Изабель не сводила глаз с ткани, затем перевела взгл на коробейника. По щекам у нее катились слезы.

— Мне нечем заплатить, — сказала она.

— Ничего, bella, у меня все равно есть для вас небольшой подарок. Голубой подарок.

Коробейник наклонился, вытянул из потертого конца нитку длиной в палец и с глубоким поклоном протянул ее Изабель.

Изабель часто думала о голубой материи. Купить она ее никак не могла, даже если были бы деньги, — Этьен с Анной ни за что бы не позволили.

«Католическая тряпка!» — прошипела бы Анна, если бы могла говорить.

Изабель спрятала нитку в подоле платья и извлекала ее, когда оставалась одна или с Якобом, который был не болтлив и ни за что бы не выдал их общую с матерью тайну. Потом одна из овец неожиданно родила лишнего ягненка, и у Изабель появилась последняя тайна.

Сначала их было двое. Овца вылизала новорожденных и принялась за ними ухаживать, спала, прикрывая своим отяжелевшим выменем. Вернувшись как-то с поля посмотреть, как чувствуют себя мать с потомством, Изабель увидела еще одну пробивающуюся наружу головку. Она вытянула крохотное тельце, убедилась, что в нем теплится жизнь, и положила перед матерью — пусть вылизывает. Пока новорожденный сосал материнское вымя, Изабель сидела рядом, погруженная в свои мысли. Тайны прибавляли ей силы.

Леса, окружавшие Мутье, были такие густые, что она знала немало мест, куда не заходил никто. В одно из таких мест она и отнесла ягненка, сделала ему там убежище из веток и сена, кормила его и ухаживала целое лето втайне от всех.

За одним исключением. Как-то ягненок тянул материнское молоко, которое Изабель нацедила в кожаный мешок, и в этот самый момент из-за бука появился Якоб. Присев на корточки рядом с матерью, он положил руку на спину ягненку.

— Тебя папа ищет, — сказал он, поглаживая ягненка.

— И давно тебе известно, что я хожу сюда?

Якоб лишь пожал плечами, продолжая играть с ягненком, почесывая ему одно ухо, потом другое.

— Поможешь ухаживать за ним?

— Конечно, мама. — Якоб поднял на нее глаза и улыбнулся так, что уже одна эта улыбка была словно подарок.

На сей раз посвист коробейника уже не застал Изабель врасплох. При виде ее он широко улыбнулся, и она тоже ответила ему приветливой улыбкой. Пока они с Анной разглядывали товары, Якоб взобрался в повозку и принялся показывать коробейнику свои камушки, украдкой передавая ему попутно слова матери. Коробейник кивнул, отдав при этом должное необычной форме и окраске камней.

— У тебя хороший глаз, mio bambino,[47] — сказал он. — Хороший цвет, хорошая форма. Ты больше смотришь, меньше говоришь в отличие от меня. Я-то слова люблю, а ты вроде предпочитаешь разглядывать вещи, правда? Ну конечно, правда.

Коробейник начал передавать обычные приветы и сообщения и, поймав взгляд, Изабель, щелкнул пальцами.

— Да, чуть не забыл. Я нашел ваших в Эле.

Даже Этьен с Анной против воли выжидательно посмотрели на него.

— Да-да. — Коробейник замахал руками, как мельница. — Я видел их на рынке в Эле, право, bella famiglia.[48] Я сказал, что видел вас, они рады, что у вас все хорошо.

— А у них-то как, все в порядке? — спросила Изабель. — Ребенок?

— Да. Да, малышка. Бертран, Дебора и Изабелла, вспомнил!

— Нет, Изабель — это я. Вы хотите сказать, Сюзанна.

«Наверное, просто в именах запутался», — подумала Изабель.

— Нет-нет, Бертран и две девочки, Дебора и Изабелла, она еще совсем крошка, эта Изабелла.

— А Сюзанна? Мать?

— Ах, вот вы о ком. — Коробейник помолчал, глядя на них и нервно теребя усы. — Тут такое дело, понимаетели. Она умерла при родах.

Он отвернулся, явно испытывая смущение, что поневоле стал вестником беды, и занялся покупателем, выбирающим кожаную упряжь. Изабель понурилась, на глазах у нее выступили слезы. Этьен и Анна отошли в в сторону и остановились с опущенными головами.

Мари взяла Изабель за руку.

— Мама, — прошептала она, — когда-нибудь ведь я увижу Дебору, правда?

