Из карманов посыпалось. Он смутно различил звон катящихся по деревянной платформе монет. Весь покрывшись потом от смущения, он обнаружил, что держит кого-то за плечи, а перед глазами у него – лицо. Если бы он был способен в тот момент произносить те или иные звуки, он бы воскликнул: «Ничего себе!» Потом он пришел в себя настолько, чтобы рассмотреть это лицо. На них падал свет из вагона первого класса, возле которого они стояли, и он увидел: маленькое личико, насмешливо приподнятые брови. Она как бы смотрела на него издалека, глаза смеялись, однако в улыбке можно было прочесть сочувствие. Шапочка на ее блестящих черных волосах была надета кое-как, придавая ей бесшабашно-веселый вид, а синие глаза были настолько темного оттенка, что тоже казались почти черными. Воротник ворсистого серого пальто был поднят, что не мешало видеть улыбающиеся губы.

Она молчала, не зная, что сказать, а когда заговорила, в ее голосе слышался смех.

– А вы богатый человек, как видно. Не могли бы вы отпустить мои плечи?

Вдруг осознав, что под ногами у него валяются деньги, он поспешно отступил назад.

– Господи боже мой! Простите великодушно! Я настоящий баран. Я… Вы ничего не уронили?

– Сумочку, кажется, и книжку.

Он нагнулся, чтобы все это подобрать. Даже потом, когда поезд летел через напоенную ароматами тьму достаточно прохладной ночи, он не мог вспомнить, как начался разговор. Темные своды вокзала, дым и копоть, дребезжание багажных тележек были, казалось, не самыми подходящими условиями для начала, и тем не менее все оказалось в порядке. Ничего особенно умного сказано не было. Скорее наоборот. Они просто стояли и произносили какие-то слова, но в душе у Рэмпола все запело. Он сделал интересное открытие: книжка, которую он только что купил, и та, что он выбил у нее из рук, написаны одним и тем же автором. Поскольку этим автором был мистер Эдгар Уоллес, такое совпадение вряд ли особенно поразило бы незаинтересованного человека, однако Рэмполу оно показалось весьма знаменательным. Он поймал себя на том, что отчаянно старается развить эту тему, опасаясь, что девушка в любую минуту может уйти. Он слышал, какими надменными и неприступными считаются англичанки, и думал, что она разговаривает с ним просто из вежливости. Но было что-то такое – возможно, в темно-синих глазах, которые, прищурясь, смотрели на него, – что говорило о другом. Она стояла, прислонившись к стенке вагона, небрежно, по-мужски глубоко засунув руки в карманы ворсистого серого пальто, – самоуверенная маленькая фигурка с насмешливой улыбкой. И в какой-то момент ему показалось, что она так же одинока, как и он сам…

Он сказал, что направляется в Чаттерхэм, и спросил, где ее вещи. Она выпрямилась. И тут набежала какая-то тень. Легкий горловой голос – у нее была манера говорить отрывисто, проглатывая слова, – сделался вдруг нерешительным.

– Наши вещи у брата, – совсем тихо проговорила она и, помолчав, добавила: – Он наверняка опоздает на этот поезд. Вот уже свисток. Вам надо садиться.

Свисток орал как сумасшедший, заполнив резким звуком весь вокзал. Рэмполу казалось, что он вырывает что-то у него из рук. Игрушечный паровоз начал пыхтеть и заикаться; вокзальный свод вздрогнул; замигали огни.

– Послушайте, – громко проговорил он, – если вы едете следующим поездом…

– Садитесь же скорее!

Тут Рэмпол обезумел, сошел с ума, вроде этого свистка.

– К черту этот поезд! – заорал он. – Я могу ехать и на следующем. Мне, собственно, вообще никуда не надо ехать. Я…

Ей пришлось повысить голос. Ему показалось, что он разглядел ее улыбку, веселую и задорную.

– Глупый вы человек! Я ведь тоже еду в Чаттерхэм. Мы, наверное, там увидимся. Садитесь скорее!

– Вы уверены?

– Конечно.

– Ну, тогда ладно. Дело в том…

Она показала ему на поезд, и он вскочил в вагон как раз в тот момент, когда поезд тронулся. Он высунулся из окна в коридоре, стараясь еще раз ее увидеть, и услышал ее хрипловатый голос. Этот голос весьма отчетливо прокричал ему вслед весьма странную вещь:

– Если увидите призраков, приберегите их для меня!

