– Почему? Ты думаешь, я сделаю тебе больно? – Он не стал добавлять «как все остальные».

Но Хлоя, казалось, все равно услышала:

– Возможно. – Она нахмурилась сильнее и раздраженно покачала головой. Ее ладони, лежащие у него на груди, превратились в кулаки, пальцы вцепились в футболку: – Нет. Да. Я просто… я всегда боюсь, что… – Она посмотрела на него – на ее лице забрезжило осознание: – Рэд. По-моему, я трусиха.

– Есть большая разница между тем, чтобы трусить, и тем, чтобы предпочитать свою эмоциональную безопасность всему остальному, – сказал Рэд.

Об этом он знал все.

Но, опять-таки, Хлоя тоже. Она медленно покивала, но глаза за стеклами очков сощурились:

– Разница есть. Я постоянно стремлюсь к безопасности. Все время. Это не то. Мое стремление избежать этого, – пробормотала она, практически себе под нос, – это как… это как ложиться спать ровно в девять каждый вечер. Как отказываться строить планы, даже с собственными сестрами. Как целый год просидеть дома, потому что тебе кажется, что обычная простуда тебя добьет.

Он моргнул, на секунду отвлекаясь:

– Ты так делала?

Ее улыбка мелькнула, напоминая ртуть:

– Первые несколько лет были не особенно хорошими, Рэд. Мне было не особенно хорошо. Мой список – это не первое испытание, которое мне пришлось себе устроить. – Хлоя облизнула губы, отводя глаза от его лица и погружаясь в мысли. – Но я всегда справлялась. Так или иначе. Я всегда делаю следующий шаг, сколько бы у меня ни уходило на это времени.

– Конечно делаешь, – прошептал он. – Ты же охренительно крута, забыла?

Она снова посмотрела на него, на этот раз улыбаясь шире, увереннее, будто это не могло кончиться ничем плохим. Ее глаза заблестели, от чего у него в груди поселилась легкость.

– Это так. Я крута. И я хочу… тебя. Всего целиком. Я некоторое время таким не занималась, ты знаешь. Но хотела бы попробовать. А ты?

Ее взгляд, темный и серьезный, словно придавливал его – приятно придавливал, как груз ожиданий, означавший, что кто-то, возможно, почти верит, что ты не запорешь все, что только можно. Все его тело напряглось от предвкушения, такого головокружительного волнения, которое он обычно испытывал перед выставками.

– Да, – выдохнул Рэд. – Хлоя. Да.

Она улыбнулась. А потом поцеловала его.

Это было легчайшее касание губ – раз, другой третий. Настолько мягкое, настолько осторожное, что у него заныло сердце. Он затаил дыхание, закрыл глаза и наклонился, чтобы ей не пришлось напрягаться. На один отчаянный миг его пальцы впились в пышные изгибы ее боков, прежде чем он заставил себя расслабиться, не лапать ее, как дикарь. По крайней мере до тех пор, пока она сама не попросит.

Ее пальцы зависли возле его челюсти, будто она хотела его коснуться, но не знала, как это правильно сделать. Рэд хотел сказать, что как бы она его ни коснулась – это будет правильно, но предпочел бы наступить на чертов ржавый гвоздь, чем разорвать этот едва-едва-поцелуй. Ее губы снова мазнули по его, и это ощущение пронзило Рэда, как небеса пронзает падающая звезда, надолго оставляя за собой след. На вкус Хлоя была как мятная паста, острый сарказм и удивительная нерешительность. Она просто убивала его. Совершенно убивала.

Рэд коснулся ладонью ее челюсти и наклонил ее голову назад. Она вздохнула, когда он накрыл ее рот своим и поцеловал так сладко, как только мог, потому что именно так она целовала его. Медленно, осторожно он изучал ее рот так, как мечтал. Когда он почувствовал на своей щеке край ее очков, он отстранился, чтобы Хлоя могла их снять, – но она не отпустила его, протестующе застонав. Ее нерешительные руки наконец перестали медлить: она запустила пальцы ему в волосы и потянула, притягивая ближе, ловя его в западню. Очевидно, на очки ей было плевать.

