Рыжуня торопилась куда-то по своим собачьим делам. Два дня назад её выгнали из подъезда пятиэтажки, в котором она жила последние недели две, но это её пока не особенно волновало: был только конец августа, до наступления холодов было ещё далеко, а приближающиеся осенние дожди её не пугали – привыкла, знаете ли. Вот и сейчас на собирающиеся на горизонте низкие свинцовые тучи и глухо ворчавший гром она не обращала внимания.

Рыжуня была обычной беспородной псиной, каких много жмётся в подворотнях любого среднего города. На одних брезгливо покосишься и ускоришь шаги, другим – невольно улыбнёшься и потянешься потрепать по загривку. Рыжуня относилась к последним – не красавица, но с шармом. Когда-то были у неё и хозяева, и тёплый дом, и неплохая ежедневная кормёжка. Но хозяева, уезжая из города и не сумев подыскать собаке новый дом, как водится, выгнали её на улицу. С той поры прошло уже около трёх лет.

…Дождь застал Рыжуню у одного из городских долгостроев. Забившись под какой-то бетонный блок, она с интересом наблюдала за шелестящими струями воды.

«Дождь – он ведь такой же бродяжка, как и я, – думала собака. – Сегодня он здесь, а завтра – за много-много моих шагов отсюда, обнимает какую-нибудь другую псину… или даже человека. Ведь и среди людей бывают бродяжки! Они тоже живут под скамейками в парках и тоже голодны… Интересно, знает ли об этом дождь? Есть ли у него дом и что он любит есть на завтрак? Умеет ли он говорить?»

Рыжуня уже совсем собралась спросить обо всём этом у дождя, как вдруг где-то рядом раздалось слабое «Мяу-у-у!» Выглянув, она заметила неподалёку на пригорке котёнка, которого заливало водой – вокруг уже скопилось целое озеро, и вода продолжала прибывать. Рыжуня неторопливо выбралась из своего укрытия и побежала к нему. Она была довольно высокой собакой, но и ей в одном месте вода залила плечи. Рыжуня взяла котёнка зубами за загривок и понесла к себе, а он – надо же! – не испугался и спокойно висел у неё в зубах. Впрочем, не верьте словам о вражде собак и кошек! Бродяжки, даже если их называют непримиримыми врагами, сумеют найти общий язык намного лучше тех, кто вырос в тепле и неге.

Рыжуня опустила котёнка на землю в своей «времянке».

– Ты кто? – спросила она глазами, как умеют говорить только животные.

– Шарик, – тоже молча отозвался котёнок. – Бродяжка Шарик. Меня назвала так мама, потому что я очень пушистый. Сейчас я мокрый и этого не видно, а когда высохну – посмотришь, какой круглый стану!

– А где сейчас твоя мама? – Рыжуня принялась вылизывать его мягкую шёрстку.

– Не знаю, – Шарик грустно опустил голову. – Моя мама тоже была бродяжкой. Однажды у неё родились мы – я и четверо моих братьев и сестёр. Пока мы были маленькие, жили вместе в котельной, а когда подросли и научились кушать сами, нас растащили кого куда. Я сначала думал, что поодиночке нам будет легче пробиться… Может, думал, подберёт кто-нибудь. А сам – уже третий месяц бродяжу. Рыжуня, подбери меня, а? Ведь даже бродяжить на двоих веселей!

– Для начала давай-ка выспимся, – улыбнулась в ответ Рыжуня, – а завтра решим, что делать!

Они забрались поглубже в свою нору; Шарик уснул, прижавшись подсыхающим боком к животу Рыжуни, а та, слушая его довольное урчание, вспоминала о том, с каким трудом давалась поначалу ей самой жизнь беспризорной бродяги. Как бежала она за машиной уезжающих хозяев, недоумевая, как же это: куда-то уехать – и без неё; как приползла потом, еле живая от усталости, в свой подъезд, решив дождаться их там; как выла на луну от обиды и страха, поняв, что хозяева не вернутся уже никогда; как гнали её отовсюду её бывшие соседи, ещё вчера казавшиеся лучшими друзьями и ласково трепавшие её по загривку…

