– Братья! Живей взбирайтесь на облако, полетим выручать нашего наставника!
Чжу Ба-цзе и Ша-сэн быстро привязали поклажу на коня; раздался шум, и они оказались вместе с конем в воздухе.
Силянская государыня и вся ее свита при виде этого необыкновенного зрелища разом опустились на колени прямо в дорожную пыль.
– Нам удалось воочию увидеть средь бела дня настоящих праведников – архатов, – говорили в толпе. – Государыня наша пусть не страшится и не огорчается. Младший брат Танского императора – прозревший последователь Будды, постигший тайну самосозерцания. А мы были слепы, приняв его за простого смертного, за красавца-мужчину из Серединного цветущего государства. Все наши стремления оказались тщетными. О государыня, повелительница наша! Садись в свою колесницу и возвращайся к себе во дворец.
Терзаемая стыдом, государыня возвратилась со всей своей свитой во дворец, и мы здесь покинем ее.
Тем временем Сунь У-кун и его помощники, воспарив к небесам, на облаке мчались сломя голову вслед за вихрем, унесшим их наставника. Они догнали его у высокой горы, но в этот момент пыль исчезла, ветер стих и неизвестно было, куда скрылась чародейка. Монахи прижали вниз край облака, заметили тропинку, спрыгнули вниз и пустились на поиски. Вдруг перед ними выросла стена, сложенная из темного блестящего камня. Она напоминала щит, предохраняющий внутренний двор от злых духов. Ведя за собой коня, монахи зашли за щит и увидели огромные каменные ворота, а над ними надпись, состоящую из шести больших иероглифов. Надпись гласила: «Пещера Лютни „пиба“ в горе Погибель врагам».
Чжу Ба-цзе по своему невежеству бросился к воротам и хотел было сломать их граблями, но Сунь У-кун вовремя удержал его.
– Не торопись, брат, – сказал он, – мы мчались вдогонку за вихрем, не догнали его и вот очутились здесь. Эти ворота мы видим впервые и не знаем, кто за ними живет. Что, если мы будем ломиться не в те ворота, которые нам нужны? Мы просто обидим их владельца! Вы лучше отведите коня за каменный щит и ждите меня там; я проберусь внутрь и узнаю, как там обстоят дела. Тогда и решим, что делать.
– Прекрасно! – воскликнул Ша-сэн. – Поистине ты умеешь, как говорится, вместо грубости действовать осторожностью, а при спешке быть неторопливым.
Монахи повели коня обратно. Между тем Сунь У-кун снова пустил в ход свои чары, произнес заклинание, встряхнулся всем телом и сразу же превратился в маленькую пчелку, легкую и проворную:
Ветру покорны тонкие крылышки пчелки,
Тельце блестит в полосатой одежде из шелка,
А хоботок торопливый пыльцу собирает с цветов.
Много у пчелки забот, и опасностей также немало,
Но уберечься от них помогает ей острое жало,
Жало – защита ее от жестоких врагов.
Что же такое задумала хитрая пчелка?
Вот подлетела к воротам, вот юркнула в щелку…
Итак, Сунь У-куну удалось благополучно пролезть в щелочку ворот. Оказавшись по ту сторону, он полетел вглубь, ко вторым воротам, но по пути заметил среди цветов небольшую беседку, в которой сидела женщина-чародейка, а с ней несколько разодетых служанок с причудливо зачесанными волосами. Женщины оживленно беседовали между собой и чему-то радовались. Сунь У-кун незаметно подлетел к ним поближе, пристроился на решетке беседки и, навострив уши, стал внимательно прислушиваться к разговору.
В это время в беседку вошли еще две женщины, тоже с затейливыми прическами, и подали два блюда с яствами, от которых шел ароматный пар. Одна из них сказала:
– Госпожа! Вот горячие пирожки, приготовленные на пару. На одном блюде скоромные, с начинкой из человечьего мяса, а на другом – постные с начинкой «дэнша».
Чародейка улыбнулась и тут же приказала:
– Приведите сюда названого брата Танского императора!
