов на Пиренейском полуострове. Широко размахнулась держава «покорных богу»! Весь мир скоро ею будет покорен…
Как всегда в походе, далеко впереди всего войска, выслав бойкие разъезды, спешил навстречу битвам головной отряд из легкой конницы. За ним продвигалась тяжелая конница в прочных панцирях, с длинными копьями, мечами, боевыми палицами, топорами. Ее прикрывали с двух сторон подвижные толпы пеших стрелков из лука. За тяжелой конницей взметала пыль тяжелая же пехота, сопровождаемая верблюдами с едой, водой и снаряжением. Далее размашисто вышагивали верблюды с осадными орудиями. И в конце следовал замыкающий отряд.
Ночью, прежде чем позволить воинам спать, бывалые рубаки - начальники десятков, сотен, тысяч, обезопасив стоянку рвами и валами, собирали вокруг себя усталых запыленных людей и принимались определять остроту зрения подчиненных.
- Видите ковш Большой Медведицы? Задирали голову:
- Видим, конечно, видим!
- Найдите среднюю звезду в ручке ковша.
- Нашли!
- Это звезда Мицар. Что видите рядом с нею?
- Ничего!
- Я вижу!
- Что видишь!
- Еще одну звезду, крохотную, тусклую.
- Кто увидел?
- Я, Сулейман.
- Вот тебе золотой! У тебя хорошие глаза. Это Суха, - запомните! - двойник звезды Мицар. Пусть радуется тот, кто способен ее различить, - он может стрелять без промаха.
Нет, Кутейба не застал Хурзада врасплох. Предупрежденный русичами, вождь повстанцев сумел вовремя вывести свои войска на левый берег, к Хазараспу.
К нему явился во главе своих скуластых узкоглазых всадников тюркский начальник Инэль-Каган.
- Людей у меня немного, - степной народ откочевал на летовья к Уралу, - наберется всего пять-шесть сотен. Зато - отменные стрелки.
Тоже небольшое, но крепкое войско привел Булан, ставленник иудейской общины.
Затем из Кердера - северной, приморской, части Хорезма, прискакал Хангири (или - Хуфарн; никто толком не ведал, как его зовут, и он не старался разъяснить).
Угры запоздали: все-таки Урал далеко, и, наверное, они боялись остаться без летних кочевий, занимаемых тюрками, - а хазары, пожалуй, и не думали спешить: своих забот у них было хоть отбавляй.
Хурзад собрал вождей у себя в шатре, спросил их сурово:
- Чего здесь ищете? Отвечайте, положа руку на сердце. Дело предстоит нелегкое, я должен точно знать, зачем вы здесь и почему.
Плосколицый Инэль-Каган:
- Нам, тюркам, неплохо жилось по соседству с вами и среди вас. Алтай, откуда вышли деды, забыт, - так уж получилось, что ваш край сделался нашей новой родиной. Жили мы, считай, мирно, не очень-то задирали друг друга. Правда? Попадет Хорезм под власть «покорных богу» - и нам, пастухам, беды не миновать. Вот почему я хочу тебе помочь, Хурзад.
Хуфарн (Хангири?) - без обиняков:
- Я привел тысячу храбрых воинов. Хочешь их получить, - обещай: победив «покорных богу», ты сделаешь меня священным царем вместо Аскаджавара. Будем с тобою вдвоем Хорезмом править.
- Священным царем? - удивился Хурзад. - Что проку тебе от этого? Чем хуже - править Кердером? Богатый округ. Много рыбы, скота. Священный царь - ничто, красивая кукла. На молебнах торчит с важным видом, жертвы приносит огню. Честь велика, конечно, но что в ней?
- Я так хочу. Будь это место незавидным, цеплялся бы Аскаджавар за него, как ты думаешь?
- Что ж, ладно. Будешь. А ты, Булан?
Булан, отпустивший пейсы на еврейский лад, видя соперника и в Хурзаде, и в Хуфарне (Хангири?), задумчиво погладил роскошную бороду - и ничего не сказал.
