Однако все планы замужества прекрасной графини пришлось отложить, когда ее брат Филипп-Кристоф неожиданно был убит в замке курфюрста в Ганновере. Он оставил службу в Брауншвейге весной 1694 года и вступил в армию Фридриха-Августа Саксонского, с которым встретился во время фландрской кампании.

Он должен был урегулировать кое-какие свои дела в Ганновере, поэтому еще раз вернулся туда из Дрездена. И можно с достаточной уверенностью предполагать, для того, чтобы бежать с любимой наследной принцессой, жизнь которой при ганноверском дворе была невыносимой. Ее преследовали родители мужа, а также куртизанка старого курфюрста Эрнста-Августа, графиня Платен, и ее супруг. Вечером первого июля он бесследно исчез. Сначала еще была надежда, что его арестовали и выслали, однако затем его смерть стала очевидной. Аврора не без оснований обвиняла Платен в причастности к смерти своего брата. У самой куртизанки была любовная связь с Кенигсмарком, который только использовал ее, чтобы замаскировать свои интимные отношения с наследной принцессой.

Когда Платен поняла, что он ее обманывает, она выдала его. И вероятно, после тайного проникновения в замок он был схвачен и, сопротивляясь, погиб-Начался громкий и скандальный процесс против наследной принцессы, и несмотря на активные протесты брауншвейгского правительства, которое, чтобы поддержать авторитет ганноверского двора, утверждало, что «нет никакой связи между исчезновением Кенигсмарка и ссылкой супруги наследника», вскоре повсюду стал известен приговор. И после расторжения брака наследная принцесса отправилась в ссылку в замок Альден, где и умерла потом, пополнив длинный список жертв династических игр...

Смерть брата стала для Авроры поворотным пунктом всей ее жизни.

Сестры обратились к ганноверскому курфюрсту, но безуспешно. Тогда Аврора попыталась заинтересовать печальной судьбой брата своего почитателя, мекленбургского герцога Фридриха-Вильгельма. Однако в ответ получила только письмо от 18 июля, выражавшее вежливое сочувствие:

«Мадам! Как раз только что получил Ваше драгоценное письмо и выражаю от всего сердца искреннее сожаление по поводу происшедшего с Вашим братом. Однако я очень надеюсь, что он обязательно найдется. Дело это очень темное, поэтому надо надеяться. Богиня Венера некоторых делает несчастными, и это даже может стоить им головы. Что же делать, если это так дорого обходится...»

Тогда Аврора обратилась к молодому дрезденскому курфюрсту, который хорошо знал ее брата и позвал его к себе на службу. Август послал своего полковника Баньера в Ганновер, однако курфюрст отклонил любую ответственность за исчезновение Кенигсмарка, а ганноверский двор объявил, что если саксонский двор и будет извещен, то только в случае, если бы граф оказался во власти Его Светлости курфюрста. И сам граф смог бы тогда рассказать всю правду об этом деле... Это дело было положено под сукно и со временем забылось...

Для сестер Кенигсмарк и графа Левенхаупта было еще крайне необходимо установить факт смерти Филиппа-Кристофа, чтобы урегулировать дело о наследстве. Кенигсмарк был легкомысленным и расточительным молодым человеком и почти всегда находился в стеснительном финансовом положении, так что в конечном счете и наследовать-то было нечего. Однако существовали поместья, владение которыми он оспаривал у Левенхаупта. Так как бумаги Кенигсмарка в Ганновере были конфискованы, весь процесс должен был длиться неопределенно долго...

Для двадцатишестилетней Авроры наступило время расцвета молодости и красоты, а с возвращением к дрезденскому двору совпал кульминационный момент всей ее жизни: ее благосклонности стал добиваться молодой курфюрст, который был моложе ее на два года...

Август Сильный, давший своим современникам обильную пищу для различных мнений и суждений, во многих отношениях значительная, психологически очень интересная личность, которую можно сравнить с его современником итальянцем Макиавелли.

Лизелотта фон дер Пфальц во время своего трехлетнего конного путешествия по Европе видела его в Париже и писала, что «у него хорошая фигура», но не слишком приятное лицо и слишком большой рот. Он был таким сильным, что двумя пальцами поднимал с земли, как иголку, большое, длинное и тяжелое ружье. «Никто не мог соперничать с ним в силе, поэтому неудивительно, что теперь, в двадцать семь лет, он стал еще сильнее и спокойно сгибал серебряную тарелку».

Рассказывают множество вполне достоверных историй о его силе: в Раве летом 1698 г. он одним ударом сабли отрубил голову быку, а клинок подарил Петру Великому, что должно было означать: вот как надо поступать с его бунтующими боярами!

9 октября 1702 т. он повторил то же самое в Кодлице в присутствии герцога Морица-Вильгельма Заксен-Цайца. И профессор из Галле Людвиг в своей вышедшей в 1702 г. книге «Германские властители» причисляет силу Августа к чудесам своего времени, потому что он где угодно мог в любой момент согнуть серебряные, оловянные или медные предметы, как будто они были из бумаги или материи.

Во всех пеших или конных соревнованиях он всегда был впереди всех, и это доходило у него до безрассудства. Так, однажды он вскарабкался на лошади по винтовой лестнице на верхнюю площадку башки дрезденского замка.

Половая зрелость у него наступила рано, и уже в возрасте семнадцати лет он познакомился с обоими главными по части развлечений городами тогдашней Европы – Парижем и Венецией, причем любовных похождений у него насчитывались сотни, и он начал описывать их в стиле Циглера и Лоэнштейна после своего возвращения. А позже и герцог-писатель Антон-Ульрих фон Вольфенбюттель в своем собственном романе описывает любовную связь Августа с Кенигсмарк и Козель, где выводит их под вымышленными именами. Ведь Солана и Доживритта «римского Октавио» и есть эти известные лучше всех возлюбленные силача Августа.

Лизелотта фон дер Пфальц слышала еще в Париже, что гофмейстер Августа Хакстаузен как-то жаловался на него, что с таким, как у принца, характером ему едва ли удастся ужиться при дворе. А что у принца был вздорный характер, что он был сумасбродом и лицемером, представить себе очень легко. Таким же было мнение о нем обоих Гогенцоллеонов, Фридриха-Вильгельма I и Фридриха II.

Однажды в своем письме другу в Дессау старый король-солдат пишет, преисполненный гнева:

«Я обнаружил, что он такой же болтун, как я сам... Пусть не думает, что если ему удалось провести меня один раз, то это ему удастся снова...»

А Фридрих II называет его самым лживым властителем Европы, бесчестным и безнравственным, коварным, думающим только о своих интересах за счет других.

И жены Гогенцоллеонов тоже были об Августе невысокого мнения. Софья-Шарлотта, первая прусская королева, говорила, что Август идет на все, чтобы посредством несправедливой и позорной войны (со Швецией) ввергнуть свою страну в пучину разрухи, и что он всегда выдумывал что-нибудь необыкновенное, как будто хотел найти философский камень...

Любимая сестра Фридриха Великого Вильгельмина фон Байрейт очень хвалит его общительный характер, дружелюбный, доверительный стиль поведения, однако осуждает его за чрезмерную склонность к роскоши, к развлечениям, к пирушкам, к неразборчивым любовным связям. По ее словам, у Августа было 354 ребенка: его двор, в то время самый блестящий в Европе, мог быть по праву назван островом Гетеры. «У короля было что-то вроде гарема из красивейших женщин его государства. При дрезденском дворе царила атмосфера всеобщего разврата, и Вакх и Венера были основными богами, которым здесь поклонялись»,– подытоживает она.

Лизелотта фон дер Пфальц, которая открыто критиковала Августа и его образ жизни, находит вполне естественным, что молодая саксонская курфюрстина, благочестивая Кристина-Эбергардина фон Байрейт всегда так печальна. Ведь он принес ей много горя, так как «ее повелитель настоящий мучитель, я знаю его достаточно хорошо». Она не могла понять, как это он, у которого всегда было «больше храбрости, чем ума», впутался в польскую авантюру. Было бы лучше, если бы он спокойно оставался курфюрстом Саксонии, «чем стремиться к власти над таким непостоянным народом, к власти, которую он к тому же должен будет делить с другими. И править он будет на словах, а не на деле, и добиться этого он Может только с огромным трудом и, может быть, пролив немало крови. А в случае, если ему это не удастся, над ним будут насмехаться и авторитет его падет очень низко...»