Татищев, конечно, понимал, что за Демидовыми стоят такие фигуры, тягаться с которыми не по силам и Берг-коллегии. Поэтому он оставлял вопрос как бы на усмотрение начальства: «Пожалуйте нас, извольте решить, и ежели нам до того дела нет, то мы довольны вашим определением». Однако он здесь же разъясняет, что поступают Демидовы незаконно и бросают вызов опубликованной Берг-привилегии. Естественно, что Берг-коллегия не могла ни отказаться от своих прав, ни признать свое бессилие. В мае 1721 года из коллегии направляется Татищеву указ, уполномочивающий его на получение десятины с частных заводов Демидова. Между тем Демидовы не вносили в казну даже и эту обычную подать. И теперь Акинфий просто отказался подчиниться Татищеву, ссылаясь на то, что он такого указа от Берг-коллегии не имеет.
Поскольку регулярной почтовой службы не было, почта ходила медленно и неисправно. Акинфий всегда пользовался этим совершенно откровенно. Требовалось немало времени, пока Татищев сможет связаться с коллегией и получит оттуда ответ на Урале. Ответ такой все-таки пришел. Коллегия предписывала Демидовым быть послушным законным указам Татищева и писать ему доношениями (то есть по официальной форме, а не отписками), и «впредь особых себе указов из Берг-коллегий не ожидать». А тем временем противоборство принимало тотальный характер. В связи с мероприятием Татищева по централизации добычи огнеупорного камня Демидов отправил Татищеву издевательское доношение: «Просим вашего величества о рассмотрении той обиды и о позволении ломать камень». Татищев, в свою очередь, не преминул обменяться уколами, объяснив насмешку невежеством заводчика: «Такая честь (то есть «ваше величество». — Авт.) принадлежит только Великим государям, и оное я уступаю, полагая на незнание ваше, но упоминаю, дабы впредь того не дерзали». Последняя фраза должна была означать, что Демидов оскорбляет таким образом не Татищева, а Петра.
Акинфий позволял себе такие выходки даже по отношению к Татищеву, уже определенному постановлением Берг-коллегии от 20 июля 1721 года в должности Горного начальника в Сибирской губернии, которому следовало подчиняться «и Демидову, и прочим промышленникам». С разного же рода мелкими казенными служащими и вообще не церемонились: их выгоняли, избивали, грабили. Приказчики Демидова не пускали никаких чиновников для сыска беглых крестьян или солдат, запутывали сведения о производимой продукции, чтобы уклониться от выплаты государственной десятины и т. п. А губернские власти не решались принимать какие-либо действенные меры. Опасалась занять решительную позицию и коллегия: не все материалы она получала, и далеко не все ее члены искренне радели за интересы казны и дела.
Положение, сложившееся на Урале, обеспокоило и Никиту Демидова. Он, конечно, верил во всесилие своих покровителей, но достаточно знал и неуемную способность сына идти напролом там, где можно поискать обходные пути. Летом 1721 года он сам приехал на Невьянский завод и попытался установить с Татищевым более спокойные отношения, заставив и сына воздерживаться от хулиганских выходов против Горного начальника. Никита, очевидно, не верил и в то, что кого-то из администрации невозможно подкупить: ведь и любимцы Петра покровительствовали ему отнюдь не бескорыстно. Однако из такой попытки ничего не вышло. Татищев не отказался умерить требования. Демидовы подняли на ноги своих высоких покровителей. Жалобы от Демидова и его заступников дошли и до самого царя. И царь в данном случае готов был решительно наказать обидчика, если бы хотя какая-то часть обвинений оказалась обоснованной. Именно раздражением против Татищева всесильных временщиков, а также самого царя объяснялась нерешительная позиция Брюса, не говоря уже о пассивности губернских властей, включая губернатора Черкасского.
У Петра имелась и одна личная причина оставаться недовольным ретивостью Татищева. Горный начальник, как можно было видеть, не особенно стеснялся источниками получения нужных ему специалистов. В сущности, он делал то же самое, что и Петр, но, как говорится, что позволено Юпитеру... В один из приездов в Тобольск Татищев обратил внимание на ссыльного Федора Еварлакова. По характеристике Татищева, это был «человек умный и в Саксонии не малое время быв и ездив по заводам, нарочно присмотреться мог; к тому умению языков, латинского и немецкого, немаловажную помощь подать может». Обращаясь в коллегию, Татищев уверял, что «подобнаго ему обрести не мог».
