Я позавтракал с Мод и мсье Ти, за столом выразил удивление по поводу того, что в Кер-Эмма никто не похваляется своими успехами. Члены клана проявляли скромность, каких бы высот они ни достигли.

– Нам противен дух соревнования, – ответила Мод.

– В городской школе детям не ставят оценки, – добавил мсье Ти. – Им просто говорят, делают они успехи или нет.

– А если они топчутся на месте?

– На них смотрят как на больных! – смеясь, заявила Мод.

Хотя в моих жилах не было ни капли крови Непомюсена, я ощущал себя членом большой семьи. Разве я не вышел за пределы возможного, постоянно сдерживая свои инстинкты? Я в такой же мере был Соваж, как и Крузо.

И после полудня Фанфан не показалась ни на минуту. Я знал, что теперь она готова на любые проделки, чтобы сломить мою волю: от своего она никогда не отступится. Как истинная дочь Кер-Эмма.

Наступил вечер. На берегу, вокруг костров, люди Кер-Эмма распевали «Песнь о дамбе», шутливый гимн во славу Эммы и Непомюсена, состоявший из сотни куплетов. В некотором отдалении молодые влюбленные потихоньку старались «поладить». Стало почти традицией в этот вечер завязывать любовные отношения между отдаленными кузенами и кузинами. Из поколения в поколение старики вспоминали дальних родственников и родственниц, с которыми «поладили» в эту ночь.

Беспокойство мое возрастало. Никто не видел Фанфан, с тех пор как она пошла купаться в полночь. Но ни ее родители, ни Мод и мсье Ти не тревожились. Должно быть, считали, что она смешалась с толпой. Напрасно искал я ее лицо среди собравшихся у костров.

У меня сохранялось впечатление, будто обломок бревна, который я принял сначала за Фанфан, потом – за ее труп, был знаком, предвещавшим катастрофу. Чем больше смеялись и плясали вокруг меня, тем больше крепло во мне предчувствие, что с ней случилось несчастье. Я представлял ее себе утопленницей. Меня преследовал образ бревна, танцующего на волнах возле дамбы. И я пожалел, что не поцеловал ее в губы хотя бы раз. Может, она покончила с собой, желая доказать, что не может жить без меня, или произошел несчастный случай? Свечи на столах казались мне погребальными атрибутами, цветы – траурными венками, и эта огромная семья будто бы собралась на поминки. Каким дураком я был, когда думал, что наша непорочность помогла бы мне пережить ее кончину; напротив, она усугубляла мое горе. Чувство незавершенности обостряло мою боль.

Я бродил по песчаному берегу, как вдруг в конце пляжа увидел девушку, которая плясала не очень классическое фламенко у костра, в кругу восхищенных зрителей. В основном это были молодые мужчины. Кто-то аккомпанировал ей на гитаре. Я подошел поближе. Это была Фанфан, наряженная в испанский костюм и размалеванная как проститутка. Все взгляды были прикованы к ее декольте. На ногах у нее были черные чулки, державшиеся кружевным поясом, который можно было видеть, когда юбка разлеталась в танце. Фанфан холодно посмотрела на меня. Отсветы пламени придавали ее лицу демоническое выражение. Она продолжала танцевать, раскачивая бедрами, дыхание ее становилось прерывистым, как во время оргазма. Мужчины следили, как извивается ее тело в ритме фламенко. Она улыбалась, слегка задевала мужчин, выставляла грудь и на прощанье гладила каждого по щеке. Волосы ее были распущены. Мелькали то затылок, то шея. Все ее желали; и у нее был такой вид, будто и она всех желает. Наши глаза снова встретились. Взгляд ее был жестким. Я понял, что она не шутит, что отдаст свое тело этим мужчинам, если я откажусь обнять ее. Она была на пределе и предпочитала замарать себя, но не быть ежедневно отвергаемой. Я на своем опыте знал, до чего страсть может довести человека, тем более женщину. Значит, она в этот день решила проявить нетерпение и не позволить мне устоять перед таким испытанием.

Фанфан, танцуя, наклонилась ко мне и прошептала:

– Они все, все будут моими сегодня ночью…

На губах ее появилась деланная улыбка; затем, с последним аккордом, она подняла руки вверх. Гитара смолкла. Фанфан опрокинулась назад, в объятия светловолосого парня. Я бросился к ней.

– Фанфан, – позвал я, дергая ее за рукав.

– Кто это? – презрительно процедила она.

