Я немного похозяйничала в квартирке, распечатала новую зубную пасту и щетку, постирала свое белье и носки. В шкафчике нашлась пара новых комплектов моего размера, но мне хотелось заняться чем-нибудь полезным, хотя бы и не очень важным.

Книги на зеркальных полках я трогать не стала. Чтение сейчас не смогло бы ни успокоить меня, ни развлечь, я не то, что бы была взвинчена, но нервы у меня были явно не в порядке. Я включила телевизор, уменьшила звук до нуля и, немного посмотрев в бессмысленно двигающиеся картинки, заснула. Диванная подушка и плед показались мне идеальным постельным бельем, и в любом случае расстилать кровать в другой комнате мне не хотелось…

***

Спала я долго, тихо, никому не мешая, никого не тревожа, а впрочем, тревожить тут было вроде бы некого. В телевизоре все так же хаотически метались обеззвученные картинки, и я подумала о том, как это на самом деле нехорошо – спать при невыключенном электроприборе.

Хотя, если по правде, все это мне казалось таким смешным и неважным теперь…

У меня была цель – яркая, действительная, до судорог настоящая. Трудновыполнимая. И от этого тем более привлекательная…

Я не стала завтракать и не стала собирать багаж – мне не хотелось есть и нечего было брать.

Почему-то во мне жила твердая уверенность в том, что если мне что-то понадобится, я это найду. Другое дело как; а впрочем, как бы то ни было, я это найду все равно.

Я взяла только деньги из темно-коричневого, ручной резьбы бара. В баре вообще-то полагалось хранить вино и коньяк, но хранилось по какой-то причине все подряд. Сумма была небольшой, и все же на билет и несколько дней скромной жизни мне должно было хватить. В ценах я ориентировалась неожиданно хорошо.

И больше я не взяла ничего.

Дорога до вокзала показалась короткой. На тротуарах деловито суетились городские вороны, солнце с горделивым достоинством стремилось завершить свой каждодневный путь, город с не меньшим достоинством готовился сбросить респектабельные дневные одежды, а мне вообще-то было до всего этого очень далеко: и до дороги, и до ворон, и до солнца.

Я уезжала из странного города своих снов…

Такого реального и нереального одновременно, потому что ночью он был одним, а днем притворялся совсем другим, заурядным, скучным, туристским до пошлости.

Но это была только маска, нелепая обманка, раздражавшая меня со всей своей лицемерно-насмешливой силой: ведь я-то знала, что город бывает иным!

Вечерним, кипучим, призрачным и живым, немного ироническим – у моего города вообще-то было хорошее чувство юмора.

Странное это было чувство – расставания с Псковом. Без особенного сожаления, с смутной уверенностью в новой встрече.

Я купила кой-какой еды в дорогу, две книжки в мягкой обложке – про любовь и про убийство, обе неизвестных мне авторов – и билет на поезд, отходивший через час. Все складывалось как нельзя более удачно. Да и не могло, пожалуй, складываться иначе.

Стеснения в груди, беспокойства и напрасных сожалений тоже не было, была убежденность в собственной правоте. Простая и ясная, как буднее утро идиота.

«Я еду в Москву», – подумала я. Москва – такой большой город. Ужасный, кружащий голову, необыкновенный.

Я еду в Москву к сестре.

…И призраки меня больше не тревожили.

***

Поезд на Москву. Плацкартный вагон. Вечерний двенадцатичасовой рейс. Двенадцать часов ехать, двенадцать часов грезить и мечтать… Сожалеть о несбывшемся. Читать книжки. Пить минералку. Думать. Спать.

Жалко, что в нашей жизни все так происходит. Жалко, что я не особенно представляю себе, что, собственно говоря, делать дальше. Жалко…

Попутчики попались хорошие, молчаливые, целиком занятые собой и друг другом. (Мне на попутчиков вообще всегда везло. Всю мою богатую на поездки жизнь.) Мать с двенадцатилетней дочерью («Ма-ам, а как это окно открывается?»; «Ма-ам, а мы скоро приедем уже?») и какой-то щуплый на вид мужичонка с нижней полки, сразу же отвернувшийся к стенке.

