Деревня, очень скоро понял Уилл, не могла защитить себя от какого бы то ни было военного нападения. Но кое-что можно было исправить. Посадили колючую живую изгородь и ядовитый дуб. Стерли с лица земли все тропки. Пруд с чистой водой осушили, потому что им могли воспользоваться вражеские войска. Когда грузовик, который раз в неделю привозил почту и коробки с продуктами в магазин, показался на Речной Дороге, Уилл вертелся поблизости, чтобы убедиться, что ничего такого необычного не привлекло внимания водителя. А когда пчеловод объявил, что меду столько, что можно выменять излишки на серебро, спустившись вниз по реке, Уилл передал ему приказ Дракона уничтожить половину излишков, чтобы не подумали, что жители деревни благоденствуют.

А в сумерках, когда солнце, готовое исчезнуть с неба, ползло к закату, Уилл ощущал привычное покалывание в запястьях и тревожащее, почти непреодолимое желание вернуться в кабину Дракона, чтобы там болезненно слиться с ним и передать ему все, что видел в этот день.

Вечер на вечер не приходился. Иногда после вторжения Дракона Уилл чувствовал себя настолько разбитым, что не мог больше ничего делать. Иногда же он проводил целые часы, начищая и надраивая Дракона изнутри. А чаще всего просто сидел в кресле пилота под еле слышный гул двигателя. В каком-то смысле такие вечера были самыми худшими.

- У тебя нет рака, - бормотал Дракон. Снаружи было темно или Уиллу так казалось. Люк держали плотно задраенным, а окон не было. Единственным источником света служила панель приборов, - и кровотечения из прямой кишки тоже нет, и поэтому ты не теряешь силы… Верно, мальчик?

- Верно, ужасный господин.

- Кажется, я сделал лучший выбор, чем ожидал. В тебе течет кровь смертных, это ясно, как лунный свет. Твоя мать была не лучше, чем ей положено было быть.

- Что, господин? - не понял Уилл.

- Я говорю, что твоя мать была шлюха! Ты что, слабоумный? Твоя мать была шлюха, твой отец - рогоносец, ты - ублюдок, трава - зеленая, горы - каменистые, а вода мокрая.

- Моя мать была хорошая женщина! - Обычно Уилл не противоречил, но на этот раз слова сами вырвались у него.

- Хорошие женщины и спят со всеми мужчинами помимо своих мужей, и поводов у них к этому больше, чем существует мужчин. Тебе никто никогда не говорил об этом? - Он расслышал в голосе Дракона нотку удовлетворения. - Они делают это от скуки, от безрассудства, по принуждению. Ей могло захотеться денег или приключений, или просто отомстить твоему отцу. Добродетель женщин зависит от того, как карта ляжет. У нее могло возникнуть желание вываляться в грязи. Она, в конце концов, могла даже влюбиться. Случаются и более невероятные вещи.

- Я не стану этого слушать!

- У тебя нет выбора, - самодовольно сообщил Дракон. - Дверь закрыта, и выйти ты не можешь. Кроме того, я больше и сильнее тебя. Таков Lex Mundi [Lex Mundi - закон мира (лат.).], от которого нет спасения.

- Ты лжешь! Ты лжешь, лжешь!

- Хочешь - верь, хочешь - не верь. Но как бы там ни было, тебе повезло, что в тебе течет кровь смертного. Если бы ты жил не в этой дыре, а в каком-нибудь более цивилизованном месте, тебя бы точно взяли в летчики. Жил бы как принц, из тебя сделали бы настоящего воина. В твоей власти было бы убить тысячи и тысячи людей… - Голос Дракона задумчиво завис. - Чем бы мне отметить это свое открытие? А не?.. Ого! Да. Я, пожалуй, произведу тебя в лейтенанты.

- И чем это лучше того, что есть сейчас?

- Не презирай титулов и званий. По крайней мере, это произведет впечатление на твоих друзей.

Друзей у него не было, и Дракон прекрасно знал это. Больше не было. Люди по возможности избегали его, а если не могли избежать, то лица у них в его присутствии становились напряженными и настороженными. Дети насмехались над ним, дразнились и разбегались врассыпную. Иногда в него кидались камнями или черепками горшков. Однажды бросили даже коровью лепешку - сухую снаружи, но вязкую и липкую внутри. Впрочем, они нечасто себе это позволяли, потому что обычно он ловил их и лупил за это. И всякий раз оказывалось, что для малышей это неожиданность, они не могли понять, за что их наказывают.

