Истосковавшиеся по мне ребята напрочь сломали торжественную линейку, окружив меня одетой в «костюмы для полевых работ» стеной. Девочки в платочках выглядят супер мило! Пожимая руки и называя ребят по именам, объяснил, зачем я здесь, а потом пошел на используемое директрисой в качестве сцены крыльцо. Приняв из рук красующейся медалью Героя социалистического труда Варвары Ильиничны микрофон, первым делом поздравил с днем рождения всегда живущего в наших сердцах Владимира Ильича Ленина (тройное «ура!»), а потом грустно подтвердил:
– Да, ребята, со следующего года я буду учиться в другой школе. Я бы остался с вами – мне здесь правда очень нравится, но старшие товарищи решили, что там я для Родины буду полезнее. Но из Сокольников я переезжать не собираюсь, поэтому обязательно буду приходить к вам в гости!
– А политинформация? – спросила Катя, которая о своем переводе еще не знает.
– А политинформацию, Катюша, Сережа будет проводить на базе ДК, совместную, – успокоила ее и ребят (да, реально хотят политинформацию) директриса.
Получив микрофон снова, попросил почти бывших соучеников выделить мне кусок территории и НИ ЗА ЧТО мне с ним не помогать. Вроде договорились.
– Ой, а ко мне твой листок залез! Придется его убрать! – ловко сгреб листья с «моего» куска восьмиклассник Федя.
– Эта ветка почти целиком с моей стороны! – нагнулась за веточкой семиклассница Нина.
– А мешок подержать?
– Метла нужна?
– Да давай, че ты…
* * *
– Словом, нифига мне поработать не дали, – жаловался я Вилке по пути к старому кирпичному зданию «мануфактурного» типа, в котором КГБ организовала моему ВИА репетиционную базу, для конспирации.
За окном – благодать, после субботника-то. Увы, чисто не там, где убирают, а там, где не мусорят, и через пару недель привычный мусорный покров восстановится. Немножко спасает малое окно возможности – кроме окурков и упаковочной бумаги особо и кидать-то нечего, а это все перегнивает, следовательно – не мусор, а эко-мусор!
– А лицо-то довольное! – проницательно заметила Виталина.
– Дети лишены корысти и страсти к чинопочитанию, – важно пояснил я. – А самое ценное – попади под пули любой другой школьник, они бы точно так же помогли бы и ему.
– А взрослые не помогли бы? – ехидно спросила она.
– Помогли бы, – признал я. – Показывай.
Виталина отпустила руль несущейся машины и демонстративно-медленно полезла в лежащую на заднем сиденье сумочку.
– Понял! Каюсь! – не выдержал я, и севшая на место девушка лихо вошла в поворот, разминувшись с отчаянно сигналящим нам ЗиЛом.
Тихонько матюгнувшись, полез в сумочку сам. Хе, шоколадка! Это такие у тебя диеты? Папка…
– На всякий случай – у меня было все под контролем, – самодовольно поведала Вилка.
– Даже не сомневаюсь, – отмахнулся я. – Но нервы пока несовершенны.
От набранного КГБ состава немножко выпал в осадок: во фронтмены мне даровали Стаса Намина. То-то голос знакомым показался. На ударных – Юрий Иванович Борзов, ударник и «крестный отец» группы «Машина времени», которая уже есть – вон, в папке написано. Семнадцать лет всего!
– В армию не заберут? – спросил я.
– Формально – заберут, – хмыкнула Вилка. – Сын командующего авиацией Военно-Морского флота СССР.
– Ха, напишем песню про самолётики, папка на правительственном концерте плакать будет! – гоготнул я.
На бас-гитаре у нас Александр Викторович Кутиков, тоже семнадцать лет – этот в «Машину времени» еще не попал и уже не попадет. А еще у него мама работает главбухом на фабрике мамы моей – тесен мир.
– Японец? – ткнул я пальцем в личное дело Сергея Сировича Кавагоэ.
Тоже из «Машины времени», но только сильно ранней – его туда Борзов привел. Сергею Сировичу в наши времена шестнадцать, у нас он будет работать клавишником.
– Сын военнопленных, – с ухмылкой указала пальчиком на нужную строчку.
– Если это намек, то он непонятен! – заявил я и перешел к следующему участнику ВИА. – Микоян?
