Метрдотель, пожилой господин в смокинге, ничуть не удивился его изысканному обращению, все понял, проводил к удобному столику напротив эстрадного помоста и прислал розовощекого улыбающегося детину, который на русском языке произнес:

– Доброе утро! Чего желаете, господин хороший?

– Откуда будешь, солдатик? Из России?

– Нет Россия. Учился колледж, славянский отделений.

– Молодец, – похвалил Алеша. – Тогда принеси бифштекс, пиво и каких-нибудь закусок. Местных каких-нибудь. Какие у вас любят. Понял?

– Очень понял. Никаких других желаний?

Алеша подумал, что неплохо бы сделать и Вдовкину небольшой сюрпризик, чтобы он не закис окончательно.

– Скажи-ка, солдатик, а женщины у вас в Цюрихе есть?

Соседние столики пустовали, но официант на всякий случай сбавил голос до шепота:

– Господин желает прекрасно развлечься?

– Не во мне дело. У меня дружок в номере остался.

Вот ему необходима женщина. Он за этим и приехал.

Желательно даже две. Такие, чтобы поухватистее.

На простодушном лице официанта отразилась трудная работа мысли, – Не совсем понимай. Как значит – ухватистая?

Блондинка, брюнетка? Или?..

Он сделал плавный округлый жест, обрисовывая пышные женские формы.

– Одна блондинка, одна брюнетка, – уточнил Алеша. – Друг у меня чрезвычайно капризный.

– Когда надо?

– Прямо сейчас. Ему невтерпеж.

Официант не трогался с места.

– Ну, чего еще?

– Ухватистый дама дорогой цена.

– Сколько?

– Двести марок – одна дама.

– Это нормально, – согласился Алеша.

Чуть позже началось представление, и на эстраду выбежала танцовщица в черной кожаной, в обтяжку, сбруе. Она имитировала одну из высших форм сладострастия – изображала червя, извивающегося в подземной клоаке. Продолговатый зал ресторанчика причудливо окружал ее церковными рядами пылающих на столиках высоких свечей. Одинокое пятно света и бьющаяся в спазматических конвульсиях женщина-змея посреди замирающего ресторанного гула. Дурманящее зрелище.

Алеша вспомнил Вдовкина, который опроверг Эклезиаста. Все в мире суета сует, но и это всего лишь благостная выдумка слабого человеческого разума. Алеша расплатился, спросил у официанта:

– Что там с дамами, землячок?

– Господин не надо беспокоиться. Дама уже пошел.

…На улице было светло как днем, сквозь мертвенно-белесую электрическую завесу куцый лоскуток небес с пуговками звезд проглядывал декоративной нашлепкой.

Алеша покурил и вернулся в номер, где застал трогательную картину. Вдовкин, обложенный подушками, в пижамном наряде, сидел на кровати, как на троне, по обе стороны в креслах расположились полуголые девицы: одна беленькая, как сахар, вторая африканка, у каждой в руке по бутылке спиртного. Вдовкин, раскрасневшийся и воодушевленный, тоже с бутылкой, читал им суровые наставления и при каждой удачной фразе вместо точки прикладывался к горлышку; вслед за ним и девицы как загипнотизированные поспешно отпивали из бутылок. Не желая нарушать идиллию, Алеша отступил в гостиную, но Вдовкин его окликнул:

– Присоединяйся к нам, путник, – грозно изрек он. – Но выпивку принеси себе сам.

Девицы закопошились в креслах, захихикали, оборотя смазливые мордашки на Алешу, но Вдовкин злобно на них цыкнул, и они присмирели.

– Обращаю сих дщерей порока в истинную веру, – пояснил он, – Обе язычницы, лесбиянки, но сердца их отверзлись для восприятия добра.

Алеша подошел ближе, попытался поставить африканку на ноги, она тут же обвила его шею руками и ловко впилась в губы мокрым ртом. Алеша с силой ее оттолкнул.

– Ты их напоил! Как не стыдно – ведь по двести марок заплатил. Куда они теперь годятся?

Вдовкин ласково погладил перебравшуюся к нему чернявку по головке:

– Заберем их с собой, Алексей. Нечего им тут ошиваться. Это хорошие девушки, но ради пропитания они вынуждены торговать своим телом в этом вертепе, который ты называешь Цюрихом.