Что за черт! Рэмпол глядел на темные силуэты пустых вагонов, на тусклые вокзальные фонари, которые, казалось, вздрагивали в такт движению поезда, и пытался осмыслить эту последнюю фразу. Слова, ее составлявшие, не вызывали особой тревоги, однако в них было что-то непонятное, многозначительное, что ли? Иначе и не выразишь. А может быть, все это просто шутка? Или слово «призрак» употребляется в Англии в переносном смысле? Входит в какое-нибудь цветистое выражение для обозначения, скажем, насмешки, пренебрежения или чего-нибудь в этом же роде? На мгновение ему стало жарко, шея под воротничком слегка вспотела. Нет, черт возьми! Это было бы сразу видно. Проводник, который проходил мимо в этот момент по коридору, увидел молодого человека, по всей видимости американца, который высунул голову навстречу паровозной саже и жадно вдыхал эту сажу радостными глотками, как если бы то был свежий горный воздух.

Угнетенное состояние прошло. В этом маленьком тряском поезде, в котором почти не было пассажиров, он чувствовал себя так, словно несся по водной глади на быстрой лодке. Лондон уже не казался ему таким огромным и могущественным, а поля и холмы не вызывали мысли об одиночестве. В этой чужой стране он отведал живительной влаги и вдруг почувствовал, что здесь у него есть близкий человек.

Багаж? Он похолодел, но тут же вспомнил, что носильщик занес его в купе какого-то вагона. С этим, значит, все в порядке. Он чувствовал, как пол дрожит у него под ногами; поезд, набирая скорость, с грохотом мчался вперед, трясясь и качаясь на поворотах, оставляя далеко позади протяжный рев свистка. Именно так начинаются приключения. «Если увидите призраков, приберегите их для меня!» Хрипловатый горловой голос – почему-то кажется, что его обладательница встала на цыпочки, – замирая, остается на платформе.

Если бы она была американкой, он мог бы спросить, как ее зовут. Если бы она была американкой… однако – он вдруг ощутил это совершенно отчетливо – он совсем не хочет, чтобы она была американкой. Широко поставленные синие глаза, лицо, чуть слишком широкое, чтобы быть совершенным, алые губы, которые морщила улыбка; во всем этом была какая-то экзотика, и в то же время ее внешность была такой же англосаксонской, как несокрушимые кирпичные стены Уайтхолла. Ему нравилась ее манера произносить слова как бы с оттенком насмешки. Она казалась прохладной и чистой – так выглядят люди, привыкшие бродить по сельским просторам. Отвернувшись от окна, Рэмпол почувствовал сильное желание подтянуться на руках, уцепившись за верхушку двери в купе. Он бы так и сделал, если бы ему не помешало присутствие весьма мрачного и чопорного джентльмена с огромной трубкой и в дорожной шапочке, надвинутой на ухо на манер берета; он сидел у одного из соседних окон, уставив бессмысленный взор в пространство. Этот человек до такой степени походил на карикатурный тип англичанина из комиксов, что Рэмпол вполне готов был увидеть, как он, спотыкаясь и оглядываясь, бежит по коридору, приговаривая: «Что такое? Что такое? Что такое?», вздумай он, Рэмпол, сделать что-либо подобное.

Пройдет совсем немного времени, и он вспомнит этого человека, пока же было ясно только одно: он голоден и не прочь выпить. Он вспомнил, что где-то в поезде, впереди, есть вагон-ресторан. Выяснив, что его багаж находится в курительном отделении, он стал пробираться по узкому проходу в поисках пищи. Поезд шел сейчас по пригородным районам, в ущелье, образованном двумя световыми стенами, вагон скрипел и качался, над головой то и дело раздавался пронзительный паровозный гудок. К удивлению Рэмпола, в вагоне-ресторане оказалось довольно много людей; там было тесно, стоял тяжелый запах пива и растительного масла. Садясь за столик, за которым напротив него уже сидел какой-то человек, он подумал, что крошек и пятен на скатерти несколько больше, чем требуется, и снова упрекнул себя за свой проклятый провинциализм. Столик качался в такт движению вагона, в свете электрических ламп поблескивали никель и полированное дерево, и он с интересом наблюдал, как его визави пристраивает к своим усам стакан с пивом. Вытянув с удовольствием пенистую жидкость, человек поставил стакан на место и заговорил.