На диване лежал сам, теперь уже бывший, хозяин. На нём был надет домашний халат, подвязанный поясом, ноги же, торчавшие из под халата, были голые: ни носков, ни тапок. Левая рука покойного была вытянута вдоль тела, правая, которой он держал пистолет, безвольно откинулась с дивана на пол. Орудие самоубийства лежало тут же, на ковре. Вся сложившаяся картина говорила о том, что человек принял добровольное решение уйти из жизни. Поза его была спокойна и расслаблена. Вот только лицо вносило явный диссонанс в это предположение. Выражение на нём, даже сквозь посмертные судороги, прямо кричало о невероятном страдании, о мучениях, перенесённых перед смертью. Складывалось ощущение, что несчастный, долгое время, был угнетаем каким-то неизлечимым недугом, приносившим ему жестокие боли.

Он прошёлся по комнате. Ковровое покрытие, с островками проплешин и обтрёпанное по краям, хотя всё ещё достаточно толстое, заглушало шаги. Стены были обклеены давно не менянными, бумажными обоями, когда-то яркими и имевшими презентабельный вид, но со временем выцветшими и потерявшими остатки свежести. Везде, на всех предметах, лежала пыль. Стекло в серванте было заляпано отпечатками пальцев, книги не стояли упорядоченно – корешками наружу, а были навалены вповалку, как попало. Пол тоже не отличался чистотой – кое-где валялись обрывки бумаги, нитки, а под столом и хлебные крошки. Липкое пятно на одном из стульев – видимо, что-то пролили, а вытереть, так и не удосужились. Уборка здесь явно была не в почёте. Но вот пустых бутылок, из-под алкоголя, традиционных спутников таких жилищ, он нигде не увидел.

– Послушай – он опять обратился к Глебу – А бутылок то нет…вы на кухне смотрели?

Тот понял его сразу, с полуслова – Нет, на кухне тоже нет. Я думаю, он не был алкоголиком!

– Да? Интересно, кем же он был…А жена, дети? Есть кто-то?

– Вроде, как нет. Это со слов соседа, да и в паспорте отметок нет! Но и так…по всему видно, что он один жил. Но будем ещё уточнять – оперативник, помявшись, спросил – Пётр Сергеевич, мы тогда поедем? У нас летучка скоро.

– Да, конечно, забирайте ноутбук и телефон, отдадите технарям в отделе, пусть покопаются. Поезжайте. Дальше их дело! – он кивнул на криминалистов, которые деловито раскладывали свои инструменты, приняв эстафету у опергруппы – А я на кухню загляну, и к соседу.

Он вышел из комнаты. В полутёмной прихожей, освещаемой лишь тусклым бра, одна лампа у которого перегорела, а пластмассовый плафон оплавился, всё говорило о том, что покойный действительно жил один – настенную вешалку украшало лишь мужское пальто, да старая ветровка, а на обувной полке приютились расхлябанные кроссовки и ботинки, стоптанные и со стёртыми подошвами. И вешалка и полка тоже находились в состоянии близком к аварийному – вешалка, из-за вылетевшего крепления, покосилась набок и посередине не хватало пары крючков, а расшатанная, хлипкая полка была забрызгана уличной грязью, уже присохшей, но так и не дождавшейся тряпки. На коврике у входа скрипел под ногами песок. Он наклонился и тщательно осмотрел обувь – ни на ботинках, ни на кроссовках не было видно каких-либо следов недавнего пребывания на улице, что при дождливой погоде, стоявшей несколько последних дней, обнаружилось бы сразу. Он поочередно засунул руку в оба ботинка – абсолютно сухие стельки, никакой влажности внутри – «Да, определённо, хозяин не выходил минимум несколько дней!»

Мельком, не рассчитывая увидеть там ничего, что могло бы дополнить сложившееся мнение, заглянув на кухню, он направился к выходу из квартиры – протокол был обязателен и требовал личной встречи с единственным свидетелем. Однако, уже подойдя к двери, он резко повернул обратно, и теперь уже зашёл на кухню полностью.