Его ладонь скользнула от ее челюсти к горлу – лишь потому, что ему хотелось касаться ее кожи. Хлоя что-то низко промычала и снова потянула его за волосы, от чего под веками заискрило удовольствие, напоминая вспышки камер. Она застенчиво лизнула своим языком его, и по позвоночнику пробежало возбуждение – ослепительно-белое и настойчиво-алое. Хлоя прижалась к нему полной грудью и мягким животиком, тяжело дыша ему в рот. Одна ее рука потянула его за футболку, а потом опустилась ниже. Кончики ее пальцев, скользнувшие по его животу, заставили Рэда застонать.Коснись меня. Желай меня. Будь моей.

Ему нравилось, что она берет инициативу в свои руки, но – боже! – скоро и он дотронется до нее. Где угодно. Везде. Он хотел почувствовать, как ее живот дрожит под его губами, когда она резко вдыхает, хотел услышать ее мольбы, когда он будет касаться ее груди, хотел ощутить, как ее горячая киска тает под его языком. Но Рэд понятия не имел, готова ли она, и меньше всего ему хотелось поторопить события и все испортить. Хлоя только-только решилась.

Он слегка отстранился, только чтобы выдохнуть:

– Притормози, Хло.

Она остановилась полностью, отпустила его и сделала шаг назад, не встречаясь с ним взглядом. В одно мгновение она стала напряженной и застенчивой. Рэд хотел не этого. Он хотел настолько не этого, что едва подавил порыв заскулить, как пес. Он поймал ее ладонь и снова обнял.

– Не надо так, – проговорил он ей в волосы. – Теперь это твое место. Хорошо?

Хлоя не знала, как можно всего за секунду перестать смущаться и начать растекаться сладкой лужицей, но, очевидно, для этого требовалось всего четыре коротких слова. «Теперь это твое место».

Приглушенным, поскольку в данный момент она вжималась в великолепную грудь Рэда, голосом Хлоя ответила лишь:

– Ох!

– А когда я сказал «притормози», я имел в виду «дай мне секунду, а то я кончу». А не «уйди».

– Ох! – Она подняла голову.

Он поправил ей очки и постучал по носу:

– Ага. Это я проверяю. Я знаю, ты еще не очень хорошо себя чувствуешь.

Хлоя не знала, как он замечал такие вещи. Она стояла на ногах, была одета, приняла таблетки и улыбалась. Рэд не должен был и подозревать о ее легко, но назойливо гудящей голове или об отголосках болей, до которых пластырь не мог добраться, – достаточно настойчивых, чтобы раздражать.

Она полагала – именно то, что помогает Рэду замечать подобное, и внушает ей доверие к нему.

– Мне не настолько плохо, – пробормотала она – вполне честно.

По ее личной шкале от одного –великолепно– до десяти –невыносимо– это тянуло на твердую шестерку. Шесть – это ничего. На один хуже среднего. В редких случаях, когда Хлоя чувствовала себя на четверку, она размышляла, как бы отыскать ноги Вселенной, чтобы их расцеловать.

Однако, по всей видимости, Хлоя На Шестерку Рэда не впечатлила, потому что он просто фыркнул. Но не отпустил. А когда она зарылась глубже в его объятия, то почувствовала сквозь его джинсы нечто твердое, вжимающееся ей в живот и заставляющее кровь петь. Ну что ж.Этоона просто так не оставит. Особенно теперь, когда решила быть смелой.

– Думаю, тебе стоит снова меня поцеловать, – сказала Хлоя, – и на этот раз не делай глупостей. Вроде того чтобы остановливаться.

Он улыбнулся, но глаза у него оставались серьезными:

– Тебе нехорошо.

– Мне всегда нехорошо. А моя консультант постоянно разглагольствует, что эндорфины – это природные обезболивающие и…

– Серьезно? Тебе это твойдокторговорит?

– Ну да, но обычно она формулирует это в духе: «Хлоя, вам нужно пойти развеяться». А не в духе: «Хлоя, вам нужно неуклюже соблазнить кого-то, обсуждая, как вы справляетесь с болью».

Рэд обнял ее за талию, прижимая к себе теснее. Теперь игнорировать его эрекцию было совсем невозможно. Хлоя попыталась сохранить хоть какое-то достоинство, продержалась ровно полсекунды, а потом рассыпалась крошками, как сыр фета, и потерлась о него бедрами. Сдавленный стон, который издал Рэд, был… приятным. То, как он зажмурился и откинул голову назад, демонстрируя беззащитное горло, пьянило.

Со страданием в голосе он спросил: