— Каких ещё ухажёров? — я немедленно перестал терзаться сомнениями и преисполнился возмущения.

— Таких! Обыкновенных. С букетами и конфетами. Пороги ихнего дома оббивали, напрашивались на визит, — Афоня потянул графинчик и наполнил рюмки, себе и мне. — Давай-ка, выпей рюмочку для прояснения в голове, а то сидишь бледный, как институтка.

— Да я с утра не евши…

— Так закуси. Блинчики вон с икорочкой, милое дело. А то салатика не хочешь? С телятиной, весьма недурён. Давай! — он слегка чокнулся своей рюмкой с моею, по ресторану разнёсся тонкий мелодичный звон. — За удачное сватовство!

После такого тоста я никак не мог не выпить.

— Салат ешь-ешь! — Афоня вернулся к солянке. — Иль спагетти с мясом возьми. Закусывай!

— Не хочу я вашу лапшу итальянскую… — я цапнул с тарелки свёрнутый рулетиком масляный блин, внутри которого краснели икринки.

— А напрасно! — Афоня подвинул к себе тарелку. — Так вот, что я говорю, Илюха. Можно, конечно, пойти путём проверенным, старинным.

— Это к свахе обратиться?

— Ну да. За мзду малую наведёт тебе всю дипломатию.

Я тяжко вздохнул:

— Да думал я… Всё не то.

— Согласен, — Афоня снова потянулся к графинчику. — Нынешние девицы — не то, что ранешние. Нынешние, понимаешь… смелость любят. А сваху пригласил — вроде как за чужую юбку спрятался, соображаешь?

Об этом я тоже думал. Скажет ведь: двух слов не насмелился связать. Стыдоба…

Я сам не заметил, как в руке у меня оказалась вторая рюмка и зять под лёгкий звон произнёс:

— Ну, за твою решительность и её покладистость!

— Афоня, ты чё творишь, я ж неевши!

— Так я тебе и говорю: закусывай, не сиди снулой рыбой. Взбодрись давай, девушки весёлых любят.

— Вот и взбодрюсь, когда до Шальновых дойду.

— Настроение в себе заранее сформировать надо, — поучительно поднял вилку Афоня и опрокинул рюмку. — Не держи, примета плохая.

Пришлось выпить, заел вторым блином.

— Всё, хватит мне.

— Да чего тут оставлять? — зять поболтал графинчиком, в котором плескалось на донышке. — Одному мне много, а на двоих — в самый раз.

— Чую, никуда я сегодня не пойду. Скажут ведь: пьяный припёрся.

— Да не смеши меня, стакан на двоих! Единственное, не евши ты… — он щёлкнул пальцами, и пробегавший мимо официант мгновенно изменил своё направление в нашу сторону:

— Слушаю-с?

— Любезный, порцию солянки, да поживее!

— Сметаны, зелени желаете?

— И сметаны, и зелени, и этих ваших оливок чёрных, и лимончика. Тащи!

— Сей момент!

— Аппетита нет, как есть через силу… — вяло попытался отбиться я.

— Слушай меня! — сурово сказал Афоня. — Попрёшься голодный, в самый неподходящий момент живот начнёт урчать. Оконфузишься, кавалер.

Этот аргумент меня немного напугал. Нет уж, предложение должно делаться со всей торжественностью. Так что солянку (действительно отменно вкусную) я съел, а вместе с ней употребил и третью рюмку коньяка. Вроде как, даже взбодрился.

— Ладно, Афоня, пойду. Сегодня не знаю даже, получится ли к вам зайти.

— Так давай завтра! У младшенькой же именины, как раз и родня вся соберётся — всем сразу покажешь.

— Завтра, что ли? Я и забыл со всеми походами.

— Ну вот! Да с Серафимой приходите. Она чтоб уж на правах тётушки, — посмеивался Афанасий, выходя со мной на улицу. — Ах, я и забыл! — он вынул из внутреннего кармана какие-то леденцы в крошечной коробочке. — На-ка парочку.

— Эт чё?

— Маманя делать приловчилась, где-то выкопала рецепт. Чтоб с похмелья не болеть, и сразу запах приятный, мятный. Никаким алкоголем даже и не протянет.

— М-гм. А мне не предлагает!

— Да не успела ещё. Ну, давай, братец, с Богом! Может, подвезти тебя?

— Не, пройдусь, заодно конфету не торопясь употреблю. Спасибо! — я развернулся и пошагал в сторону дома Шальновых.

