— Неужто сия девица тебе так мила? — опешил Трувор.

— Причем тут девица?! — возмутился василевс. — Приданое мне ее надобно, дабы Фотию из руин поднять. Големы по моей стране прошлись.

— А почто не прислал ко мне за помощью? — обиделся Трувор. — Или, думаешь, забыл я, как ты мне жизнь спас, деньгами одарил, да Вершаевку завоевать помог?

Я едва поймала практически отвалившуюся от удивления челюсть и уставилась на василевса во все глаза. Рассказывая мне о Труворе и о совместных сражениях против половцев, о таком «незначительном» факте, как захват Вершаевки Данжер мне, почему-то, рассказать «позабыл». Нет, во фрукт, а? Мало ему своих проблем, он еще посторонним викингам помогает княжества завоевывать! Однако Данжер, в ответ на искреннее возмущение Трувора, и бровью не повел.

— Не все, княже, добро помнят, и за него добром платят, — спокойно ответил василевс. — Но коли готов ты меня выслушать, в память о прошлом, то есть у меня для тебя одно предложение. Чтоб и тебе страну спасти, и мне в убытке не остаться. Только поговорить о сем я хочу с тобой наедине.

Трувор подумал, кивнул, встал с трона. Открыл какую-то неприметную дверцу в стене и пригласил Данжера следовать за собой. Василевс последовал. А мы с Врангелем, слегка опешив, так и остались стоять посреди тронного зала, как три тополя на Плющихе. Правда, ворон Трувора тоже остался сидеть на спинке трона. Врангель тут же оживился, и полетел к своему белоперому собрату. Видимо, в надежде, что тот поделится опытом дворцовой службы. Впрочем, мне тоже не дали долго скучать. Буквально через пару минут передо мной возник слуга (бойкий разворотливый пацан лет 13-ти) и пригласил следовать за собой. Я, разумеется, не отказалась. И не зря. Меня ждал уставленный всевозможной снедью стол и накрытое многочисленными меховыми шкурами ложе для отдыха. Набив желудок, я не преминула им воспользоваться, и, сняв шузы, развалилась на мехах. Отрубилась я моментально. Мне снились родители, универ и любимая подруга Нина, почему-то в наряде египетской жрицы. А разбудили меня (как всегда) не вовремя. Причем лично Данжер.

— Ну, как прошли переговоры? — поинтересовалась я, протирая глаза.

— Мы возвращаемся. И Любава с нами.

— Ты уговорил Трувора?! — поразилась я, моментально проснувшись. — Как?

— То не моя тайна.

— А чего такой смурной? Думаешь, Трувор в последний момент передумает?

— Слово Трувора крепко. Иное меня тревожит. У Любавы добра с собой много. Тут не ступа, ладья нужна.

— А Трувор что, все окрестности волчьими ямами перекопал? — удивилась я. — Неужели нет какой-нибудь объездной дороги?

— Нет, — отрезал Данжер.

— Тогда придется Любаве часть своих вещей оставить. Ладью я магией точно не подниму. Ступу вторую — и то с трудом уже. И ненадолго.

— Значит, и быть посему, — решил василевс. — Ты Любаву в ступу к себе сажай, а я в свою ступу вещи ее возьму, дабы княжну не обидеть да не напугать ненароком.

Ну надо же, блин, какая забота! Можно подумать, если Любава увидит Данжера на час позже, от этого что-нибудь изменится. Василевс что, серьезно думает, что ей понравится его исполосованная шрамами одноглазая физиономия? Или что на нее заклятье не подействует? Сильно сомневаюсь. Ибо до сих пор единственным человеком, не испытывающим при приближении василевса панического ужаса, была я сама. И вообще… с какой стати я должна возиться с собственной соперницей? Выкинуть бы ее где-нибудь по дороге… так не гуманно вроде. И Данжер этого не поймет… потому что этот козел вообще ничего не понимает!!! Да и с какой радости бессмертная нечисть о чужих чувствах думать будет, особенно, если вообще понятия не имеет, что такое чувства?! Что василевс может знать о нормальных женщинах, если с ним никогда никого, кроме дур гаремных, рядом не было?! Да и с теми из-за наложенного кем-то проклятья постоянно проблемы возникали? Этот дуб стоеросовый ведь действительно думает, что это нормально — сначала спать с женщиной, а потом предложить ей помочь ему жениться на другой!

Ой, мама! А может все-таки не надо помогать ему жениться? Причем не из-за собственных чувств, а из элементарного человеколюбия? Любава была… ну как бы это помягче выразиться, чтобы не попасть на каторгу за оскорбление княжеского достоинства? Ну, скажем так… знаменитая фраза, о помеси бульдога с носорогом, звучала в отношении Любавы как неоправданный комплимент.

— Мрак! — согласился с моими мыслями подлетевший Врангель. Он сделал над княжной круг (видимо, чтобы рассмотреть ее со всех сторон) и удобно устроился на моем плече. — Василевс уверен, что хочет на ней жениться?

— Да. Но он ее еще не видел.

— Отправившиеся ее спасать воины, скорее всего, тоже, — ехидно заметил Врангель. — Не похожа Любава на мечту богатыря.

Это уж точно! Скорее, княжеская дочка походила на белобрысого борца сумо, обряженного в ярко-красный сарафан с вышивкой. Тощая косичка (три волосинки в семь рядов), лицо, выражавшее все очарование лопаты для снега, и мощная грудь я даже побоюсь предположить какого размера. Все это надвигалось на меня походкой отравленного страуса, и явно было недовольно происходящим. Елки зеленые, и ЭТО княжеская дочь?! Куда смотрят боги и чем их так отвлекли от земных проблем? А еще говорят, что только слабые люди поддаются соблазну. Я бы так не сказала. Чтобы поддаться соблазну жениться на Любаве, нужна сила. Сила и мужество. Надеюсь, у василевса их достаточно.

Не знаю, сколько сможет терпеть нудную Любаву Данжер, но лично меня хватило всего на 10 минут. Потом я использовала заклятье. Да, нарушила все правила и уставы и использовала! Потому что слушать нытье Любавы и дальше у меня просто сил не было! Сначала она возмущалась, что ее так долго спасали, потом ныла, что ей тесно (можно подумать, мне с ней не тесно было), потом капризничала, что мы не все ее вещи взяли (для этого не ладью, испанский галеон в воздух поднимать пришлось бы), а затем начала хныкать, что боится Врангеля. И все это я должна была слушать молча, из опасения обидеть княжескую дочь! Добили меня ее упрек в непочтительности и угроза все рассказать мужу. Мужу, блин! Вы это слышали? Данжер ей еще предложения сделать не успел, а она его уже мужем называет! В общем, я не сдержалась, и заставила Любаву замолчать. Боже, как же сразу хорошо стало! Правда, ненадолго. Потому что на подлете к лагерю заклятье пришлось снимать. И что я после этого о себе наслушалась — лучше не пересказывать. Не все княжеские дружинники столько ругательств знают.