– Внук того самого Микояна, – кивнула Вилка. – Сын летчика-испытателя. Двоюродный брат Стаса.
– Молоды, нет? – не очень уверенно спросил я.
Виталина с ехидным смешком окинула меня взглядом.
– Считай, что мне выдали оболочку на вырост, – хохотнул я и открыл последний лист, с художественным руководителем. – Захерт Бронислава Вацлавна, одна тысяча восемьсот восемьдесят седьмого года рождения, – с маленькой черно-белой фотографии на меня смотрела остроносая худая бабушка. – Смотрит так, будто фотограф как минимум украл ее любимую вставную челюсть, – показал Вилке.
– О, уверяю тебя, у Брониславы Вацлавны просто идеальные для ее возраста зубы! – поежилась она.
– Имела честь быть знакомой? – захотел я подробностей о «художественном руководителе» нашего ансамбля.
– Зубы хорошо помню, – ощерилась Вилка. – Знаешь какое у нее любимое и единственное наказание? Ты только не пугайся, хорошо?
– Хорошо, – на всякий случай поежился я и сжал зубы.
Виталина наклонилась ко мне и на максимальной громкости очень музыкально пропела мне в лицо, широко открыв рот:
– До-ре-ми-фа…
– Помнишь я обещал тебя не жалеть? – почесав пальцем в немного оглохшем ухе, спросил я. – Конкретно здесь – не работает. Это же чистой воды садизм!
– Однажды полтора часа подряд на меня так орала, – поежилась Вилка. – «Слух исправляла».
– На Шаляпина поди в тиятры ходила, – заметил я.
– Ой, бл*дь, – впервые на моей памяти выматерилась Виталина, закатив глаза. – Куда и с кем она только не ходила! «Да я с самой Надеждой Константиновной морковный чай пила в семнадцатом!» – передразнила она.
– Уволить можно? Она мне из ребят весь рок выбьет, – спросил я и на всякий случай уточнил. – Точно не из-за тебя – че она вообще в современной музыке понимает? Как только примочки готовы будут, вообще инфаркт отхватит от звуков будущего.
– А давай подождем? – с доброй улыбкой попросила Вилка.
– Не, призрак Надежды Константиновны мне любимую подругу не простит, – хохотнул я. – Но я понял – можно.
– Это – твой проект, Сережа, – улыбнулась Виталина. – Можешь увольнять и набирать кого хочешь.
– Больше некого, – пожал я плечами и оживился. – Слушай, а существует еврей, который с позиции художественного руководителя ВИА сбежит в Израиль с пользой для дела?
– В этом направлении с агентурой все хорошо, – покачала она головой.
– Тогда найди, пожалуйста, обычного толкового мужика не старше тридцати, – попросил я.
– Хорошо, – покладисто кивнула Вилка.
Прибыли на место, припарковались и прошли в крашенные темно-красной краской металлические ворота мимо «УАЗика»-«таблетки», который централизованно привозит и увозит ребят на «репточку».
Поднялись по состоящему из трех облупленных ступеней крыльцу, Вилка открыла передо мной деревянную дверь – немножко глумится над «больничным» этикетом – и по скрипучим, давно не крашеным доскам мы дошли до сидящего за столом седого тщедушного дедушки под плакатом о правильном надевании противогаза.
Подслеповато поправив очки, он прищурился на нас. Поздоровались-представились, и были допущены в левый от дедушки коридор. Миновав двери с табличками от 1 до 14, зашли в пятнадцатый, откуда играла музыка.
На сооруженной у правого от нас, завешенного казенной серенькой тюлью окна сцене стояли одетые в костюмы, аккуратно прилизанные школьники, и с грустными мордахами играли [https://www.youtube.com/watch?v=dhf1MULtgsI&ab_channel=MP3Nice]. А покруче получается – песня молодежи больше подходит.
Напротив, сложив руки за спиной, стояла прямая как палка, высокая – выше Вилки! – худющая Бронислава Вацлавна, которая, неприязненно поджав губы, сквозь толстые стекла очков наблюдала процесс. В принципе все понятно.
Прошли в комнату, оценили наличие плитки с чайником на столе у дальней стены, парочку стандартных фикусов и портрет композитора Моцарта над входом. Ребята нас заметили, и басист Кутиков лажанул.