Роуз вздыхает и начинает бежать рядом со мной:

— Это глупо! Он даже не знает о твоем существовании!

— Неправда! На прошлой неделе он ответил, когда я написала ему сообщение.

— Что он сказал? — спрашивает она, тяжело дыша рядом со мной.

— «Как дела?»

— А что было потом?

— Я сказала: «Норм, а у тебя?», но он не ответил. Наверное, он был занят или у него пропал интернет.

Она стонет, когда мы сворачиваем за угол на мою улицу. Я так близко. Думаю, что успею вовремя. Обычно он уходит на тренировку примерно в 16:40. Я знаю это не потому, что я слежу, а потому, что я… наблюдательная.

Каждый день проходит по одной и той же схеме. Я спешу домой из школы и захожу в переписку, молясь, чтобы Престон написал мне первым. Он учится в «Сент-Томасе», школе для мальчиков, которая сотрудничает с нашей. Каждая девочка в моей школе знает, кто он такой, и каждая девочка в моей школе, вероятно, молится, чтобы он ей сегодня написал. Роуз считает глупостью, что я пытаюсь конкурировать с остальными за его внимание, но я не могу этого объяснить. Он просто такой… милый. Высокий, загорелый, с лохматыми светлыми волосами, которые он обычно прячет под бейсболкой. Он похож на одну из моделей Abercrombie & Fitch, которых они изображают на боковых сторонах сумок. Я храню их в своем шкафу.

Роуз тянется и хватает меня за руку, заставляя остановиться перед моим домом. Мы обе запыхались. Все дело в рюкзаках — обучение в частной школе очень много весит.

— Если он в сети, не отправляй ему сообщение первой, — говорит она, устремляя на меня взгляд своих светло-карих глаз. — Пусть он сам напишет тебе.

Хотела бы я иметь хотя бы половину уверенности Роуз. Она красивая, смуглая, с длинными иссиня-черными волосами, доходящими до середины спины. У нее миндалевидные глаза и полные губы. Что еще хуже, у нее ни разу в жизни не было ни одного прыщика. В блокбастере она бы сыграла главную роль, а я бы играла ее миниатюрную, отважную подружку. Она была бы предметом любви, а я — поводом для смеха.

Я киваю, повторяя ее фразу:

— Пусть он сам напишет мне.

Затем я машу ей на прощание, обещая посвятить ее во все подробности, отпираю калитку и бегу по дорожке к своей входной двери.

Если бы я не была так озабочена, я бы уловила голоса, переговаривающиеся в гостиной. Вместо этого я снимаю туфли, бросаю рюкзак рядом с подставкой для зонтиков и несусь к лестнице.

— Лорен! Вот ты где!

Голова мотнулась в сторону, ноги замерли, и я в носках, как Том Круз в фильме «Рискованный бизнес», скольжу по фойе. Когда я останавливаюсь, мое внимание привлекает мужчина, сидящий напротив моих родителей. Он отталкивается от колен и встает, предположительно, чтобы пожать мне руку, и мои легкие сжимаются, словно сдавленные удавом. Я издаю негромкий звук — едва слышное «ох», — и его глаза с любопытством сужаются, тонкий намек на то, что он меня услышал.

Ему около двадцати пяти лет, и он одет в костюм, но пиджак он снял. Его белая рубашка закатана до локтей, что контрастирует с формальностью черного галстука, приколотого к рубашке серебряной булавкой. Он огибает диван по направлению ко мне, и мои родители произносят его имя в качестве вступления — Бо Фортье, — но я сосредоточена на его широких плечах и груди, мышцы которой сужаются к тонкой талии. Мне приходится запрокинуть голову, когда он подходит ближе, и я думаю, что должна представиться, но мои родители делают это за меня, как будто я ребенок.

— Это наша маленькая девочка, — с гордостью говорит мой папа.

Хотя я и ненавижу это ласковое прозвище, по сравнению с этим мужчиной я, правда, просто маленькая девочка.

— Лорен ЛеБлан, — поправляю я за мгновение до того, как его рука крепко сжимает мою.

Вверх. Вниз. Вверх. Вниз. Моя рука безвольно повисла. Бо — тот, кто трясет, а я просто жду.

— Мы зовем ее Лу, — говорит моя мама из-за его спины. Если бы я была ближе, я бы ткнула ее в ребра.

Бо вежливо улыбается, все еще глядя на меня сверху вниз.

У него классические черты лица — сильная челюсть, прямой нос, пронзительные глаза, а полные губы уравновешивают все это, заставляя меня гадать, красив он или нет, пугает или притягивает. Его волосы цвета воронова крыла коротко подстрижены, пробор справа. Его глаза завораживают — серо-голубые, пронзительные и ледяные.

— Лу, почему ты так запыхалась? — со смехом спрашивает моя мама.

— Бежала домой.

Я говорю так, будто это очевидно и скучно. Да, я бежала домой. Кто же не ходит на пробежку в клетчатой юбке с тридцатикилограммовым рюкзаком? Я стараюсь выглядеть как можно более расслабленной, пыхтя у ног этого красивого незнакомца с лицом героя войны. Бо отпускает мою руку, поворачиваясь обратно к моим родителям. Я прижимаю руку к сердцу и понимаю, что оно все еще колотится у меня в груди, но сейчас сильнее, чем когда-либо.

Кто ты?

Кто ты?

Кто ты?

Мой мозг жаждет знать — просто из безобидного любопытства, конечно.

— Бо подумывает о том, чтобы снять нашу квартиру, — добавляет мама, как будто слышит мои мольбы.

Мои глаза расширяются от удивления. Он будет жить на нашей территории?!

— Вообще-то, я готов подписать договор аренды уже сегодня, — говорит он твердым голосом. Мальчики моего возраста по сравнению с ним похожи на бурундуков.

Моя мама смеется:

— Дай нам минуту, чтобы поговорить и привести в порядок документы. А пока, почему бы тебе не прогуляться с Лорен? Пусть она покажет тебе квартиру.

Они хотят, чтобы я устроила ему экскурсию.

Я сглатываю и изображаю невозмутимость:

— Это прямо здесь.

Прохожу через столовую и кухню, и он следует за мной, его парадные туфли стучат по паркету. Я жалею, что не надела туфли. Мои ноги в носках выглядят глупо, как будто мне нужна еще одна вещь, привлекающая внимание к тому, как я молода. У задней двери я влезаю в отцовские мокасины, которые ждут меня на коврике, — мне лень искать свою собственную пару обуви. Когда я бросаю взгляд на Бо из-под ресниц, клянусь, на его лице появляется удивленное выражение. Я рывком открываю заднюю дверь, и он быстро протягивает руку и придерживает ее для меня, так что мне приходится подныривать под его руку, чтобы выйти наружу. «Джентльмен», — говорю я себе с благоговением. Большинство парней, которых я знаю, придерживают дверь только в том случае, если планируют подставить подножку. Я улыбаюсь в знак благодарности и вздыхаю с облегчением, как только мы оказываемся на улице — и потому, что нас не слышат мои родители, и потому, что здесь Бо не кажется таким завораживающим.

Что такого в возрасте, что заставляет молодежь чувствовать себя неловко? Я пытаюсь заставить себя расслабиться, сосредоточившись на ухоженной дорожке передо мной.

Наконец, он нарушает молчание.

— Ты учишься в «МакГи»? — спрашивает он.

Я с энтузиазмом киваю, почему-то впечатленная тем, что он что-то знает обо мне:

— Откуда ты знаешь?

— Мне сказали твои родители, но думаю, что смог бы догадаться, — говорит он, указывая на мою форму.

Ах да, на мне все еще клетчатая юбка и белое поло с эмблемой школы. Мои растрепанные вьющиеся волосы собраны в пучок, как у балерины, и на голове повязка в клетку, в тон форме, сдерживающая растрепавшиеся пряди, хотя, если судить по моему забегу, они, скорее всего, уже запутались. Я сопротивляюсь желанию поднять руку и нащупать хаос. Бессмысленно беспокоиться о том, как я выгляжу сейчас. Он уже видел меня.

— Я тоже должен носить форму, — говорит он, как будто желая подбодрить меня.

Я оглядываю его костюм. Приталенные брюки обтягивают его мускулистые бедра при ходьбе. Не смотри туда, идиотка! Я поворачиваюсь обратно к дорожке, ведущей от дома к квартире:

— Для работы?

— Юридическая школа.

Значит, он намного старше.

— Я учусь в старших классах, — говорю я, как бы подчеркивая, что уже заканчиваю старшую школу. — Присматриваюсь к колледжам.

— Это захватывающе, — говорит он, и я с удивлением замечаю, что в его голосе нет покровительства. — Твои родители также упоминали что-то об аспирантуре.