Вдоволь наплакавшись, Рыжуня ушла тогда на недалёкую помойку. Понемногу привыкала к жизни побирушки, каких много бывает в любом большом городе – и больших, и поменьше, и о двух, и о четырёх ногах. Она всё ещё оставалась симпатичной собакой – лохматой, высокой и сильной. Только голова её всё чаще склонялась теперь от тоски низко-низко, к самой земле, да ушки, всегда стоявшие торчком, тоже поникли. Она научилась избегать людей, слишком часто пинавших её, если она подходила слишком близко, а в тёмных её глазах постоянно бились страх и недоумение. И ещё – обида: за что?! Люди, что сделала я вам, что вы стали такими злыми и жестокими? Кто научил вас обижать тех, кто слабее вас? Нет, Рыжуня не озлобилась и не стала сама такой же жестокой, каким был мир, окружавший её бродяжничество. Но она превратилась в угрюмого, замкнутого, не верящего никому зверя. Шарик стал для неё подарком судьбы: она вдруг почувствовала, что всё ещё может быть кому-то очень нужна. Рыжуня прикорнула рядом с котёнком, закрывая его собой от холода и дождя, и крепко уснула.

Серое утро разбудило бродяжек одновременно. Шарик, высохнув, действительно сделался круглым от покрывающей его густой шерсти, но Рыжуня всё-таки заметила, что он сильно исхудал. День обещал быть пасмурным, но тёплым; стряхнув остатки сна, собака повела своего нового друга к мусорным бакам возле недалёкой столовой – там, как она успела усвоить, всегда можно было разжиться парой косточек, а если повезёт, то и маленькой горсточкой мясных обрезков. Правда, слишком сильна была конкуренция, но Рыжуня могла постоять за них обоих.

– А где ты всё это время жил? – спрашивала она у товарища.

– Когда как, – отзывался Шарик, быстро перебирая пушистыми лапками. – Под скамейками, в подвале на трубах, в дупле дерева, на чердаке. А как-то два дня прожил у мальчика и девочки – они подобрали меня, принесли домой, накормили… Никогда больше так хорошо не ел!.. А потом приехала их мама из … как это?.. из командировки, и выгнала меня.

– У людей это сплошь и рядом, – грустно улыбнулась Рыжуня. – Они подбирают тебя, чтобы поиграть, а когда ты им надоедаешь, выбрасывают обратно. А многие ещё и слишком часто лгут – и себе, и другим. Проще всего, знаешь ли, с теми из них, кого остальные зовут странным словом «бомж». Ты знаешь, сколько таких? Намного больше, чем шерсти у меня на лапах. Вот, кстати, ещё один пример бесконечной жестокости двуногих: они выгоняют из дому не только нас, но и друг друга. Но именно они, эти беспризорные мира двуногих, частенько оказываются добрее всех остальных по отношению к нам, четвероногим бродяжкам. Потому что мы с ними одной крови. И они, и мы знаем об одиночестве и страхе намного больше других, потому что вся наша жизнь – одна большая тоска по теплу. Одна бесконечная дорога. И что ждёт нас за всеми её поворотами, не сможет ответить никто. Даже самые оголтелые из нас, которые, не мысля уже себя без этой вечной дороги, всё ещё верят во что-то…

… На столовской помойке уже копошились три-четыре угрюмые псины и два облезлых кота. Заметив новеньких, собаки навострили уши, но Рыжуня, прикрыв собой испугавшегося Шарика, оскалила крупные желтоватые клыки и угрожающе зарычала. Бродяжки вернулись к своим делам, а Рыжуня и Шарик, раскопав в мусоре кучку каких-то объедков, принялись за еду. Вдруг Рыжуня насторожилась; остальное население помойки тоже тревожно принюхивалось и заметно нервничало. И Рыжуня вдруг учуяла запах, долетевший до неё вслед за рокотом мотора какой-то большой машины – густой, неприятный запах, запах опасности. Плохой и очень страшный. Так пахнет беда. Мотор гудел всё громче, и в переулок свернул большой грузовик. И Рыжуня, поумневшая за годы своего бродяжничества, сразу поняла, почему от него пахнет опасностью – на таких грузовиках ездили те, кого четвероногие беспризорники называли «Те-Кто-Снимает-Шкуры» – проще говоря, собачники. Переулок заканчивался тупиком, но коты сумели ускользнуть с помойки сквозь какие-то одним им знакомые щели, а собаки метались кругами, скуля от страха. Из кабины фургона вышли двое – один нёс дробовик, другой – большой сачок, а из задней двери столовой вышел толстяк в белом фартуке – видимо, повар. Рыжуня не растерялась – она схватила Шарика в зубы и, отбежав в сторону, засунула его в дыру под крыльцом одного из домов.