Девицы мирно дремали – белокурая в кресле, африканка, свернувшись клубочком, возле самодовольного Вдовкина, – но ни одна не выпустила из рук бутылку.

Алеша сходил к холодильнику. Вдовкин не терял времени даром: спиртного сильно поубавилось. В гостиной он включил телевизор и минут пятнадцать вглядывался в экран, где дергались в бешеном ритме, держась за микрофон, нечесаные молодые люди, и вообще все было так знакомо, что, судя по всему, вскоре должен был появиться Леня Голубков и объявить, что купил жене сапоги. Но вместо этого потянулось занудное действо с бесконечным хождением персонажей из комнаты в комнату. Алеша вернулся в спальню, где царило сонное царство. В живописных позах притихли девицы и мирно похрапывал Вдовкин с приклеенным к губе окурком. Алеша подхватил поудобнее блондинку и вместе с ее пожитками донес до входной двери. Она что-то щенячьи нежное лепетала ему в ухо. Он отворил дверь и выпихнул ее вон. Пошел за второй гостьей.

– Не дам! – сказал проснувшийся Вдовкин. – Это моя рабыня Изаура.

Еле-еле Алеша ее вырвал из цепких лап подельщика.

Изаура так и не очнулась, пока выкатывал ее в коридор.

Замкнув дверь на ключ, он вернулся к Вдовкину и отобрал у него зажигалку.

– Устроишь пожар, пьяная рожа, мне потом отдуваться.

Вдовкин выказал недовольство:

– Самодур ты, и больше никто. Может быть, даже коммунист. Зачем отнял Изауру, голубку? Это самое дорогое, что у меня было.

– Спи, Женя, завтра трудный день.

Ночью Алеше привиделось: Вдовкин крадется к холодильнику, и морда у него была, как у лагерного кума.

* * *

В банке управились быстро. Директор – мужчина лет пятидесяти с прилизанной внешностью, в строгом темном костюме, любезный, предупредительный (щелкнул "Ронсоном" перед сигаретой Вдовкина), но все же с какой-то туповатой отчаянностью во взгляде – принял их в просторном кабинете с плотно зашторенными окнами, угостил кофе с ликером и после довольно долгих объяснений Вдовкина задал лишь один вопрос: почему господа обратились в филиал, а не в центральное отделение "Корпорейшн Лимитед" в Женеве?

– Так нам удобнее, – перевел Вдовкин ответ шефа.

Директор изобразил на лице полное понимание и в свою очередь произнес небольшую речь. Все их требования были вполне приемлемыми, кроме одного: открытый на предъявителя счет не мог превышать определенной суммы, которую директор для наглядности начертал черным фломастером на фирменном бланке.

Сумма была со многими нулями и Алешу удовлетворила. Затем директор вручил ему конверт с заранее подготовленными бумагами и попросил расписаться на трех финансовых документах. Алеша пододвинул бланки Вдовкину, и тот их внимательно изучил.

– Все разумно, – сказал он. – Это не Одесса.

Директор нажал кнопку селектора, и пожилая секретарша внесла в кабинет поднос с тремя бокалами шампанского. С приятной улыбкой директор предложил тост:

– Ельцин, реформа, банзай!

– Гитлер – капут! – добавил Вдовкин. Все трое чокнулись и выпили.

Через десять минут сидели в маленьком бистро неподалеку от банка и ели поджаристые копченые сосиски со сладкой бледно-желтой горчицей. Алеша с любопытством листал толстенькую чековую книжку.

– Евгений Петрович, как себя чувствуешь в шкуре миллионера?

Вдовкин второй раз в это утро проснулся.

– Если немедленно не дашь водки, меня вырвет, – предупредил он. – Ты этого добиваешься?

Алеша сделал знак официанту:

– Заказывай, Женя, теперь можно.

Вдовкин сгоряча попросил водки сразу на трех языках: немецком, английском и русском. Это произвело сильное впечатление. Через мгновение официант вернулся с запотевшим графинчиком, при этом вид у него был отрешенный, как у московского омоновца.

Вдовкин, блаженно жмурясь, сделал пару крупных глотков, понюхал хлеб и обратил на Алешу страдальческий заслезившийся взгляд:

– Разбавленная! Ей-Богу! Совершенно без градусов.

Попробуй, если не веришь.

– Пора лечиться, Женя. К Довженко тебе пора.