— Она вчера ненадолго пришла в разум. И велела передать вам это после своей смерти лично в руки, — она протянула конверт принцессе. — Там какие-то записки.

Ровена пришла в нервное расстройство: складывалось впечатление, что одно ее присутствие приносило королевской семье потери и невзгоды. Она нетерпеливо заглянула в конверт. В нем лежали исписанные убористым округлым почерком листы, потемневшие от времени, покрытые пятнами и следами, которые неизбежны для документов, которые часто берут в руки. Принцесса попросила лист бумаги и перо, которым слабо накорябала: «ИГДРАСИЛЬ», чтобы не забыть чудное слово, и тоже вложила в конверт.

В свои покои она летела быстрее ветра, в нетерпении гадая, что же такое найдется в конверте. Заперевшись на ключ изнутри, она аккуратно вынула листки в том порядке, в котором они были сложены в конверт, и начала читать.

«Сегодня какое-то мая 1937 года. Точного числа не знаю. Я вообще многое забываю. Пока помню, что зовут меня Екатерина Викторовна Лисицына, мне 36 лет…»

Глава 15

Записки из прошлого и не только

Глава 15. Записки из прошлого и не только

Ровена села на стул и заново пробежалась по строчкам, пытаясь как можно осознаннее воспринять каждое слово:

'Сегодня какое-то мая 1937 года. Какое точно число, я не знаю. Я вообще многое забываю. Пока помню, что зовут меня Екатерина Викторовна Лисицына, мне 36 лет. Вдова. Родителей не помню, воспитывалась в сиротском доме. Работаю на Крюковском стекольном заводе упаковщицей, коммунистка.

Это была моя первая проверка в качестве руководителя отряда по борьбе с антисоветской агитацией, мы зашли в библиотеку пос. Пыжи.

Володя Берзоц позвал меня в отряд. Четыре года мы бок о бок с товарищами проводили рейды по библиотекам, домам и квартирам, изымая пережитки патриархальной глупости и темноты, вредоносные газеты с западной пропагандой, книжки писателей антисоветчины.

В феврале я случайно обнаружила,что Володя хранит у себя сборники русских, французских, итальянских народных сказок. Он обманул доверие своих товарищей по отряду, как мы выяснили, утаил некоторые книги, сохраняя их от утилизации. Он предал меня, ведь если бы мы успели вступить в гражданский брак, его проступок запятнал и меня.

Я приняла тяжелое решение сообщить о его гадком аморальном поступке руководству ячейки в Зеленограде. Дошли слухи, что у него обнаружили две библии.

Больше Володю мы не видели. Мне пришлось принять на себя руководство работой отряда.

В Пыжах мы обнаружили непочатый край антисоветчины. Ребята устали выносить книги. Я стояла на лестнице и сбрасывала им все новые и новые образцы гнилостной пропаганды. Потянулась за стоявшим на самом верху изданием со старинными западными сказками. Наверное, оступилась. Дальше темнота.

Принцесса положила листок и в волнении зажмурила глаза. В дверь постучали, Ровена знала, что так стучит к ней Фрэн.

— Госпожа, можно? — послышался голос горничной.

— Нет! Я занята! — крикнула в ответ ей Ровена.

— Вам тут записка!

— Всё потом.

Записок ей на сегодня уже хватало. Она взяла второй лист.

«Я не знаю, как это возможно. Я открыла глаза и обнаружила себя в старинной карете, запряженной лошадьми. Лошади поразили меня сильнее всего. Красивые, с тонкими длинными ногами, в богатой упряжи. Я сама стала другой. У меня лицо и тело юной девушки. Я ощущаю боль, голод, холод и жару, чувствую запахи. Все будто по-настоящему и не по-настоящему одновременно. Я всю жизнь стремилась к равенству, идеалам коммунизма, но словно попала в колыбель буржуйского мира. Мне прислуживают другие люди, одежда и украшения стоят как зарплата половины рабочих стеклозавода вместе взятых. Но самое страшное, что на привале одну из лошадей плохо привязали, она наступила на осиное гнездо, обезумела и затоптала меня насмерть! Я отчетливо помню ужас, боль и чувство безысходности. Спустя секунду я снова оказалась в карете».