Мое же место оказалось сверху. Я лежала, наслаждалась тем, что никто ко мне не пристает с разговорами, и потихоньку дремала.

Тук-тук-тук-тук, тук-тук-тук-тук…

Люблю ездить поездом. Хорошо, негромко. Вагонные звуки тихие: кто-то прошел в тамбур, кто-то полез за водкой в рюкзак и опрокинул пустые уже бутылки, а у кого-то на другом конце вагона душевный разговор о жизни зашел.

Спать. Набираться сил для нового дня.

Спать. Новый день будет таким же трудным, таким же неласковым…

Спать. Спать…

Тук-тук-тук-тук, тук-тук-тук-тук…

2.

Вот и Москва.

С Ленинградского вокзала прямо в метро – одним длинным пронзительным движением, пересадка в центре города. Ах. Кто-то кого-то толкнул. Ох. Кто-то пробивается к выходу. Sorry.

Ох. Ах. Sorry.

Метро. Московское метро похоже безумно на все другие метро мира, но есть в нем некое сугубо личное своеобразие. Еще бы! Вот где она, Россия-матушка, вот где она, изрытая землица русская! Церковная. Бояро-кремлевская. Кладбищенская. Хоть мечи-кладенцы в переходах искать начинай, в самом-то деле…

Московское метро похоже на подростковый секс: тесно, непривычно, неловко. Час пик. Переполненные вагоны.

Ох. Ах. Sorry.

***

Дорогу я знала.

Нет, она не запечатлелась – смутно и безотчетно – в моей «подкорковой» памяти, просто у меня был адрес, и я некогда жила в этом городе. Непривычно про Москву – «этот город». Уж слишком она сама по себе, слишком сама-своя, чтобы про нее можно было бы вот так, походя, обронить «этот город»…

Моя старшая сестра обиталась, как большинство москвичей, на окраинах. В одном из Богом забытых «спальных» районов.

Туда я и направилась.

Но дом ее не был стандартным, одним из многих, будь то режущие провинциальный глаз дома тридцати этажей или типовые хрущовки.

Это был старый, 50-ых годов домик, неизвестно как здесь оказавшийся, в два этажа, с отказывающей подчас системой канализации; домик, давно заслуживающий хорошей реставрации, а то и капитального ремонта, с деревянной лестницей и чердаком, полным ветхого постельного белья.

Моя смешная память, мой инстинкт, моя шизофрения привели меня сюда. Что будет дальше?

Валентина… Сестра.

Она встретит меня радостно? Так, что станет понятно: этой встречи мы ждали долго.

Валентина, мы с тобой многое пережили. Были вместе, когда большинство давно разошлись бы по разным тропинкам. Ссорились, не соглашались, до хрипоты орали друг на друга. Оставались рядом даже тогда, когда это казалось совсем невозможным.

Валентина, все осталось по-прежнему?

Самое трудное всегда – сделать первый шаг. Я его сделала.

…Лестница оказалась именно такой, как я ожидала: темной, расшатанной. Неожиданно чистенькой. Уж никак не ожидаешь встретить в подобном доме такую вот хрустальную чистоту. Даже аккуратный половичок у двери имелся.

Сестра жила на втором этаже этого странного дома. Поднималась я медленно, нехотя, оттягивая неизбежное. Сердце колотилось как безумное.

А я ведь всего лишь шла к любимой сестре. Всего лишь…

На мой звонок открыли не сразу.

Темноволосая хмурая женщина посмотрела подозрительно и неприветливо. Странно, что вообще открыла. Глазка в двери не было.

– Вам кого?

– Позовите, пожалуйста, Валю.

Женщина растерянно заморгала, словно я потребовала у нее что-то запредельное.

– Вы имеете в виду… вам нужна Валентина Гольц?

Я почувствовала, как начинает кружиться мир. Кружиться – неверно сказано… Он менял краски, углубляясь, становясь полнее, и шире, и ярче.

Реальней. Мир становился настоящим.

Женщина неожиданно потускнела, съежилась. Такая маленькая была она сейчас. Внешних звуков не стало.