Служанки бросились во внутренние покои и вскоре вывели оттуда несчастного Сюань-цзана. Он весь пожелтел и осунулся, губы его стали мертвенно-бледными, из покрасневших воспаленных глаз катились слезы. Сердце Сунь У-куна сжалось от боли, когда он увидел своего учителя в таком ужасном виде. И он подумал: «Видно, немало страданий перенес наставник!»
Чародейка покинула беседку и пошла навстречу Сюань-цзану. Обнажив кисти рук, она взяла своими нежными пальцами Танского монаха за плечо и обратилась к нему с такими словами:
– О, будь великодушен ко мне, дорогой старший брат мой! Не взыщи, что здесь не так роскошно, как во дворце силянской государыни, нет такого богатого и изящного убранства. Зато тут царят покой и уют. Здесь тебе будет очень удобно молиться Будде и читать священные книги. Я буду во всем твоей верной спутницей и подругой, и мы с тобой проживем сто лет в мире и согласии.
Танский монах безмолвствовал.
Чародейка продолжала обольщать его.
– Перестань же сердиться и огорчаться, – говорила она. – Мне известно, что на пиру у государыни женского царства ты ничего не ел и не пил. Изволь же отведать моего угощения. Здесь два блюда с пирожками скоромными и постными. Выбирай, какие тебе по вкусу.
Танский монах между тем стал размышлять: «Если я буду молчать и не стану ничего есть, то эта ведьма, пожалуй, погубит меня. Это не то что силянская государыня, та все же была человеком. Что же мне делать? Мои верные спутники не знают, что я попал сюда, и я могу ни за что ни про что погибнуть».
Танский монах терзался сомнениями, но ничего не мог придумать. Наконец он набрался храбрости и спокойным тоном спросил чародейку:
– А из чего сделаны ваши пирожки?
– Скоромные с начинкой из человечьего мяса, – отвечала чародейка, – а постные с начинкой «дэнша».
– Я монах и буду есть постное, – сказал Сюань-цзан.
– Эй, девушки! – позвала чародейка. – Принесите горячего чая и дайте постных пирожков нашему повелителю, хозяину дома!
Одна из служанок поднесла Танскому монаху чашечку с ароматным чаем, а чародейка дала ему пирожок, предварительно разломав его.
Трипитака взял скоромный пирожок и, не разламывая, отдал чародейке.
– Царственный брат мой, почему же ты не разломил мне пирожок? – кокетливо смеясь, спросила она.
Одна из служанок поднесла Танскому монаху чашечку с ароматным чаем, а чародейка дала ему пирожок, предварительно разломав его.
Почтительно сложив ладони, Танский монах отвечал:
– Я ведь не мирянин, а монах, потому и не осмелился разломить скоромный пирожок.
– Если ты монах и боишься разломить скоромный пирожок, – сказала чародейка, – то как осмелился ты съесть пирожок «шуйгао» на реке Матери и младенца, а сейчас ешь пирожки с начинкой «дэнша»?
Помышляя о спасении, Танский монах ответил так:
По высокой воде корабль плывет быстро,
А в зыбком песке конь идет медленно!
Сунь У-кун внимательно прислушивался к их беседе. Заметив, что разговор становится все более игривым, Сунь У-кун стал опасаться, как бы наставник не зашел слишком далеко и не осквернил себя. Тут он принял свой настоящий облик, занес над головой железный посох и закричал на чародейку:
– Бесстыжая тварь! Совратительница!
Чародейка выдохнула пламя, окутавшее всю беседку, а затем приказала служанкам:
– Уведите Танского монаха.
Затем чародейка вооружилась волшебным трезубцем, выскочила из беседки и крикнула:
– Ах ты, невежественная обезьяна! Как осмелилась ты самовольно проникнуть в мой дом и любоваться мною! Стой, ни с места! Сейчас я тебя угощу!
Однако Сунь У-кун отбил удар своим посохом и стал пятиться от разъярившейся ведьмы. Сражаясь, они не заметили, как очутились за воротами пещеры. Чжу Ба-цзе и Ша-сэн, дожидавшиеся Сунь У-куна за каменным щитом, вдруг услышали шум. Чжу Ба-цзе всполошился и, передавая поводья Ша-сэну, сказал:
