Я смотрел на него, удивленно моргая, гадая, не сошел ли он с ума, или это я потерял способность распознать шутку.

- Развились?

- В силу естественного отбора. Слепого случая. Мы, вероятно, оказались первыми животными, которым размер и рост позволяли легко проходить этими коридорами, входить и выходить из помещений. Другие были слишком велики или малы, и такие после множества доисторических войн оказались выброшены в Ночные Земли. Новое учение дает нашей расе надежду избежать всеобщей гибели: надо только дождаться, пока эволюция сделает нас приспособленными к окружающему миру, - мы изменимся, и ужасы Ночных Земель перестанут быть ужасами для нашего измененного сознания.

- Старое учение тоже допускает такую возможность, - строго заметил я, - в нем есть намеки, что внелюди были истинными людьми, пока дом Безмолвия не изменил их. Недаром обычай требует иметь при себе ампулу Освобождения.

- Суеверие! Всего лишь следование древним предрассудкам. Так называемые истинные люди возобладали только потому, что наша кисть более всего приспособлена к использованию приборов контроля лифтов и клапанов, наши глаза легче переносят яркое освещение и мы достаточно малы, чтобы найти себе убежище в норах, куда не проникают гиганты. Гигантские создания потому и остались снаружи, что слишком велики для помещений пирамиды.

- Но если мы никогда не жили вне пирамиды, откуда явились предки Элленор? Откуда пришла Мирдат? Или твоя книга утверждает, что та вовсе не существовала?

Он открыл рот, взглянул на Элленор, лукаво посматривавшую на него, и отмел вопрос небрежным взмахом руки.

- Как бы то ни было, скепсис взломает рамки старых законов и обычаев, даст нам свободу. Свободу жить и свободу любить. Кто откажется от такой свободы?

- Те, кто знает, в какую пустыню ведут неразумные желания, - тяжело вздохнув, проговорил я, поднимаясь на ноги.

Неожиданно Перитой рассердился и погрозил мне пальцем.

- А куда заведет нас твой образ мысли, Телемах? Неужели мы обречены застыть на месте, живя вечно по обычаям предков?

Тогда я не догадался (а следовало бы), что так задело его. Старинный способ устраивать браки, а вместе с ним и остальные старые обычаи не могли удовлетворить его. Только не тогда.

- Мы - люди, рожденные среди вечной тьмы, - ответил я еще более сурово. - Мы исследуем мир на ощупь, если не можем видеть ясно. Отчего ты не доверяешь древним книгам? И тому, что подсказывают наши собственные души? Праотцы дали нам свет, пламя, зажженное в светлые дни, когда люди видели дальше нас. Согласен, свет тех далеких знаний кажется нам смутным, но тем большей глупостью было бы отказаться от светильников - во тьме мы слепы.

- Что толку нам в свете, открывающем картины ужаса? - спросил он.

- Нас еще ждут великие деяния, еще придут новые герои, - уверенно кивнул я и не добавил вслух, но Перитой, конечно, слышал мои мысли: "Если наше поколение не заставит детей забыть, что значит подвиг".

- Ба! - воскликнул Перитой. Он успел скрыть гнев под маской привычного легкомыслия. - Разве наши летописи прочтут за пределами этих стен? К чему совершать похвальные деяния, если не останется никого, чтобы петь нам хвалу? Даже тебе, уверенному, что ты возродишься снова, негде будет рождаться, когда падет Последний Редут.

- Не будь ревнив. Я такой же, как ты. И эта жизнь может быть для меня последней. Оба вы забыли свои прежние жизни, но не будет ли эта первой, которую вы запомните?

Перитой смотрел на меня с тревогой. В его лице я видел, как странны были для него мои слова (такие понятные мне).

- Что ты запомнил о нас? - жадно спросила Элленор. - Были мы с Перитоем… - Она осеклась и закончила неуверенно: - Были мы трое знакомы прежде?

- Вы, миледи, были среди спутников Асира и жили в крепости, стоявшей в долине, недоступной нашим телескопам, потому что северо-западный Стерегущий загородил ее от нас, - ответил я. - Тогда дом Безмолвия душил долину своим влиянием. Вы были архитектором, потому что в те странные времена женщины изучали науки. И тогда вы владели тем же даром, что и теперь: видели будущее, ставшее для нас настоящим, и вы создали из орихалькума дверь перед главным музеем твердыни Асира и покрыли ее изображениями грядущих событий.

