— Я вас понял, сэр.

— Как там малыш Адалварф? — спросили его, когда они уже заходили в препараторскую.

— Вы про деда? Хорошо.

— Я увидел у тебя его палочку и подумал, что тот уже умер.

Геллерт сжал в кармане свою палочку. Бузина и жилы из крыла летучей мыши.

— Дед хорошо. Просил передать, что он Вас переживёт.

— Это вряд ли…

Итоги первого года в Дурмстранге.

Геллерт стоял в кабинете директора.

— Мистер Грин-де-Вальд…

— Да, господин директор?

— Я хочу обсудить с вами прошедший учебный год.

— Разумеется, господин директор.

— Ваша успеваемость… Выше всяких похвал. Учителя Вас хвалят, особенно профессор Лорье. Единственный, кто выпадает из хора поддержки, — учитель предсказания, который постоянно жалуется на неснимаемую головную боль при вашем присутствии и пророчит вам «великие преступления». Кроме того, мы окончательно убедились, что Ваш уровень интеллекта очень высок, как для человека вашего возраста, так и для взрослого мага. Никаких нарушений дисциплины. Формальных. Но с другой стороны… Ваш интеллект не просто высок, он явно антисоциален!

Директор замолчал, словно набирая в грудь побольше воздуха.

— Сто семнадцать стычек! За год, на первом курсе! У нас столько никто не собирал за все семь лет обучения!

— Они меня сами вызывали, — начал Геллерт, — или сами нападали без предупреждения.

— У нас есть записи ваших разговоров. Например, эта. Директор поставил на стол простенький артефакт в виде стеклянного шара и помещение заполнил голос Грин-де-Вальда.

— Какой же ты бездарный и глупый, Вайс! Бегаешь, носишься вокруг, норовишь укусить побольнее, но даже не знаешь, как это сделать. Ты глуп настолько, что твоему папе пришлось одиннадцать раз показывать тебе, как пользоваться пелёнками, когда ты был младенцем, потому что ты не соображал, как их испачкать. Ты такой глупый, что везде и всюду ходишь с Марией и Стефаном, потому что один из них умеет читать, а вторая — писать, а тебе папа велел держаться поближе к умным людям, ведь ты настолько глуп, что не сумел сообразить это сам. Ты настолько глуп, что списываешь домашку у Стефана, хотя даже Мария знает, что Стефан, разговаривающий с собственными руками, умнее тебя. Твоя глупость столь велика, что Грегоровичу пришлось колдовать за тебя, чтобы продать тебе волшебную палочку. Иногда мне кажется, что твои родители, когда искали ребёнка в мандрагоре, ошиблись и вместо ребёнка воспитали мандрагору. А если тебя принёс домовой эльф, папа сделал бы лучший выбор, если бы оставил себе домовика. Ты глуп не как пробка, ты глуп как одна сотая пробки, причём именно твоя глупость сейчас не позволяет тебе понять, как глубоко я тебя оскорбил. Ты столь жалок, что приходится делать вид, будто бы меня обижает твоя потрёпанная мантия, иначе я расстрою тебя, а ты и без того слишком жалок. Твои потуги держаться хотя бы на уровне с магглокровками и магглофилами показывают всю твою никчёмность — настолько ты жалок! Как ты чувствуешь себя, представитель Великого и Славного Рода, которого раз за разом уделывает в классе Мария, хотя её родословная максимально далека от мира магии? Ты хоть понимаешь, насколько мы презираем тебя, неуча и бездаря, неспособного ни к чему, кроме как прославлять свой «великий и славный род», — не уточняя, чем же он велик и славен? Да ты хоть сам-то понимаешь, что неспособен сделать ничего достойного этих эпитетов? Ты завидовал мне, нудил своему отцу, чтобы тот нанял тебе репетиторов из жалости, чтобы не слышать больше твоё жалкое нытьё! Ты ощущаешь то презрение, которым ты окружён в каждый момент своего жалкого существования в стенах этой школы?

— Это называется провокация, мистер Грин-де-Вальд.

— Да? А я думал, на правду не обижаются.

— Тридцать четыре случая попадания Ваших противников в Больничное крыло! Включая тот случай, когда Вас впятером пытались подкараулить недоброжелатели постарше.

— Это просто самооборона.