ЧЕЛОВЕК ПРЕДПОЛАГАЕТ…

Куплю букет — и к ней. Долго тянуть — только хуже. Что я, в самом деле, дурнее других, что ли? Так я бодрился минут пять, пока не почувствовал в себе решимость к предстоящему разговору.

Потом я начал представлять, как войду, да как она выйдет, да что я ей скажу. Загнанная в угол паника робко вякала, что (может быть, на наше счастье) Серафимы не окажется дома — ну, вдруг, в гости к подружке ушла? Или с тётей на моцион. Может же такое статься?

Здравый смысл сурово обрубал эти жалкие страхи: если не сегодня, то завтра объясняться придётся, и лучше бы уж сразу, чем всю ночь мучиться.

Шумно, в общем, было в моей голове и уж точно не скучно. Так я дошёл до цветочного магазина, и продавщица, поглядев на меня, безошибочно предположила:

— Предложение делать?

Я молча кивнул.

— Без паники! Мы соберём вам неотразимый букет. Колец ещё не покупали?

Я прям остолбенел:

— Нет! Ах ты ж, Господи…

— Спокойно, молодой человек! Это не обязательно в день предложения. Вот когда объявление будет — тогда надо. Я просто спрашиваю, чтобы понимать, какую лучше композицию сделать.

Ну, до сих пор эта мадам ни разу не промахнулась — все её цветы вызывали у Серафимы благосклонные улыбки, так что пусть спрашивает что угодно.

В этот раз букет получился пышный и такой… как говорит моя сестрица Наталья, «с намерением».

— Ну вот, теперь вы — настоящий жених! — с удовлетворением сказала цветочница, глядя на меня. Я посмотрел на себя в высокое зеркало, установленное в павильоне, и согласился. Вот, у женщины талант! Цветы заставить говорить — это прям чудо.

Отсюда до дома Шальновых было не больше минуты. Я всю дорогу наново составлял в голове действия и красивые слова: как зайду да как скажу. У двери протянул руку к звонку… и створка неожиданно распахнулась мне навстречу, выпуская Серафимину тётку.

— Ой, Илья Алексеевич! — расплылась та. — А мы вас только завтра ждали!

Все мои заготовки рассыпались в невразумительную кучу.

— А-э-э… а Серафима дома?

— Дома-дома! — округлила глаза тётушка и закричала в сторону лестницы: — Глаша! Проводите Илью Алексеевича в гостиную и пригласите Симочку! — и мне: — Я до своей квартиры, пенсне забыла. Возьму и вернусь.

— Понял, — брякнул я и пошёл за Глашей по лестнице.

Серафима, привлечённая криками, уже сама вышла в гостиную. Увидела букет, обрадовалась:

— Ох, какой шикарный! Великолепный, Илья, честное слово! Глаша, — она обернулась к прислуге, — будьте добры, поместите его в хорошую вазу. И… чаю поставьте, наверное.

Но не успела кухарка удалиться за дверь, как Сима схватила меня за руку:

— Илюша! Пошли гулять, пока не поздно? А то тётя сейчас придёт, начнёт свои нравоучительные беседы! Не хочу.

Совсем не так представлял я момент решительного предложения.Впрочем, может быть, где-нибудь в живописном сквере? Девушки, кажется, считают, что это достаточно романтично.

— Пойдём, конечно!

— Я только шляпку возьму!

Она пулей метнулась в свои комнаты, потом назад, с лестницы мы ссы́пались горохом, чтобы внизу нос к носу столкнуться с Ольгой Ивановной.

— Илья Алексеевич пригласил меня на прогулку по свежему воздуху! — прощебетала Серафима, и мы бочком-бочком просочились мимо тётушки.

— Будьте к ужину! — строго наказала она.

— Конечно, тётя, — заверила Серафима и потянула меня за угол.

Первое, чего ей всегда хотелось — скрыться от тёткиных надзирающих глаз. На соседней улице начинались магазины. Сима притормозила у одной из витрин, окинув себя критическим взором. Осталась довольна и живо обернулась ко мне:

— И куда же мы пойдём сегодня?

— Куда твоей душеньке будет угодно.

— Эх, жаль, карусели уехали, — она грустно вздохнула. — Как бы я хотела ещё раз прокатиться! И на «Ветерке», и на горках…

И тут — честное слово, сам не понимаю, как мне это в голову пришло — я предложил:

— Могу устроить персональный аттракцион.

— Это как? — она остановилась, глядя на меня снизу вверх своими огромными глазами.

— На «Саранче», — таинственным шёпотом пояснил я.