Девушка вскрикнула, устремилась было на помощь, но твёрдая рука отца удержала её на месте.

Сквозь гул Аштирра различила отвратительный хруст ломаемых костей, и отчаянный кошачий визг оборвался. Какое-то время в мареве вихря всё ещё мелькали, то скрываясь, то снова всплывая на поверхность, кошачьи лапы, хвост, морда с остекленевшими глазами. Но теперь уже невозможно было сказать, принадлежало ли всё это одному и тому же зверю, – слишком далеко разметало.

Жрица с ужасом отвела взгляд, проглотила подступивший к горлу комок.

Раштау меж тем успел завершить круг и запел воззвание к Владыке Каэмит. Верблюд оцепенел от страха, не решаясь переступить огненную границу. Опомнившись, Аштирра запела вместе с отцом, вспоминая, чему он учил её.

«Всплеск – это время, когда грани мира сходятся воедино. Слои реальности соприкасаются, и наши силы возрастают многократно. В такие мгновения Боги становятся ближе к нам и слышат нас. Никогда не забывай об этом».

Духи пустыни были непредсказуемы и опасны, как и их обезумевший Бог. Сейчас жрецы должны были умиротворить Его.

Аштирра почувствовала, как рука Раштау сжала её ладонь, крепкая, надёжная. Вихри, разрастаясь, приближались к границе. Девушка всеми силами старалась, чтобы её голос не дрожал.

Верблюд вдруг испуганно заревел, заметался в границах круга, грозя зашибить хозяев. Раштау выругался, прерывая воззвание, но Аштирра подхватила песнь, не позволяя ей прерваться. Жрец рассёк ладонью воздух, и верблюд повалился на песок как подкошенный. Девушка не успела посмотреть, что с ним. Хриплый голос Раштау снова переплёлся с её собственным.

Стена песка взвилась в небо почти у самых их ног, обнажая камни, точно сдирала плоть с костей самой Каэмит. Огненная нить, защищавшая их кольцом, казалась такой тонкой и хрупкой – и всё же держалась. Вихри неистово бились о невидимый заслон, грозя сокрушить, похоронить обоих рэмеи в безымянной гробнице. Аштирре казалось, что сквозь завесу песка проступают оскаленные морды чудовищ из свиты Сатеха, но она продолжала повторять слова древнего полузабытого наречия, призывая Владыку пустыни усмирить свой гнев.

И повелитель песков отступил… отвёл свой взор, словно рассекая пространство невидимым клинком.

Вихри унеслись далеко вперёд, унимаясь где-то среди скал, будто и не было их. Некоторое время Раштау вглядывался в горизонт и лишь потом коротко повёл запястьем, размыкая круг. Его лицо оставалось бесстрастным, но Аштирра видела бисеринки пота, выступившие на лбу и висках.

Отец прошёл сотни искажений. Он боялся не за себя – за неё.

Отдышавшись, девушка бросилась к верблюду. Присела рядом, протянула дрожащие руки, гладя сухую золотистую шерсть и бархатистую морду.

– Ты… ты его…

– Лучше так, чем в вихре, – коротко ответил Раштау, скручивая хлыст и цепляя на пояс.

Аштирра смахнула выступившие слёзы. Вспомнила, как восхищённо хлопала в ладоши, когда отец привёл верблюда, как училась ухаживать за ним. Зверь был смирный, ласковый и даже не слишком пугливый – сразу видно, кочевники выводили, а для них капризы Каэмит были не редкостью. Но сейчас страх всё же одолел бедное животное – да и кто бы не испугался? Если б отец не прервал токи его жизни – верблюд сгинул бы в вихре, погиб той же ужасной смертью, что и песчаная кошка. А потом та же участь постигла бы и обоих рэмеи, потому что граница круга оказалась бы разорвана.

Раштау уже снял упряжь и начал отвязывать немногочисленные тюки. Остаток пути им предстояло пройти пешком, но это Аштирру не пугало. Она помогла отцу перераспределить поклажу и наткнулась на большой свёрток, которого не помнила. Вот там травы лежали, тут – ткани и крупы. А это…

Она приподняла ткань, не разматывая до конца. В сумерках тускло блеснуло стекло, а пальцы нащупали перекрестье ветвей из металла.

