Шауш шепнул ему на ухо.

- Дай их своему хозяину - сразу вылечишь! - И убежал.

…Проглотив три обезболивающих опийных шарика, Манучехр повеселел, вновь бодро выкатил глаза. Блаженно поглаживая поясницу, растертую каким-то жгучим пахучим зельем, и поправляя на ней плоский мешочек с раскаленным песком, он сказал снисходительно Сахру:

- Спасибо, помог. Не забуду. Я не выдам тебя хорезмшаху. Оставайся здесь. Мне, видит бог, тоже нужен свой придворный лекарь. Чем я хуже Аскаджавара? Хе-хе-хе. - Он взглянул на сонного Аарона. - И брадобрей домашний не помешает. Ведь ты брадобрей, верно? Я видел тебя у Пинхаса. - Князь перевел взгляд на Руслана; тот сидел недоступный и сумрачный. - И телохранитель-чужеземец пригодится, который не знал бы нашего языка и здешних обычаев и потому не мог завести себе друзей в общине. (Руслан: «Ты опоздал, хитрый князь. И язык уже знаю, и обычаи, и друзей тут у меня много».) Оставайся, а? - В голосе богача послышалось нечто детски-просительное.

- Великая честь служить столь знатному вельможе, - ответил Сахр осторожно. - И я - всей бы душою, да жаль - не могу.

- Это почему же?

- Хурзад меня ждет.

- Хур… а! - Безмятежно круглое лицо Манучехра странно задергалось и вытянулось самым невероятным образом, как отражение на заколыхавшейся поверхности воды. - Да. Ведь вы с ним приятели, помню. Ждет? Чего ж ты сразу не сказал?

- Кто и о чем меня спрашивал? Схватили и притащили. Грозились высечь.

- Оставь. - Тень огромной заботы легла на искаженное лицо Манучехра. Глаза помутнели. - Шуток не понимаешь? Ступайте с миром. Возьмите еды на дорогу - изголодались, наверно, в бегах? Я велю вам лодку дать. Эй! Проводите их. Скажите там, на переправе, чтоб этих троих перевезли на левый берег. И пусть кто-нибудь только посмеет их обидеть! - Он хмуро взглянул на Сахра исподлобья. - Слушай, друг. Замолвишь… если что… словечко за меня перед Хурзадом?

- Замолвлю, - пообещал Сахр зловеще.

- Не забудешь?

- Не забуду…

- Сахр, стой! Эй, Сахр…

Руслан - с отчаянием: «Опять влипли».

По обыкновению здешних речников, лодку вытянули, бредя по берегу, далеко вверх по течению, чтобы стремнина не пронесла ее вниз мимо противоположной пристани. И вот, когда гребец оттолкнулся было уже веслом от суши, путников настиг чей-то окрик.

Чей? Из прибрежных кустов с треском вырвался весь истерзанный… Шауш. Он держал за руку голую девчонку. Совсем голую. Смуглые плечи, плоская грудь ее, живот исполосованы глубокими царапинами. И тощее лицо Шауша, большие руки - в царапинах, ссадинах, Свежая кровь. Оба с ходу свалились в лодку.

От пристани с криками бегут по сырому берегу, размахивая копьями, Манучехровы слуги. Случилось что-то неладное. Надо спешить.

- Отчаливай! - приказал Сахр гребцу.

Лодку вмиг подхватило мощной струей бокового течения и отбросило далеко от берега. Над нею мелькнули две-три стрелы, ветер унес их в сторону.

Сахр покосился на голую девчонку. Невзрачна. Кожа очень темна, нечиста, в мелких пупырышках. Лицо плоское, нос совершенно нелепый, широкий, приплюснутый, с толстыми ноздрями. Руки какие-то вывихнутые, ноги кривые. Зато глаза - только и есть в ней заметного, яркого, что большие черные глаза с необыкновенным разрезом: будто их поменяли местами, и узкие наружные уголки пришлись к переносью, а округлые внутренние - к вискам. В такие глаза можно смотреть часами - и ничего в них не понять.

- Фамарь, - пояснил Шауш, уловив взгляд Сахра.

- Прикройся. - Лекар бросил ей свой халат. И - Шаушу: - Что с вами стряслось?

- Обманул Манучехр! И тебя, и меня. Вы только покинули крепость, его головорезы нагрянули ко мне в усадьбу, схватили Фамарь. Видишь, всю исцарапали. Вырвалась. Я кричу, долг, мол, вернул, - но разве их чем-нибудь проймешь? Еле отбил дочку, - спасибо, соседи подсобили. Я и бросился с нею напрямик через чащу к реке. Еле, видишь, успел. Большой шум в общине. Снова бунт. Сегодня ночью все уйдут на левый берег.