Сложность, однако, заключалась в том, что наказание на Еварлакова было возложено самим Петром, поскольку тот был замешан в деле царевича Алексея. Еварлакова дважды пытали, били кнутом и отправили в ссылку, правда — этим и попытался воспользоваться Татищев в своей аргументации, — «во дворяне, а не как прочие ссылочные». Берг-коллегия сделала соответствующее представление в Сенат, и через кабинет-секретаря Макарова ходатайство было доведено до Петра. Петр, однако, рассмотрение этой просьбы задержал: он на сей раз просто никак не выразил отношения к ходатайству. Нетрудно, однако, догадаться, что предложение ему весьма не понравилось. Он увидел в нем напоминание о тяжелейшей драме и косвенное несогласие с занятой им самим позицией. Не мог Петр в этой связи не вспомнить и того, что Татищев вообще был близок кое с кем из замешанных в деле лиц.
Осторожный и хорошо знакомый с расстановкой сил при дворе Брюс дал ход прошению. Вряд ли он мог рассчитывать на успех. Тем не менее он, видимо, тоже воспользовался случаем выразить косвенное неодобрение направленности процесса, в результате которого многие преданные государству деятели были отстранены от дел. Когда государственные интересы сталкиваются с личными настроениями самодержца, правитель останется недоволен просителем, даже если он и удовлетворит просьбу. В данном случае Петр просьбу не удовлетворил, и это вдвойне раздражало его против просителей. Возбуждение Демидовыми дела против Татищева было в этой обстановке для царя весьма кстати.
Поначалу от Демидовых шли устные оговоры. Татищев о них ничего не знал. Официально о них не была уведомлена и Берг-коллегия, в чем, возможно, проявлялось и недовольство Петра позицией ее президента. Царь сам взял это дело в руки и направил на Урал Вильяма де Геннина для разбирательства, а точнее, просто для ограждения интересов Демидовых.
Георг Вильгельм де Геннин, называвшийся в России также Вилим Иванович Геннин (1676-1750), был принят на службу самим Петром в 1697 году во время его поездки в составе «Великого посольства» в Амстердам. Как и многие другие иностранцы, Геннин не любил приказных и подьячих, что должно было нравиться Петру. Как и все в то время в России, он исполняет самые разные обязанности и занимает разнообразные должности. Будучи одним из лучших инженеров и артиллеристов тогдашней России, он строил крепости, достраивал пушечно-литейный двор и пороховые заводы в Петербурге. В 1713 году он был назначен олонецким комендантом и начальником заводов в крае. Петр высоко ценил и знания и преданность Геннина. Близок был Геннин и со многими вельможами, в частности с непосредственным покровителем Демидовых Апраксиным.
Берг-коллегия с марта 1722 года перемещалась в Москву, где ранее уже было создано ее подмосковное отделение. Здесь Татищев еще в феврале подал два доношения и выполнял различные дела, связанные с уральскими заводами. Брюса, однако, встретить ему не удалось, так как тот уехал в длительную командировку за границу и ожидался в Москве лишь к июню. У Татищева, правда, состоялась мимолетная встреча с Петром, который останавливался в Москве по пути в Персию. Судя по всему, уральских дел Петр даже не затронул. Разговор, по всей вероятности, ограничился историко-географическими сюжетами, которые могли непосредственно интересовать царя в связи с персидским походом. Он, в частности, взял с собой у Татищева рукопись «Муромской» летописи, содержание которой остается неясным, поскольку рукопись была утрачена, видимо, еще Петром.
Геннин получил назначение на Урал еще в марте. Но в Берг-коллегию доношение об этом поступило лишь 7 мая от самого Геннина. Геннин уведомлял об именном императорском указе, в котором, между прочим, значился и наказ «розыскать между Демидовым и Татищевым, также и о всем деле Татищева, не маня ни для кого». Геннину поручалось сообщать о ходе дела в Сенат, коллегию и самому императору. Татищева ему предписывалось взять с собой для очных ставок.