На полу, под мойкой, находился предмет, привлекший его внимание. Там, как это обычно бывает в доме, где есть животное, стояла миска с молоком. Второй посудины, для корма, почему-то не было. Молока в миске осталось ровно наполовину. Он наклонился и, поднеся её к носу, принюхался – молоко, судя по запаху, было свежее, не скисшее. Покрутив головой, он ещё раз оглядел всю кухню – при всей способности быть незаметной, кошка, всё же, не призрак. Спрятаться она нигде не могла, оснащение здесь было поистине спартанским – холодильник, газовая плита, да стол, с встроенным в него, шкафчиком. И повсюду симптомы полной апатии и пренебрежения: на плите следы пригоревшего жира и остатки убежавшего кофе, створка у сушилки болтается на одной петле, а раковина наполнена грязной посудой. Стульев не наблюдалось – как он догадался, их унесли в комнату оперативники. Он открыл холодильник – на фоне явного запустения прямо таки бросились в глаза три литровых пакета с молоком. Ещё один, открытый, стоял сбоку в дверце. «Кошка, кошка!» – не осталось никаких сомнений. Для собственного спокойствия он заглянул и в шкафчик: тарелки, чашки, какие-то ёмкости для хранения круп, пара кастрюль с почерневшим дном, сковорода с отломанной ручкой – одним словом, весь тот хлам, который почти не используется, но методично копится и никогда не выбрасывается. Так и пылится годами, в надежде дождаться своего часа и быть извлечённым на белый свет. Внутренности шкафчика, как и остальные вещи в доме, несли на себе печать времени и неухоженности. Кошка, конечно, могла туда забраться, но только если бы умела открывать лапой дверцы. «Не за холодильник же она залезла» – глупо, но он всё же проверил и там.

Остановившись перед соседской дверью и уже собираясь постучаться, он услышал удаляющиеся шаги и обрывки фраз – Глеб и его напарник спускались вниз. Он, не тратя время на раздумья – как отнесутся к такому странному вопросу, подошёл к перилам и, наклонившись в пролёт, громко, чтобы они услышали, спросил:

– Глеб, подождите! Вы когда квартиру осматривали, кошку не видели?

Шаги на лестнице прекратились, разговор оборвался, и на мгновение повисла пауза, видимо там не сразу сообразили, о чём речь:

– Пётр Сергеевич, извините, не расслышал! Кошку? – он представил, как парни удивлённо переглядываются – «совсем старый рехнулся». Он знал, что о нём, среди коллег, устоялось мнение – «немного не в себе», связываемое с его возрастом и предпенсионным состоянием.

– Да, там на кухне миска с молоком на полу. Значит и кошка должна быть. Не обратили внимание?

– Нет, Пётр Сергеевич, кошки не было!

– А не могла она мимо вас проскочить, когда вы дверь открывали? – он рискнул позанудствовать: существование кошки, при наличии миски с молоком, казалось абсолютно логичным.

– Нет, точно не было. Мы заходили все вместе, кто-нибудь, да заметил бы!

– Ладно, извините, что задержал! – всё-таки непонятно: по всем признакам в доме имелось животное, но значения этому, никто, почему-то, не придал!

Беседа с жильцом, из квартиры напротив, который и вызвал полицию, услышав громкий хлопок похожий на выстрел, ничего нового не дала. Всю эту информацию следователь уже знал – погибший жил уединённо, тихо, никто к нему не приходил, с соседями отношений не поддерживал, только здоровался, встречаясь на лестнице. Из дома выходил редко, в основном, когда нужны были продукты. Кем и где он раньше работал, есть ли у него дети – сосед тоже не знал. Но, судя по всему, был совсем одинок. До приезда полиции из квартиры никто не выходил – «Я выгуливал собаку и уже поднимался к себе, когда это произошло, а после вызова наблюдал в глазок». На вопрос – были ли у погибшего домашние животные, сосед сразу отрицательно замотал головой, словно сама мысль, допускающая это, являлась полной нелепостью – «Сергей Иванович о себе то, не мог позаботиться, вид у него запущенный, брюки мятые, обувь нечищеная, дома, в прихожей свет не горит, всё старое, ломаное». Был он у него, за всё время их знакомства, всего несколько раз, и то совершенно случайно и недолго, и никаких кошек-собак не заметил.