Причина же, говорят, в том, что в начале недели назначены судебные слушания по делам этого премьер-министра. И пока действует герметичный локдаун, суды обязаны переносить заседания по случаю «тяжёлой эпидемической ситуации».

Это версия оппозиции, но Нетаньяху в самом деле не смог обосновать, почему завтрашнее снятие хотя бы километрового ограничения всех убьёт.

И значит, оппозиция против, а по закону решение принимается, только если обе партии, из которых сформировано правительство, пришли к соглашению. Но Нетаньяху проводит решение простым голосованием – у правящей партии голосов больше, поэтому оно проходит.

Но тут вздымается юридический советник с удивительной фамилией Мандельблит и отменяет это решение как незаконное.

Ложусь спать вся в любопытстве: в какой город я завтра проснусь, вдруг нас откроют, и тогда прямо с утра я смогу спуститься к морю.

P.S. Фигвам, до воскресенья оставили закрытыми.

4

У нас беспросветная жара, я скучаю по Москве и теряю надежду. Израильтян не выпускают в Россию и ещё долго не выпустят. Папе в конце августа восемьдесят, я боюсь, что это его последний юбилей, но шансы прилететь стремятся к нулю. Тутошний премьер вчера сказал «не заказывайте билеты за границу, скоро весь мир станет „красным“», особо опасным в смысле.

Весь мир уже красный, дядь, ну ты чего. Это не повод не пускать меня к дождю, высокой траве и к папе.

Из интересу почитала про штамм омикрон: все уже поняли про 32 мутации, которые больше прежних десяти, а чем это грозит – неизвестно. Счёт больных пока идёт на единицы, но Израиль на всяких случай схлопнул границы для иностранцев на ближайшие две недели.

С одной стороны, оно и правильно, что действуют с опережением, нафига закрываться, когда это будет уже поздно. А сейчас, вона, границы на замке, автоматчики по периметру со зверскими лицами, глядишь, острого всплеска не будет, а будет медленно и печально, больницы успеют подготовиться.

Да и люблю я пустой Тель-Авив, когда и вовсе все сидели по своим районам, он наконец-то стал тем, чем является по сути – милой простодушной деревней, пусть и с невозможными ценами.

Но есть и определённые проблемы: если границы закрыли мы, их не откроют и для нас, и Россия опять не пустит израильских туристов. А у мужа шкурный интерес, он там покупает козлиные шкурки, чтобы строить свои барабаны.

А главная трудность в том, что я по малолетству успела захватить немного уроков НВП и ещё помню полевые занятия на случай ядерной войны. Это когда военрук с натугой дует в свисток и орёт «вспышка справа», а ты должен в то же мгновение закрыть голову руками и упасть мордой вниз, расположившись ногами, как вы поняли, направо.

И вот ты лежишь, как Андрей Болконский, только ничком, в подсохшей весенней грязи, и думаешь две вещи: «отчего я прежде не видел этой нежной зелёной травы» и «вот интересно, после того как все посмотрели хронику из Хиросимы, они правда думают, что если заметил на горизонте ядерный гриб, тебе натурально поможет упасть к нему ногами?». И нет у тебя хорошего ответа на оба вопроса.

Вот и сейчас, при каждом новом ограничении привычно падая мордой в подсохшую грязь, не могу избавиться от ощущения лёгкой бессмысленности. Трава, меж тем, всё так же зелена.

Прогулка с потерями

1

У нас тут вечером начинаются сутки искупления и поста, когда принято воздерживаться от Интернета, не говоря о прочем, и город наш сначала делается пуст, становится слышно тишину, птиц и кондиционеры, потому что все разбегаются пожрать. Потом улицы начинают медленно наполняться идущими в синагогу и велосипедистами, которые пользуются тем, что дороги свободны от машин. Я же до заката спускаюсь к морю и немного хожу по воде, надеясь смыть вечную свою тревогу. Прежде она толкала меня, как ветер, лететь, бежать и петь, она была тем огнём, который теплился в текстах, привлекая людей и бабочек. Но теперь она такова, что у меня пропадает голос, и я ни о чём другом не прошу – ни прощения, ни подарков, лишь бы он вернулся.