Перитой кисло усмехнулся:

- Телемах не желает сказать нам, что…

Я опередил его:

- Мадам, тогда вы дарили мне благосклонность, хотя я принадлежал к высокому роду, а вы - нет. И я помогал вам высечь на двери сцены будущего.

Элленор казалась смущенной. Надеюсь, мое лицо не выдало моего стыда.

Я обернулся к Перитою, но обращался по-прежнему к Элленор, даже не глядя на нее.

- Раз уж мы говорим откровенно и вольно обходимся с чужими тайнами - Перитой не желает сказать, что не способен понять, почему я не ревную к нему, хотя он видит, что в моих мыслях нет ревности. Но вот ответ. В прошлый раз проиграл он. В этот - я. Все равно мы друзья и навсегда останемся друзьями.

Я заметил беспокойство в глазах Элленор.

- Значит, я любила не одного мужчину во все века, в каждой жизни…

Без сомнения, она думала о Мирдат Прекрасной, пронесшей свою любовь неизменной сквозь все времена.

- Ты всегда любила благородных… - неловко проговорил я.

Но она с сомнением глядела на Перитоя, а он на меня - с гневом. Странно, что он рассердился тогда, ведь он должен был заранее видеть, что я собираюсь сказать. Быть может, он не предвидел, как поразит Элленор мысль, что они не вечно любили друг друга.

Перитой сказал:

- Несомненно, родись мы трое в будущем и последними из человеческого рода, ты бы и тогда совершал благородные деяния, настраивая умы против меня и прокрадываясь незваным в души. Это твои похвальные и благородные деяния, Телемах?

Гневный ответ просился на язык, но я знал, что, и невысказанные, Перитой видит слова, горевшие в моем сердце. Попрощавшись коротким кивком и пробормотав извинение (как я рад теперь, что произнес его, даже если они не расслышали!), я развернулся и ушел через рощу, отводя от пылающего лица мокрые ветви. Несколько капель стекали по моим щекам.

За спиной я услышал голос Элленор:

- Не говори дурно о Телемахе!

В ответе Перитоя: "Почему?" - прозвучало удивление (я принял это как знак, что слова эти вырвались у нее спонтанно).

- Я предвижу, что моя семья станет давить на него, потому что отец заподозрит, будто ему известно место наших тайных свиданий, - произнесла она. - И он вынесет это мужественно и не выдаст нас, хотя за это пострадает его семья. Ты выбрал хорошего друга, Перитой.

- Скорее это он выбрал меня, - ответил Перитой.

Она прошептала что-то, но я был уже далеко и не расслышал ответ.

Циферблат отсчитал шестьдесят часов, прошедших с тех пор, как я начал спускаться по ледяному склону к Месту, Где Молчаливые Убивают. Я спал дважды и трижды глотал таблетки. Встроенный в циферблат альтиметр показал потерю высоты в двадцать две тысячи футов. Я прошел сквозь холодный туман, где воздух был нездоровым, и вышел из него разбитым, пошатываясь от головокружения.

Этот ядовитый туман был нижним слоем облаков, невидимой крышей над холмами пепла, кратерами и сухими руслами, временами освещаемой холодным бледным свечением, идущим сверху. Холмы пепла были здесь настолько высоки, что тучи обезглавили их. Еще тридцать часов я бродил наугад в надежде наткнуться на примету, знакомую по Памяти Снов. Однажды облака осветились особенно сильным трепещущим сиянием, и я увидел силуэт (сперва я счел его еще одной пирамидой пепла), но скоро различил профиль: тяжелое надбровье, скошенную щеку, выпуклые губы Левиафана, но много, много больше, чем его собратья, виденные когда-либо у Последнего Редута. Быть может, новая порода? Он был недвижим, как Стерегущий, но от него веяло бдением. Он был выше Прикованного Гиганта, голова терялась в нависшем облаке, и клочья тумана проплывали мимо горящих яростью глаз. Как оказался здесь один из его племени и какова была тому причина, есть тайна, перед которой я немею.