– Сама понесёшь свой гостинец, – усмехнулся Раштау, связывая пару тюков потяжелее. – Мне и так хватит.

– Это же из лавки Самира… Как тебе?..

– Умею быть убедительным. А от светильника Эймер отказалась. Всё честно, деньги уплачены. Проклятые демонические деньги, – он тихо рассмеялся.

Не находя слов, Аштирра крепко обняла отца, уткнувшись ему в плечо.

В последний раз девушка наклонилась к верблюду, ласково погладила по голове, прошептав слова благодарности. В темноте они продолжили путь до скал, где хотели устроиться на ночлег. Несколько раз жрица обернулась. Пески Каэмит заметали тело животного, которое вскоре станет добычей падальщиков.

В этот раз Всплеск продержался почти полтора дня. Раштау воспользовался этим, ускорил токи энергий, усилив выносливость их обоих. Аштирра так уже умела. Искушение прибегать к скрытым ресурсам тела было велико, но она помнила, что всегда нужно знать меру, иначе плоть пережжёт себя слишком быстро.

Они путешествовали утром и в вечерних сумерках, пережидая дневной зной на стоянках в тени скал. Костёр и обережные заклинания отгоняли тварей Каэмит – обычных хищников и тех, что выползали из зон искажений. Даже первые часто становились добычей вторых.

Заунывные потусторонние голоса, наполнявшие ночи в песках, Аштирру не пугали – она выросла в Каэмит, привыкла к ним, как к колыбельным ветра, гуляющим среди руин. Тропы были хорошо знакомы – сколько раз они с отцом шли этим путём до Сияющего и обратно?

Священную землю предков она почувствовала даже раньше, чем увидела одну из пограничных стел, отмечающих территорию, охраняющих её. Обитель приветствовала Аштирру. Родные энергии ластились, точно псы, и сердце раскрывалось навстречу теплом. Отец тоже чувствовал это – ускорил шаг, даже лицо смягчилось.

Окружающий ландшафт менялся. Растительности становилось всё больше, а потом изломанные скалы расступились, обнажая бурную зелень оазиса. Над рощами высилась полуразрушенная стена, окружавшая руины храма. Когда-то здесь был целый город, место обитания самой большой жреческой общины Таур-Дуат. Сейчас основная часть Обители ушла под землю и многие подземные галереи, выбитые в скалах под оазисом изначально, завалило. Но даже то, что осталось, покоряло воображение – несколько врат-пилонов[8], украшенных выгоревшими, но всё ещё яркими росписями священных знаков. Гипостильные залы[9] для процессий с испещрёнными иероглифами колоннами, такими широкими, что обхватить их могли четверо рэмеи. Огромные каменные стражи на стенах, вырезанные из чёрного диорита, источенные безжалостным временем, но всё ещё такие живые. Из четырёх, смотревших по сторонам света, уцелели лишь двое. С детства Аштирра любила подниматься на стену, особенно ночью, сидеть, привалившись к тёплому камню, вглядываться в пески и звёздное небо вместе с каменными воинами.

В сердце оазиса лежало огромное озеро, подпитываемое подземными ключами. Его воды, освящённые многими поколениями жрецов, как и вся эта земля, очищали тело, сердце и разум и поддерживали жизнь во всей Обители.

– Наконец-то дома, – счастливо вздохнула Аштирра, сбрасывая со спины тяжёлый тюк с припасами и бережно опуская второй, с зеркалом. Она уже предвкушала купание – смыть с себя дорожную пыль и въевшийся песок хотелось невероятно.

Отец с улыбкой кивнул, опустил один из своих тюков на потрескавшиеся плиты каменной тропы, ведущей к святилищу и к их жилищу, скрытому в руинах. И вдруг нахмурился, насторожился.

– Жди здесь, – велел он, сбрасывая вещи и снимая с пояса хлыст.

– Что такое?

– Здесь кто-то есть, – бросил Раштау, резко направившись к замаскированным среди камней дверям.

– Подожди, я с тобой.

Аштирра порылась в вещах, достала охотничий лук и колчан, быстро натянула тетиву и бегом направилась за отцом. Но кто мог пройти через пограничные стелы?

Раштау остановился в нескольких шагах от двери.