Ближе к концу дня, уже на обратном пути, коробейник встретился с Якобом, и в сумерках состоялся обмен: ягненок на голубую ткань. Мальчик спрятал ее в лесу. На следующий день они с матерью извлекли ее из укрытия и долго вглядывались в переливающийся цвет. Затем они завернули ее в парусину и спрятали в соломенный матрас, на котором спали все дети.

— Что-нибудь мы из этого сделаем, — посулила Изабель сыну. — Что именно — подскажет Бог.

Осенью они собрали свой первый урожай конопли. Однажды Этьен послал Маленького Жана в лес нарезать толстых веток дуба для отбивания конопли. Остальные, смастерив наспех козлы, принялись носить из амбара охапки конопли и укладывать их.

Маленький Жан вернулся с пятью ветками на плечах и птичьим гнездом, где лежали пряди волос Мари.

— Смотри, бабушка, что я нашел, — похвастался он, передавая Анне гнездо.

При солнечном свете волосы особенно сильно отлипали медью.

Мари невольно вскрикнула. Изабель вздрогнула.

Этьен перевел взгляд с одной на другую. Анна внимательно всмотрелась в гнездо, затем наклонилась над головой девочки. Она бросила яростный взгляд на Изабель и протянула гнездо сыну.

— Ступайте на реку, — велел детям Этьен.

Маленький Жан положил палки на землю и изо всех сил дернул сестру за волосы. Она заплакала, Маленький Жан улыбнулся, и Изабель вспомнила мужа, каким он был, когда она впервые его увидела. Уходя, мальчик вытащил нож, взялся за лезвие и швырнул в дерево. Hож вошел точно в середину ствола.

«Ему всего десять лет, — подумала Изабель, — а ведет себя и рассуждает как мужчина».

Якоб взял Мари за руку и, испуганно оглянувшись на мать, повел сестру к реке.

Дожидаясь, пока дети исчезнут из виду, Этьен молчал. Затем ткнул пальцем в гнездо:

— Что это?

Изабель отвела взгляд. Секреты были для нее внове и она не знала, как быть, когда их раскрывают. Она решила сказать правду.

— Это волосы Мари, — едва слышно произнесла Изабель. — У нее стали появляться рыжие пряди, и я вырывала их в лесу. А птицы свили из них гнездо. — Она проглотила слюну. — Мне не хотелось, чтобы девочку дразнили. Чтобы ее… судили.

Перехватив взгляд, которым обменялись Этьен и Анна, Изабель почувствовала себя так, словно камень проглотила. Уж лучше бы она соврала.

— Я хотела как лучше, — крикнула она. — Всем лучше! Я не думала ни о чем дурном!

Этьен устремил взгляд куда-то вдаль.

— Ходят слухи, — медленно произнес он. — Толки разные ходят.

— Какие толки?

— Лесник Жак Ле Барб говорит, что ему показалось, будто он видел тебя в лесу с ягненком. А кто-то еще обнаружил на земле пятно крови. Люди всякое о тебе говорят, la Rousse. Тебе это нравится?

«Итак, обо мне говорят, — думала Изабель. — Даже здесь. И мои тайны — никакие, оказывается, не тайны. И эти тайны ведут к другим тайнам. Неужели и они раскроются?»

— И еще одно. Когда мы уходили из Мон-Лозера, с тобой был мужчина. Пастух.

А это-то как стало известно? Эту тайну Изабель даже от себя скрывала, не позволяла себе думать о нем. Тайное тайных.

Она посмотрела на Анну и неожиданно все поняла. «На самом деле Анна может говорить, — подумала Изабель. — Она может говорить и говорит с Этьеном. И она видела нас в Мон-Лозере». Эта мысль заставила ее содрогнуться.

— Что скажешь, la Rousse?

Она молчала, понимая, что слова не помогут, и боясь, что стоит открыть рот, как последние ее тайны станут явными.

— Что ты скрываешь? Что ты сделала с ягненком? Убила его? Принесла в жертву дьяволу? Или обменяла на что-нибудь у этого коробейника-католика, который смотрел на тебя, как кот на молоко?

Этьен подобрал палку, схватил Изабель за руку и потащил в дом. Он заставил ее стать в угол, а сам принялся яростно обшаривать комнату, швыряя на пол горшки, шевеля угли, раздирая в клочья матрасы — сначала их собственный с женой, затем Анны. Когда дело дошло до матраса, на котором спали дети, Изабель затаила дыхание.