Ну почему ее предшественница решила умереть именно сейчас? Они бы друг друга поняли, как никто другой.

Следующие два абзаца к досаде принцессы оказались испачканы чем-то неизвестным и прочтению не подлежали. Уцелела лишь пара последних предложений: «Король приятен, обходителен и молод… Пятно.… Я стану королевой и мы вместе построим здесь другое государство, основанное на принципах товарищества и коммунизма».

Ровена скептически хмыкнула: невелики же были твои успехи, Катерина. Но тут же обиженно подумала, что с женихом Ровене I повезло сильнее, он пришелся женщине по вкусу. Несправедливенько как-то.

Далее записи становились все менее последовательными, как будто Катя писала урывками, несистемно.

В дверь снова постучали, это Теофиль — он всегда стучал тихо и мягко, будто перебирая пальцами по двери.

— Теофиль, лучше позже! — гаркнула она. — Через час зайди.

«Пять рудников. Два на севере, по одному — на юге, западе, востоке.» — прочла она на следующей странице. Почему теперь четыре? Куда исчез пятый?

«С ними что-то стало. Я поеду туда вместе с Леонардом. Чем дольше я здесь нахожусь, тем сильнее думаю о том, что в нашем мире я не найду такого мужчины. Он прекрасен. Может быть, я всю жизнь заблуждалась, и существует загробный мир? Рай? Я в раю? Но за что? За то, что вырывала у людей из рук и сжигала библии и евангелия? За то, что донесла на Володю? »

Кусок текста, закапанный водой или слезами. Все буквы неразборчиво плыли.

«Он сказал, что рудники связаны со мной. Пять жизней. Он сказал, что моя душа должна пройти пять очищений, и тогда Аурусбург снова будет процветать. Иггдрасиль. Что как только пятый рудник начнет приносить золото, я вернусь домой. И что у меня мало времени. Если не успею — ко мне придет забвение. Я останусь навсегда здесь. Так я начала записывать все, что помню. Каждый вечер я кладу себе в изголовье записку с указанием, где мне нужно искать свои записи. Леонард смеется над этой причудой. Но меня почему-то очень страшит забыть свою прошлую жизнь навсегда. Может, это было бы к лучшему?»

Опять этот Иггдрасиль! Кто это такой? Это он что-то знал и сказал Екатерине, где ж она его нашла? В рудниках? Принцесса стала вспоминать свою реальную жизнь. Захотелось выписать подробно все сведения, что она знала о себе, родителях, работе и прочем. Она решила сначала дочитать до конца. Оставался всего один лист.

«Четыре рудника работает. Для Аурусбурга и этого вполне достаточно. Четыре моих жизни потрачено. Я знала, какой выбор мне нужно сделать,чтобы включить пятый рудник. Но я выбрала иную долю. Я не хочу возвращаться. Я хочу остаться здесь, со своим королем, рожать детей, править. Мне нравится быть королевой, нравится власть, слуги, наряды, кареты и лошади. Я доживу свою пятую жизнь здесь, в Аурусбурге».

Дальше снова закапано, похоже, что слезами. И последний абзац, записанный изменившимся почерком с большим количеством помарок и исправлений.

«Я живу словно в забытьи. Я ничего не помню, и те краткие моменты, когда меня вдруг настигает память, оборачиваются кошмаром. Я жалею, как я жалею, что осталась здесь, думая, что благополучие будет длиться вечно. Они называют меня безумной ведьмой. Разум почти оставил меня. Леонард давно покинул, а последние годы еще и опасался моего состояния. Дети не хотят меня навещать, запирают в отдельной комнате, отдавая под присмотр двум молчаливым охранницам. Я читаю свои записки и плачу. Половину листков я сожгла в камине в приступе отчаяния. Меня мучает совесть за Володю, за все то, что я наворотила в этом мире. Я заперта в этом теле, разуме, мире. Все вокруг ненастоящее. Остается радоваться, что в моей жизни была хотя бы настоящая любовь».

— Мда, — сказала Ровена, дочитывая последние строки. — Печально. Но, маразм тебя мог настигнуть в любом из миров, подруга, — сказала она, обращаясь к листку.