2

Случайно измерила температуру, оказалось 37 с хвостиком, и я немедленно побежала нюхать кошачье говно. Только потом сообразила, что это было несколько избыточное страдание, у меня ещё есть кофе, духи и баночки с пряностями – всё-таки трагическое русское сознание не пропьёшь.

Есть примета, что как проведёшь первые двенадцать дней года, так и пройдут соответствующие месяцы. Последнюю новогоднюю ночь я не помню по причине гриппа и первые две недели даже не особо вставала. Итак:

В январе я практически не выходила из-за болезни, в феврале – из-за жёстких осложнений, в марте начался карантин, притом у нас с мужем – тотальный, он вернулся из Москвы. В апреле я узнала о переезде и начала собирать вещи, в мае мы переезжали и разбирали вещи. В июне я готовилась к двухнедельному семинару, в июле его проводила, потом два месяца пересиживала дома жару. В октябре был второй карантин. И вот ноябрь, и я с тревогой вспоминаю, что делала 11–12 числа – судя по фото, выходила хотя бы на крыльцо.

Я к тому, что с этой приметой аккуратней надо, хуже, кажется получился только тот год, когда я под бой курантов решила заняться сексом, причём максимально нетрадиционным. Так вот, год был – говно.

Карантинный город тем временем подвешен между прелестью и ужасом, как шарик на еловой лапе – наверху огоньки, внизу бездны. Социофоб во мне совершенно счастлив пустым улицам, а маленькое стадное животное боится, что все умерли.

Зато на берегу умеренно людно и просторно, я иду босиком по линии прилива и смотрю, как солнце панически сваливает за горизонт. Хорошо, только диалог этот вспоминается:

– Вам отрежут голову!

– А кто именно? ИГИЛ? Террористы?

– Нет, – ответил собеседник, – еврейский мужчина, сионист.

Тарелочки фрисби носятся, как сюрикены.

3

В конце ноября, перед самым отъездом в Москву, сходила на экскурсию по Неве-Цедек, и нас привели в неприметный арт-салончик – группа художников держит его вскладчину и по очереди там работает, продавая свои картинки, керамику, украшения и всякое такое. И там я нашла две коробки авторских стеклянных бусин по пять и десять шекелей, то есть, недорого. Совершенно шикарные, большие, уникальные, каждая способна сама по себе организовать композицию ожерелья или браслета. И я решила, что как только вернусь, куплю у них несколько штук и сделаю подарки всем, кто мне нравится.

Съездила, вернулась, отсидела личный карантин, дождалась окончания всеобщего и открытия магазинов. И сразу, поверите ли, побежала в ту лавку. Но она перестала существовать, не пережив третьей волны.

И эта потеря стала для меня большой, потому что кроме людей, путешествий, свободы мы утратили безмятежность – такую солнечную, переливающуюся, разноцветную. Всё это постоянство простых вещей, вроде привычных лавочек, кафешек, маршрутов путешествий оказалось не навсегда. И люди, люди, которые обещали быть не вечно, но долго, очень долго – они вдруг раскатились, как большие яркие бусины, и не разбились даже, а просто исчезли, и только это их отсутствие теперь уже точно навсегда.

Прогулка во сне

1

Язык тех, кто живёт у тёплых морей, богат словами, обозначающими разные виды тоски. Возможно, ощутить подлинное томление на корабле или на берегу сложнее, чем глядючи на снег шесть месяцев в году. А значит, и переживание твоё потребует более тонкого описания, чем просто смурь, жопа и безысходность. Поэтому именно там нужно искать имя для тоски по прошлому, которого не было.

Снилось, что живу я у самой воды, совсем на берегу, как спасатель, и приехал ко мне в гости юноша, с которым я иногда спала в давние годы.