- Но мы же и вправду уплатили долг? - изумился Сахр.

- Э! Чего ждать от него? Грабитель. Вымогатель. Сукин сын.

- А как же другие дети?

- Остались, - всхлипнул Шауш. - Теперь Манучехр всю семью к рукам приберет. Н-ну, - он стиснул кулак, - я вернусь, я найду своих детей!

Руслан вспомнил булыжную решимость Добриты, вот так когда-то плыли они вместе по реке. За тридевять земель Руслана занесло, но ничего, по сути, вокруг не изменилось. Земля, правда, другая, и небо другое, другие деревья, а горе всюду одинаковое. Ну, на земле, может, и не изменилось ничего, зато сам Руслан уже не такой, каким он был тогда.

Стражник, сопровождавший лодку и поначалу обалдевший от неожиданности приключившихся событий, обрел, наконец, дар речи и резко приказал гребцу:

- Поворачивай назад!

- Это зачем же? - нахмурился Руслан. Стражник опешил: он никак не мог предполагать, что этот белый чужак говорит по-хорезмийски.

- Мне велено перевезти троих. Поворачивай, ну?

- Тебе-то что, скотина, троих ли, пятерых ли? - Аарон схватил его за шиворот. - Заболеешь, что ли, умрешь, если бедных людей спасешь?

Стражник схватился за рукоять меча:

- Мне велено…

Плюх! - Лучше б он не перечил такому здоровенному буйволу. В один миг ретивый служака очутился в воде. Шауш, не долго думая, хватил его багром по голове, обернулся, желтый и страшный, к гребцу:

- А тебе что велено?

- Мне? - Гребец боязливо пригнулся, покрепче ухватился за весла. - Мне велено плыть к левому берегу. И я плыву. Ох, не трогайте меня! Довезу. Хоть пятерых, хоть десятерых. Мне что?

«Так - то», - подумал Руслан удовлетворенно. Который раз он позавидовал крутой быстроте, с которой на Востоке люди переходили от слов к делу.

Уже на берегу лодочник сказал:

- Назад мне пути нет - Манучехр шкуру сымет. И что я теряю на правом берегу? Одинокий. Бездомный. Всю жизнь бултыхаюсь в реке. Рыба, не человек. Возьмете с собою?

- Пойдем.

- Сахр, - отозвал Шауш лекаря в сторону, - мне с дочкой возиться недосуг. Надо воевать. Придем к Хурзаду - там тьма людей. Разный народ. Будет Фамарь со мною - всякий сможет девочку обидеть. Держи при себе, а? Ты человек известный, при тебе ее. никто не посмеет тронуть.

- А если я сам ее трону? - усмехнулся лекарь.

- И сделай милость! - воскликнул Шауш, приложив руку к груди. - Возьми ее насовсем. И выкупа не надо. Пусть лучше тебе достанется, чем гаду Манучехру.

- Тьфу! На что она мне, чудак? Только и забот у меня - сопливой девчонке нос вытирать.

- Она тебя не обременит! Кусок хлеба в день - и довольно с нее. Не избалована. Держи ее, Сахр, при себе. Умоляю. Мне она будет помехой.

- Ладно. Но смотри, - уступлю кому-нибудь за кувшин ячменной водки - не обижайся.

И с тех пор Фамарь молча и покорно, как собака, повсюду следовала за лекарем. Руслану она казалась глухонемой: не отвечала, когда с нею заговаривали, и ни разу никого ни о чем не спросила. И ни разу в тупых и прекрасных глазах этого дикого, робкого, на всю жизнь запуганного существа не блеснула искра глубокого разума.

На берегу к нашим путникам присоединились трое беглых крестьян.

- К Хурзаду?

- К нему.

- Вместе пойдем.

- На каждом шагу слышу: Хурзад, Хурзад, - сказал Сахру Руслан. - Кто он такой?

- Сводный брат хорезмшахов. Рожден рабыней.

- Отчего ж это он встает против брата? И почему человек царского рода заодно с чернью?

(На тропе, ведущей к Хазараспу, к путникам присоединились семеро беглых крестьян. К Хурзаду!)

- Дело сложное. В Хорезме разброд. - Раньше было так: царь, служилая знать, трудовой народ. Был какой-то порядок. Теперь же на первое место лезут «дехкане» - богатые землевладельцы, подобные Манучехру. И чернь у них в кабале, и на старую знать им наплевать. Смекаешь? Ну, хорезмшаха они еще могут терпеть, - он пустое место, власти у него никакой, зависит от «дехкан» и потому для них удобен. Он - за них, потому что никому больше не нужен.