– Не понимаю, но могу представить! – кивнул Акентьев. – Старая гвардия!

Он устроился поудобнее на венском стуле, огляделся. Метражи здесь были небольшие, но все искупалось домашним уютом, которого он был лишен в своей собственной квартире. Хотелось задержаться здесь подольше, о чем он немедленно сообщил хозяйке.

– Я тебя не гоню, – сказала Альбина с улыбкой.

– Ты все еще не можешь меня простить? – спросил он, пока она наливала чай.

– Нет, почему же? – Альбина подняла брови. – Все, что было, уже неважно. Знаешь, как говорят, прошлого уже нет, будущего еще нет, есть только настоящий момент. Текущий, так сказать.

– Есть только миг, за него и держись!

– Да. Знаешь, после всего, что мне довелось пережить, ничего другого не остается. Ты помнишь Невского? – спросила она.

– Конечно, – пожал недоуменно плечами Переплет. – С памятью у меня, слава богу, все еще в порядке! А почему ты спросила?

– В последнее время, он не идет у меня из головы!

Наверное, Акентьев должен был быть последним человеком, с которым она могла бы обсуждать Нев-ского, только… Только больше никого не было. Марков далеко, Иволгин – человек хороший, но с Женей знаком не был.

Альбина была готова даже рассказать Переплету о письме, которое получила от Флоры Алексеевны, о той подлости, которую, как оказалось, подстроила Невскому в больнице похотливая сестричка… Хотела поделиться тем, что носила давно на сердце. Потому что он знал Невского, посмеивался над ним немного, но было ведь что-то, что объединяло всех их тогда – так ей казалось.

Но, не успев начать, она поняла, что ошиблась. На лице Акентьева появилось жесткое выражение, словно она затронула больную тему. Черт возьми, подумала она – да он кажется, ревнует. Ревнует ее к Женьке Невскому, словно тот до сих пор жив.

Тут она попала в точку. Акентьев предположить не мог, что на пути у него окажется не только Олег Швецов, но еще и давно покойный Невский. С мертвецами трудно бороться, это факт. Иначе он мог бы продолжить разговор, мог сказать ей, что и сам вспоминает нелепое самоубийство чудака-одноклассника… Что на него оно произвело впечатление едва ли не большее, чем на кого-либо. Потому что он никогда не думал, что Евгений способен на что-то, кроме юношеского стихоплетства. Но к чему тревожить прошлое? Пусть мертвецы тихо лежат в своих могилах.

– Так что там за бумаги ты принес? – спросила она, закругляя разговор.

– Бумаги – это только предлог, чтобы увидеть тебя, – признался он. – Разочарована?

Альбина не ответила, по ее лицу пробежала тень. Переплета это позабавило. Первый шаг был сделан.

– Могу я позволить себе небольшую… шалость, скажем так? – вопросил он. – Или советский чиновник непременно должен быть бесчувственной мраморной статуей?!

– Мы оба знаем, – сказала она, стараясь держать себя в руках, – какой ты шалун! Мне это не кажется смешным.

– Мне тоже не кажется смешным то, что такая женщина, как ты, собирается провести всю свою жизнь с человеком, скажем так – посредственным, – сказал он все с той же улыбкой. И нарочно повторил, видя, как она вспыхнула: – По-сред-ствен-ным!

– Я расслышала. Скажи еще, что я его на самом деле не люблю! – предложила она с улыбкой.

– Это было бы глупо. Иначе бы ты не вышла за него замуж, полагаю.

– Верно полагаете, товарищ Акентьев!

– Можно еще чашечку?

Они помолчали, разговор совсем не клеился. Акентьев допил чай и стал собираться.

– Иногда мне кажется, что он и не умер вовсе! – сказала она, когда он стоял уже в дверях.

«Я могу навести справки!» – хотел сказать Переплет, но не сказал. Она бы все равно не поняла.

Он и так поспешил, сделал глупость. И Невский вылез некстати.

Напоследок сказал, что не прощается – при плохой игре важно сохранить хорошую мину. Но он знал – есть сотня способов избегать человека, с которым не хочешь встречаться. А у замужней женщины с детьми таких способов не меньше тысячи. А то, что Альбина вряд ли захочет его снова видеть – можно не сомневаться.