- Да, - вздохнул Хурзад. Он остановил доброжелательный взгляд на Инэль-Кагане, единственном, чей ответ пришелся ему по душе. - Всякий, конечно, ищет свое. Но будьте хоть в одном единодушны, уясните себе: чтобы ваши чаяния исполнились, нужно любой ценой победить Кутейбу. Победить - или умереть.
- Иного выхода нет, - согласился Инэль-Каган.
- Рано о смерти заводите речь, - съежился Хангири (Хуфарн?).
Скоро бой.
В середине пестрого хорезмийского войска расположился Хурзад с наиболее стойкими, убежденными хурремитами. На правом крыле разместились ударные отряды тюрков и русичей, на левом - Булан и Хуфарн (Хангири?).
- Что же, други! - спокойно и громко крикнул Хурзад. - Попытаем счастья под нашим красным знаменем?
Со стороны «покорных богу» долетел тягучий пронзительный голос священника, взывающего к аллаху.
…Как светлый божий день делится на утро, полдень и вечер, так и войско «покорных богу» состояло из трех главных частей, носящих образно-иносказательные названия:
«утро псового лая» - рассыпной строй легких всадников, призванных с шумом и гвалтом, подобно собачьей стае, кидаться первыми навстречу неприятелю и начинать сражение;
«день помощи» - основная линия конных и пеших войск, обязанных, выстроившись в шахматном порядке, наносить противнику самый сокрушительный удар;
«вечер потрясения»,- в чью задачу входило довершать разгром.
Позади этих трех линий под зеленым, с звездой и полумесяцем, знаменем пророка находились отборные запасные силы, кои пускались в дело в редких, крайних случаях.
Левое крыло именовалось Аль-Аджари, правое - Аль-Мугаджери.
И схлестнулись у стен Хазараспа два свирепых воинства!
Страшно смотреть, как насмерть, в кровь, дерутся двое мужчин. Всей кожей чуешь, глядя на них: человек не должен убивать человека! Это противно его естеству. А когда десятки тысяч окровавленных мужчин взметают копья, мечи, топоры с единственной целью - убить?
И еще страшнее видеть, что если одни умирают ради своей вековой мечты - спокойно работать, жить по-человечески, то другие их убивают всего-навсего ради паскудной добычи.
Поначалу, как водится, противники обменялись тучами стрел, - всегда над полем битвы вьются сперва стаи оперенных стрел, и уже после, когда сражение окончено, появляются стаи стервятников. Перья для стрел люди берут у хищных птиц. И можно подумать, потому так уверенно птицы слетаются к полю битвы, что полагают себя вправе возместить отнятое у них. Но берут они плату не платьем убитых - первым делом они выклевывают глаза. Затем рвут внутренности, И потом переходят к мясу.
…В самый разгар сумасшедшей перестрелки Руслан похолодел, нащупав в колчане вместо оперенных, с железными наконечниками, тростинок пустоту.
- Тьфу! Будь ты неладна…
Кто-то дернул его за полу. Фамарь? Она взглянула в разъяренные глаза руса своими темными, будто незрячими, глазами и протянула снизу вверх два колчана, набитых свежими стрелами.
- Ох ты, девчонка! - Он наклонился с седла, подхватил ее под мышки, поцеловал в губы, опустил, махнул рукой назад:
- Укройся! Убьют…
Фамарь послушно укрылась.
Чудовищный вой дерущихся отдавался острым эхом в башнях Хазараспа, - будто это они, глинобитные исполины, сами взвыли от страха.
«Покорные богу», одержимые своим учением, сулившим светлое загробное воздаяние тому, кто падет за веру, очертя голову лезли на вражьи пики; вместе с тем их одолевал простой человеческий страх перед смертью. Получалась, как дым гашиша, безумная смесь страха с отвагой. Она доводила их до одури, и, ошалев, ярясь на себя и других за этот дикий страх, они сокрушали все на пути.
Казалось, поле перед Хазараспом превратилось в гигантскую кузницу. Стук. Скрежет. Звон. Дымом горнов взлетала пыль. Мехами служили хрипящие легкие воинов. Огнем - ярость. Кувалды секир обрушивались на наковальни голов и плеч, с треском распадались щиты и панцири, раскаленную сталь мечей люди студили в крови, не в ледяной воде.
