Долго не выходил из палатки Вильсона шотландец Макферней. Старый индус, дожидавшийся у входа, слышал сначала резкий голос генерала, потом негромкую речь шотландца и долгую тишину после нее.

Когда Макферней вышел от генерала, он был всё так же спокоен. Молчали и в палатке, точно шотландец сказал им такое, на что даже у Вильяма Ходсона не нашлось ответа.

Первым очнулся молодой Робертс.

– Старик сказал удивительные вещи, – смущенно произнес Робертс. – Что мы не вольны распоряжаться в этой стране… Что она принадлежит не нам, а народам, которые в ней живут. Что мы здесь чужие.

– Старый чудак упустил одну подробность, – желчно вмешался Ходсон. – Что мы эту страну завоевали.

– Нет, он сказал и про это. Но только сказал, что мы завоевали ее неправдой. И не своей кровью платили за победу, а чужой.

На минуту снова стало тихо в палатке. Только генерал Вильсон громко засопел над своей сигарой.

– И еще он сказал, что земля Индии горит у нас под ногами… Что нас здесь ненавидят… и рано или поздно прогонят отсюда.

– Совершенно достаточно для того, чтобы я мог сгноить этого шотландца в любой тюрьме Индии или Европы! – заявил военный прокурор.

– Европа вернее, – сказал Вильсон. – Мы отошлем его в Великобританию.

Вильсон сделал знак дежурному офицеру.

За полотняной стеной палатки звякнуло оружие. Это конвой, перестраиваясь, снова сомкнулся вокруг Макфернея.

– Скорее увозите его! – заторопился Ходсон. – Это опасный человек, у него здесь повсюду друзья. Скорее везите в порт, к морю, и под надежной охраной!..

– В Бомбей не советую, – отправьте его в Карачи, – подумав, сказал военный прокурор.

– Да, в Карачи, на судно, и прочь из Индии!..

Не стерпев, Ходсон выскочил из палатки. Никого не было у входа: ни Макфернея, ни солдат конвоя. Только всё тот же старый седой индус, скрестив ноги, сидел за стеной палатки на земле и, приложив ладони к глазам, читал слова молитвы, древние, как сама Индия.

– Где старик? – спросил Ходсон. – Он не мог уйти далеко. Он только что был здесь.

Индус отнял ладони от глаз. Не спеша, он поднялся с земли и низко поклонился Ходсону.

– Не ищи его, саиб! – сказал индус. – Он ушел далеко. Всё равно ты его не найдешь.

Точно ветром тронуло высокие шапки сикхов, столпившихся на лугу, легкое движение прошло по туземной пехоте. Ряды, слегка раздвинувшись и потом сразу снова сомкнувшись, едва приметно пропустили кого-то и укрыли, как высокая трава укрывает кузнечика в поле. Затем снова всё стало тихо.

Ходсон поглядел на лица солдат. И в первый раз за все годы службы в Индии слова приказания, готовые сорваться, застряли у него на языке.

Он понял, что Индия сильнее его.

Резко повернувшись, Ходсон пошел назад в палатку.

В темноте безлунной ночи четыре больших лодки отплыли от плоского песчаного берега маленького островка на реке. Лодки плыли на юг.

Люди тесной толпой стояли в лодках, – последняя партия повстанцев, до сих пор державшаяся в форту Селимгур.

На корме лодки, шедшей позади всех, стоял Чандра-Синг, и подле него Лела под своим большим платком.

Гребцы смотрели назад, в темноту.

Скоро сильное пламя полыхнуло над фортом, забурлила вода, с плеском ударяясь в берега. Форт Селимгур взлетел к небу.

Пламя пожара долго еще клубилось неровной завесой вдали, освещая темное небо, стены крепости, реку.

Чандра-Синг смотрел назад. Издали в свете пожара он видел дымное колеблющееся облако над городом, освещенное отсветами огня. Ему казалось, что он слышит стон над крепостью, долгий, многоголосый стон, поднимающийся к самому небу.

За поворотом реки всё закрылось, зарево пожара померкло, снова стало тихо.

Гребцы налегли на весла. Тьма укроет их, под покровом тьмы они дойдут до Бхагпута, а там дальше – форт Агра, шатры повстанцев на берегу, свободный путь, родные селения.

Конный отряд Ходсона наконец нашел себе дело: он вышел в погоню за повстанцами, ушедшими из Дели на юг. Все дни штурма кавалерийские части британцев оставались в резерве, в тесных улицах города коннице нечего было делать. Но сейчас Ходсон мог показать себя.

«Ходсоновы кони» – так называли британские офицеры его отряд – были впереди всех. «Кони Ходсона» плясали от нетерпения: по обеим сторонам Джамны в этих местах тянулись полосы топких болот, затонов, непроходимого для кавалерии зыбкого песку. И последние делийские повстанцы, отплывшие из форта, беспрепятственно уходили на юг, к Агре.

Глубоким обходом шли конные к дальнему изгибу реки, к излучине у Бхагпута, где можно будет проскочить на конях к самой воде и перерезать путь повстанцам.

Без отдыха, без остановки гребли гребцы Чандра-Синга.

Они уже миновали раскиданный к берегам, разбитый британцами плавучий мост недалеко от Бхагпута.

И на рассвете «Кони Ходсона», брошенные карьером, подскакали к самой воде.

Гребцы, дружно привстав, налегли на весла. Здесь были твердый проходимый берег и брод, удобный для коней.

Кони вошли в воду. Борясь с течением, они поворачивали наперерез лодкам.

Было уже светло, небо на востоке окрасилось ясным пурпуром утра.

Офицер-саиб шел на коне впереди, в кавалерийской форме, в чалме, навернутой поверх белого шлема.

Уже можно было хорошо видеть лицо офицера, его светло-рыжую бороду и широко открытый рот. Офицер что-то кричал, – ветер относил слова.

Первая лодка успела пройти. «Ходсоновы кони», теряя брод, плыли наперерез второй, третьей. Конские морды неровно вскидывались над водой.

– Целься в ко-о-оней! – закричал Чандра-Синг.

«Бах! Ба-бах!..» – со всех лодок стреляли. Кони, храпя, кружились в воде. Меткие пули сипаев разили их в головы, в лоб меж глазами. Кони тонули, увлекая всадников под воду.

– Сейчас они проскочат, проклятые панди! – путаясь в стременах, захлебываясь водою, кричали и ругались «Ходсоновы конники».

Все лодки уже проскочили вперед, оставалась самая последняя, та, в которой сидел Чандра-Синг. Офицер с рыжей бородой плыл к этой лодке, загребая одной рукой.

Он доплыл и левой рукой вцепился в борт, накренив тяжелую лодку; в правой у него был пистолет. Целясь, он кричал оскорбительное слово.