И что теперь оставалось? Либо сдержать страсть, забыть о ней навсегда… Либо действовать. В швейцарском пансионате Дине суждено провести не одну неделю. И за это время можно успеть многое, если подойти с умом. Переплет вспомнил, как недавно на одном внеплановом заседании в ресторане гостиницы «Москва» Дрюня Григорьев со всем доступным ему красноречием рассуждал о мести.

– Месть это святое! – приговаривал он и тряс пальцем, словно держал его на курке револьвера – и жест, и фраза, очевидно, были позаимствованы им из какого-нибудь вестерна.

И рассказывал про какого-то ушлого ублюдка из своих знакомых – тот недавно удачно избавился от конкурентов, подставив их под уголовное дело. Теперь, припоминая этот разговор, Акентьев призадумался. Стоит закрасться в голову мысли, и ее уже не выгонишь.

– Ты читал?! – Альбина сложила газету. – Один из магазинов разгромили какие-то бандиты. Ужас, что творится. Разнесли все вдребезги!

Вопрос был риторический. Олег ничего не слышал, ничего не читал и если сообщал что-то, выходившее за рамки их семейной жизни и работы, то это было то, что он услышал в разговорах с деловыми партнерами или от Александра Акентьева. Из Москвы вернулся с подарками и планами, которыми делился не очень охотно, уже хорошо зная, что Альбина не любит загадывать вперед.

– Бывает, – сказал он по поводу статьи. – Не заплатил, значит, кому следует.

– Как ты можешь говорить об этом так спокойно?! – возмутилась она.

– Девочка моя, – ох, как ненавидела Альбина, когда он брал на себя этот покровительственный тон, – не будь такой наивной. Чудес не бывает! Если кто-то зарабатывает большие деньги, то всегда найдется тот, кто захочет получить свою часть на правах сильного. И если государство не способно защитить нас, то единственный выход – договориться. Это, конечно, неприятно, но ничего не попишешь.

– А ты, ты тоже платишь? – спросила она недоверчиво. – И кому, позволь узнать?! Может быть, этим твоим деловым друзьям?!

– Я ведь тебе объяснил, – сказал он спокойно. – Это совершенно нормальная ситуация! Я не могу без них, иначе нам придется бросить все дело, и даже твой Акентьев нам ничем не поможет! Он же мне и подсказал, кстати, к кому обратиться!

– Хорошо, что папа этого не слышит! – пробормотала Альбина.

– Ну, я бы и не стал при нем ничего говорить! – сказал Олег. – Эй, полегче, пожалуйста, с посудой, а то останемся без сервиза.

Альбина, разволновавшись, едва не смахнула со стола чайную чашку.

В последнее время у них с Олегом было много разногласий. Альбина пеняла ему за то, что он мало времени уделяет семье. Была в этом и доля ревности – ей теперь приходилось поспевать всюду: и на работе, и дома. Швецовы еще не приблизились к тому уровню благосостояния, когда можно все хлопоты по дому поручить прислуге.

Да и в любом случае, Альбина не доверила бы близнецов никому, кроме самых близких людей. Она изумлялась упорству и героизму Вадима Иволгина, который столько времени растил дочь практически один. Однако ставить Домового в пример Олегу было бы, по меньшей мере, несправедливо. При всех своих неоспоримых достоинствах Вадим Иволгин был человеком домашним, почти полная противоположность ее мужу. Недаром они так и не стали друзьями.

В тот день Швецов готовился к важной встрече – собирался закупить разом оборудование и материал на очень выгодных условиях. Сделка шла не под патронажем Акентьева – Олег и сам уже неплохо ориентировался в бизнесе.

Альбина, раньше весьма сомневавшаяся в деловых качествах мужа, видела, что он буквально на глазах приобретает уверенность и хватку. И это ее радовало. Радовало и то, что Олег не превращается в одного из тех жлобов, которых хватало в его недавнем окружении, да и в нынешнем, говоря по правде, тоже. «Всегда можно остаться не замаранным, – думала она, – если только есть в человеке чувство собственного достоинства. Вот и Акентьев, хоть и заседает в своем гадюшнике, все равно не похож на прочих слуг народа». Только последняя встреча оставила неприятный осадок в ее душе.