Мир детей был гораздо проще, чем тот, в котором обитал он сам.

Когда Маленькая Рыжая Марготти бросила в него коровью лепешку, он схватил девочку за ухо и потащил к ее матери.

- Посмотри, что твоя доченька со мной сделала! - гневно крикнул он, брезгливо держа двумя пальцами свою испачканную куртку.

Большая Рыжая Марготти оторвалась от стола, на котором консервировала жаб. Она тупо смотрела на него и на свою дочь, но Уилл заметил веселый огонек в ее глазах. Видно было, что еле удерживается от смеха. Потом она холодно сказала:

- Давай выстираю.

И при этом во взгляде ее было столько презрения, что Уиллу захотелось стащить с себя заодно и штаны и швырнуть их тоже ей в лицо, чтобы посильнее оскорбить ее. Пусть и штаны выстирает в наказание! Но вместе с этой мыслью пришла и другая: об упругом, розовом теле Большой Рыжей Марготти, о ее круглых грудях и широких бедрах. Он почувствовал, что в штанах у него набухло, они оттопырились.

Большая Рыжая Марготти тоже заметила это и бросила на него насмешливо-презрительный взгляд. Уилл покраснел от унижения. Хуже того, пока мать стирала куртку Уилла, Маленькая Рыжая Марготти вертелась вокруг него, опасаясь, правда, подходить близко, и то и дело задирала юбчонку, сверкая голой попкой, издеваясь над его несчастьем.

Уже направляясь к двери с перекинутой через руку влажной курткой, он остановился и сказал:

- Сошьешь мне сорочку из белого дамасского шелка с гербом на груди: по серебряному полю красный дракон, вставший на дыбы над соболем. Завтра на рассвете принесешь.

Большая Рыжая Марготти в ярости воскликнула:

- Наглец! Ты не имеешь права требовать от меня такого!

- Я лейтенант Дракона и могу требовать чего угодно.

Он ушел, зная, что этой рыжей сучке теперь придется провести всю ночь за шитьем. А он порадуется каждому часу ее унижения.

Прошло три недели с того дня, как закопали Пака, и целительницы решили, что настало наконец время откопать его. Они промолчали, когда Уилл заявил, что хотел бы присутствовать при этом - никто из взрослых вообще с ним не разговаривал, если только мог избежать этого, - но, плетясь следом за женщинами к пруду, он прекрасно понимал, что им это не нравится.

Откопанное тело Пака выглядело как огромный черный корень, скрюченный и бесформенный. Все время что-то напевая, женщины развернули льняную ткань и вымыли тело коровьей мочой. Потом они выковыряли из всех отверстий животворную глину. Потом положили ему под язык фалангу летучей мыши. Потом разбили яйцо о его нос, и белок выпила одна целительница, а желток - другая.

Наконец они ввели ему пять кубиков сульфата декстоамфетамина.

Глаза Пака распахнулись. Кожа его от долгого лежания в земле стала черной, как ил, а волосы, наоборот, побелели. Но глаза были живые и зеленые, как молодая листва. Во всем, за исключением одного, его тело осталось таким же, каким было раньше. Но это самое "одно" заставило женщин жалостливо вздохнуть о нем.

У него не было одной ноги, от колена.

- Земля взяла ее себе, - грустно сказала одна из женщин.

- От ноги слишком мало оставалось, чтобы ее можно было спасти, - добавила другая.

- Жаль, - вздохнула третья.

И все они вышли из хижины, оставив Уилла и Пака наедине.

Пак долго ничего не говорил, только смотрел на обрубок своей ноги. Он сидел и осторожно ощупывал его, словно убеждаясь, что ноги действительно нет, что она каким-то волшебным образом не сделалась невидимой. Потом он уставился на чистую белую рубашку Уилла, на герб Дракона у него на груди. И наконец, его немигающие глаза встретились с глазами Уилла.

- Это ты сделал!

- Нет!

Это было несправедливое обвинение. Мина не имела к Дракону никакого отношения. Точильщик Ножниц в любом случае нашел бы ее и принес в деревню. Дракона и мину объединяло только одно - Война, а в ней Уилл был не виноват.