– Много я видел, татулька, да мало я знаю… Скажи мне, что за люди мучаются там, по правую руку?

– Это грешники, – ответил ему Андрон. – При жизни не работали, чужой пот, кровь сосали, на боку лежали. Зато теперь тут каменья ворочают, а упадут – гады их кровь сосут, тело точат. Какие поступки, такая и кара.

– А за что, татулька, люди языками горячие сковороды лижут?

– За то они лижут, что долгий язык имели. Лгали, понапрасну клялись. За неправду присягали. Людям зло причиняли. Такая им и казнь.

– А то вижу я людей, – продолжал испуганно и жалостливо спрашивать поводырь, – что сырую землю жрут. Давятся, кровь изо рта течет. Почему так?

– А потому так, – сурово отвечал певец, – что всего этим людям было мало. Богатство собирали, чужое заедали, бедных обижали, землю забирали… А что есть богатство? Земля, не что другое. Пускай жрут ее. Какая заслуга, такая и награда…

– Еще вижу я людей, сами с себя шкуру лупят, мясо на куски разрывают, солью посыпают. Чем они провинились?

– Они с бедного последнюю сорочку срывали. Вдов, сирот забижали… Пусть знают, как солоны сиротские слезы.

– А то видел я – на себе люди сохой пашут. Новину поднимают. А земля каменистая, тяжелая. По бокам – столы с едой стоят, люди голодом мучаются, а достать не могут. Чем заслужили они такую муку?

– Эти люди: воеводы, бискупы,[10] цивуны и маршалки.[11] Они народ мордовали… И в будни и в свято. Ни хворого, ни здорового не разбирали. Жалости, милосердия не знали. Сами вкусно ели, сладко пили. Убогих не дарили, голодных не кормили. Пусть же испытают, как голодать, холодать, каменья пахать.

Одобрительный гул послышался вслед за ответом слепца. Окружающие готовы были уже сравнить свою жизнь с услышанным, но Андрон поднял руку, требуя тишины. Мальчик продолжал:

– Коли ж ты все знаешь, так скажи ты мне, татулечка, кто и за что в смоляных реках, озерах кипит? Дуже они стонут, зубами скрипят.

– Эта кара самая наибольшая, – ответил слепец. – Кипят в смоле гайдуки, слуги панские, и мужики, что панам продались. Своего же брата выдавали. За народ, за правду не стояли. Последнюю скотину у мужика для пана отбирали, по миру бедовать пускали. Соседей от врагов не обороняли. И нет им ни дна ни покрышки. Что посеяли, то и пожинают, по заслугам плату принимают.

Мальчик закрыл лицо руками и будто всхлипнул:

– Этих мне жалко, татка. А не можно их спасти?

– Нет, – печально ответил Андрон. – А коли ты такой жалостливый, то и спасай людей, которые своей правды не видят… Ходи по селам и по городам. Не минуй ни одной хаты бедной. Убогих учи, давай пример. Чтобы были они между собой добрыми. Друг друга бы не обижали, чужого не брали. Своего брата панам не выдавали. Русских людей вместе собирали. Открывай очи посполитым людям. Научай различать правду от кривды.

– О какой кривде говоришь? – раздался вдруг голос.

Протиснувшись вперед, в круг вошел безбровый.

– Очи мои открыты, где увидеть ее? – спросил он, вытянув шею.

Андрон повернул к нему лицо и ничего не ответил. Мальчик-поводырь испуганно прижался к старику.

Окружающие молчали, не понимая, что хочет этот невесть откуда взявшийся человек.

– Молчишь, сова? – крикнул безбровый. – А того не знаешь, что твои слова смуту сеют?

– Эй, человече! – вступился молодой гончар Петр, что провел ночь у костра под стенами города. – Отойди, мы про свою беду песню слушаем.

– От таких песен душегубство по княжьей земле идет! – огрызнулся безбровый.

Вокруг зашумели. Обступили безбрового, заговорили:

– Иди своей дорогой! Чего пристал к старику? Откуда такой?

Безбрового потихоньку выталкивали из круга.

– Кто ты есть, что мирным людям слушать мешаешь? Иди! Иди!

– Не тронь! – сопротивлялся безбровый. – Гляди, не было бы худа.

– Воеводский он! – крикнул стоявший в толпе Георгий.

– Знаю, что он из раю, да как зовут, не знаю, – ответил Петр и толкнул безбрового так, что тот растянулся на четвереньках.

Толпа захохотала.

– Пускай таким чином до своего пана скачет.

– Спасите! – закричал безбровый, вскакивая. – Убийство! Гей, стража! – побежал на середину площади.

Толпа возле певца быстро стала редеть.

Петр оглянулся на подошедшего Георгия.

– Уходи, парень. Теперь добра не жди…

И точно. На площадь со всех сторон сбегались воеводские стражники. Не пытаясь уяснить причину крика, они обрушили свои плети на спины первых же подвернувшихся людей. Полетели на землю лотки с мелким разносным товаром, зазвенела посуда. Площадь огласилась воплями зазевавшихся.

Старый певец по-прежнему сидел на своем месте, держа на коленях умолкшую лиру, и, высоко подняв голову, прислушивался к крикам и шуму.

Мальчик-поводырь испуганно тянул его за полу свитки и дрожащим голосом просил:

– Деду, бежать надо… бежать!..

Но было уже поздно. Безбровый подскочил к слепцу, рванул его за ворот. Старик невольно поднялся, взмахнул руками. Лира скользнула вниз и застонала на камнях мостовой.

– Вот он! – кричал безбровый. – Вяжите его, грабителя! И щенка его вместе… В колоду!

Георгий шагнул к безбровому:

– Пусти!

– Ага, и ты тут… – Безбровый пытался схватить Георгия свободной рукой. – И тебя прихватим…

Георгий размахнулся и… р-раз! Безбровый полетел на землю.

– Убивают!.. – закричал он дурным голосом, захлебываясь кровавой пеной.

– Хлопца моего спасите… – просил старик. – Люди добрые, хлопца моего!..

– Всех хватайте, всех. И купца Скорины сынка… Юрку, душегубца… – вопил безбровый, боясь приблизиться.

Георгий оглянулся. За ним был высокий дощатый забор с узкой калиткой. Схватив перепуганного мальчишку, Георгий бросился к калитке. Двое стражников уже вцепились в Андрона. Георгий, с разбега ударив плечом в калитку, выбил деревянную щеколду и свалился в какой-то сад, увлекая за собой мальчика.

Из глубины сада, гремя цепями и оглушительно лая, навстречу им бросились две собаки. Георгий вскочил на ноги и, быстро подперев калитку тяжелым колом, загородил собой мальчика. Собаки кидались, хрипя и давясь в ошейниках.

Прикрывая мальчика и не сводя глаз с собак, Георгий медленно подвигался вдоль забора. Собаки неотступно преследовали их, казалось вот-вот готовые сорваться с цепей.

На площади продолжалось неистовство. Кто-то уже колотил сапогами в запертую калитку. Крепко сжав руку мальчика, Георгий бросился в глубь сада.

Возле соломенного шалаша стоял маленький горбун и спокойно смотрел на беглецов, прикрываясь от солнца длинной белой рукой. Эта мирная фигура была так неожиданна, что Георгий остановился. Калитка затрещала под яростными ударами. Горбун молча показал Георгию на кусты крыжовника в углу сада и направился к калитке, ласково успокаивая собак.

Беглецы бросились к кустам. С трудом пробравшись сквозь колючие ветки, они очутились возле высокой каменной ограды. Быстро осмотрев ее, Георгий заметил поросший полынью лаз, прикрытый замшелым камнем. Он отбросил камень и полез под ограду. За ним последовал мальчик.

Георгий хорошо знал такие лазы, тайно вырытые мальчишками под оградами чужих садов. Не раз ему удавалось таким путем пролезть на животе под носом задремавшего сторожа. Но это было совсем непохоже на то, чего ожидал юноша. Пора уже было выбраться на улицу или в соседний двор, а беглецы все еще ползли в темноте, меж сырых стен узкого подземного хода. Георгий остановился и, протянув руки, нащупал маленькую, обитую железными полосами дверь. Он легонько толкнул ее, и дверь отвалилась, глухо ударившись о стену.

– Дядя! – послышался испуганный голос мальчика.

– Тут я, – отозвался Георгий. – Ползи сюда!

– Боюсь, – шептал мальчик, всхлипывая. – Темно тут…

– Не бойся, – ласково сказал Георгий, еще не решаясь ползти дальше. – Скоро выберемся. Тебя как зовут?

– Янка, – прошептал мальчик. – А дедушка?