– Чего тебе от нее надо? – спросил блондин, отталкивая меня.

– Фанфан…

– Я не знаю этого человека.

Не раздумывая, я двинул молодого человека коленом в пах. Он согнулся и застонал. Я схватил Фанфан за руку и увлек из этого ада.

Мы остановились, задыхаясь, в полутьме у скал.

– Ладно, – сказал я. – Я стану твоим любовником. Но один-единственный раз в жизни. Не хочу, чтобы привычка сгубила нашу страсть. Понимаешь? Мне хочется для нас идеальной любви. Скажи – когда, но это будет единственная ночь.

– Сегодня, – сказала она совершенно естественным тоном.

Я застыл. Как пойдешь на попятный? Но я-то сделал ей такое предложение, только чтобы оттянуть время и удержать ее от падения.

– Сегодня ночью, – с улыбкой повторила она.

– Ты поняла, что других ночей не будет? – Да.

– Ладно, я согласен…

Фанфан взяла меня за руку. Ее прикосновение взбудоражило меня. Наконец-то я буду обладать этой женщиной, которой в душе принадлежал уже больше года. Мы пошли к дюнам. Я старался удержать в памяти океанские запахи, легкий ветерок и тысячу одолевавших меня чувств. Робость, радость, тревога, смущение, разбитое зеркало, расстегнутый воротничок, полнота ощущения. Я знал, что эта ночь женихания кузенов и крин будет последней, и ничего не хотел упустить, чтобы потом было что вспомнить.

Фанфан легла на песок лицом к звездам и протянула мне руку. Я согрел ее дыханием, перецеловал пальцы, потом перевернул и добрался губами до самой сердцевины ладони. Двинулся выше по руке, но она остановила меня, шепнув:

– Нет…

– Что?

– Сегодня ты получишь только руку.

– Что еще за выдумка? – в испуге воскликнул я.

– Если сегодня я вся буду твоей, ты, чего доброго, и в самом деле постараешься, чтобы эта ночь не повторилась. Я хочу отказать тебе, чтобы тебя распирало желание снова лечь со мной. А сегодня – вот тебе рука, пожалуй, до локтя, и не выше.

– Фанфан, ты не соблюдаешь наш уговор.

– Это ты мне его навязал. Не хочешь же ты, чтобы я отдавалась тебе всякий раз, как ты удостоишь меня такой милости! Теперь ты пострадай, как я страдала столько времени. Тебе придется довольствоваться тем, что я тебе отдам, – добавила она и снова протянула мне руку. Инстинктивно я отпрянул и руку оттолкнул.

– Нет, будет только эта ночь, или не будет ничего! – вскричал я и встал на ноги.

В испуге Фанфан приподнялась и ухватила меня за штанину; потом бросила мне как бы вызов:

– Что ж, ты получишь все…

Она произнесла эти слова, как если бы она была уверена в своих эротических возможностях. Эта уверенность беспокоила и завораживала меня.

И мы предались любви под открытым небом, отбросив стыд и вновь обретя доверие и нежность друг к другу, самозабвенно и сдержанно. Фанфан изумляла меня до рассвета.

Она спросила:

– Ты снова примешься за свое?

– Если бы эти часы не были полны такого высокого сладострастия, я, возможно, попробовал бы уступить еще раз твоим настояниям. Но зачем подвергаться риску загубить воспоминание об этой идеальной ночи?

Фанфан закрыла глаза.

Я хорошо все продумал. Мне оставалось только умереть. Разумеется, я буду притворяться, что живу, но в глазах Фанфан я должен скончаться, чтобы наша любовь, достигнув апогея, такой и осталась.

Наша ночь любви навсегда лишила нас очарования прелюдии; и все мое существо восставало при мысли о том, что наше страстное влечение друг к другу неизбежно ослабеет. Я хотел, чтобы история нашей любви вдохновила какого-нибудь автора на создание художественного произведения с истинным размахом. Шекспир и Мюссе учили, что только смерть придает любви истинное величие. Значит, я должен был покинуть этот мир.

Я выбрал смерть в волнах океана, так как этот вариант делал правдоподобным исчезновение моего трупа. Нужно только поехать в Кер-Эмма и выйти в море на парусной лодке в присутствии свидетелей, причем не брать с собой спасательного жилета. В миле от берега я переверну суденышко и доберусь до берега вплавь. Достаточно будет оставить сухую одежду на берегу неподалеку от маяка мсье Ти или еще где-нибудь и потихоньку вернуться в Париж.