— Вы попросили разрешение на сбор ингредиентов у преподавателя. Однако вместо того, чтобы собирать травы вокруг стен — отправились в лес, откуда принесли две мёртвые магические рыси.

— Я опять не понимаю, в чём проблема? Я действовал в соответствии с бумагой от преподавателя.

— Он не это имел в виду!

— Силу имеет только письменный договор. А осуществлять легилименцию преподавателя вне моих ученических обязанностей.

На лице директора заиграли желваки. Успокоившись, он ответил:

— Мистер Грин-де-Вальд… Школа это не только знания. Это ещё и социализация. И социализацию вы успешно проваливаете!

— У меня просто такое лицо. И ещё я интроверт. Да не интересны мне игры в снежки.

— Зайдём с другой стороны. Мистер Грин-де-Вальд… Я не буду говорить Вам, что нужно быть добрым, как нюхлер. Это не нужно. Но вы живёте в обществе. И вы один не выживете!

— Спасибо за заботу, господин директор, но я совершенно самодостаточен. Если я найду кого-то, кто сможет встать вровень со мной — так и быть. А тратить время в школе, чтобы вербовать сторонников, которые не могут даже за тобой угнаться — нерационально.

— Поверьте моему опыту: магу простителен любой порок, кроме гордыни.

— Уверяю Вас — во мне нет ни капли гордыни. Надо для дела — буду дружить с магглами. Найду того, кто лучше меня, — буду выполнять его приказы. Мной движет только разум.

Директор понял — говорить с этим парнем бессмысленно.

— Я написал вашему отцу. Надеюсь, он примет меры.

— А телесные наказания в школе?

— Нет повода. До встречи в следующем году.

После пятого курса. Каникулы дома.

Геллерт понял, что равенство — это ложь. Он настолько выше остальных, что это даже не смешно.

Кто ещё может к пятому курсу делать то, что делает он? Разделать на куски тролля на уроке Защиты от Тёмных Искусств? Призвать Антипатронуса на уроке Тёмных Искусств? Довести до белого каления преподавателя прорицания, предупредить отца о грядущем падении цен на серебро и проблеме с поставками шоколада? Поднять высшую нежить с Лорье и даже сшить химеру, которую Лорье назвал «занятной»! И при этом он уже третий год подряд чемпион Дурмстранга по дуэлингу! Был бы, как показывали его видения. Но зачем тратить время, чтобы что-то доказать идиотам? Он знает, что он лучший, а плодить врагов, публично унижая остальных, — бессмысленно.

Завистники, правда, мешают. Но пара заклинаний — и завистник в лазарете. Их много? Маскировка, а потом выбиваешь по одному. Это даже… Не спортивно. Хотя как может быть иначе, если он уже на дополнительных занятиях, почти без прорицания, сражается вровень с учителем боевой магии?

Радовала только одна новость: на него стали вешаться некоторые девчонки. Дамы любят победителей. А если не связываться с малолетками и самому использовать зелье старения — весёлая ночь гарантирована.

Правда были минусы. Легилименция. Он знал, как те к нему относятся. Никак. Просто эксперимент или интересный опыт, диковинка, чтобы можно было похвастаться перед остальными. И ему совсем не нравилось, что девчонки делают этими губами до того, как поцеловать его. А благодаря прорицаниям, ему не нравилось и то, что они будут делать потом. Вот обнимаешь кого-то, и тут — бац, и видишь эту женщину скрюченной старухой… Ему иногда становилось трудно ориентироваться — где настоящее, что он видит глазами, где прошлое, которое он узнаёт легилименцией, где будущее, что он видит в видениях. Порой ему казалось, что он словно какой-то дремучий дикарь-маггл с копьём из лесов Амазонии, у которого есть только одно, настоящее время… Искать девственниц? Пробовал. Просто ужасно, словно мешок трахаешь.

Но легилименция при общении с людьми выбешивала больше прорицания. Особенно при попытке построить отношения. У людей в голове не просто помойка — у них огромная, ужасная помойка!

Конечно, не все девчонки были из разряда «свистни и в койку». Некоторых не привлекали ни его внешность, ни сила, ни деньги отца, ни родословная. Такие были ещё хуже — ряд бессмысленных встреч, похожих на маггловскую жвачку… Тягучих, нудных, нелепых и безрезультатных. И бессмысленные мысли старой девы в голове.