Мое терпение лопнуло – разозлилась. Довели все-таки…

– У меня имя есть! Татьяна. А некоторых пыльным ковриком для блох могу называть.

Тут земля под ногами предупреждающе дрогнула, и по стене дома, проглядывающего сквозь ветки, выразительно поползла внушительная трещина.

«Тебе лучше начать двигать», – честно предупредили меня.

Пришлось отступить. Плюнула на колючки, на сокровище и ускорила шаг, но меня подогнали криком:

«Бегом!»

Когда в твоей голове истошно орут «Бегом!», мало у кого хватит духу поинтересоваться: «А зачем?» Ибо ответ можно и опоздать услышать. Так что рванула я на хорошей скорости, подобрав полы плаща и чувствуя себя монашкой, спасающейся от гнева матери-настоятельницы. Где же еще в нашем мире столь длинные и неудобные одеяния носят?!

За спиной кто-то тяжело и сокрушенно вздохнул, что-то простонал, и гулкое «ух» с диким скрежетом заставило меня подпрыгнуть, остановиться и оглянуться, выворачивая шею.

Мамочки!

Дом еще стоял, но весь в трещинах, разом постаревший лет на сто, и, кажется, его часы сочтены. Вместо сада теперь красовался провал с торчащими на уровне моих ног верхушками деревьев.

Хм, вот и прикрыли сокровищницу, а мне вдруг стало дико жаль… Там одно ожерелье было… как раз под мой цвет глаз. Да, в курсе, что бриллианты, тем более такого размера, это чересчур, гм, для трущобницы, но под мои серые глаза в самый раз.

Ничто там мое сердце не тронуло, монеты брала, стиснув зубы, чувствуя себя как на паперти, а вот ожерелье из серебристого переливающегося металла в виде изогнутой изящной узорчатой веточки, усыпанное чистыми бриллиантами, мучило болью утраты.

Головой понимала: бред это; но уже представляла, как здорово оно смотрелось бы на моей шее и как отлично сочеталось бы с черными волосами и серыми глазами. И платье к нему такое… Черный шелк, пышные рукава, широкая складчатая юбка, серебро кружева по краям.

Принцесса живет в каждой женщине: даже если ей уже тридцать, даже если она в плаще с чужого плеча стоит после успешного ограбления в разоренном саду – ей все равно хочется быть красивой и… любимой.

Вздохнула горестно. Отвернулась, смаргивая видение ослепительной меня в похороненном под тоннами земли ожерелье.

И тут дом не выдержал. Сложился с диким грохотом, подняв густое облако желтой пыли, в котором разноцветными молниями сверкнули активировавшиеся охранки.

Вот не испугалась ни разу и даже не поседела. Мне вообще седеть нельзя, где я краску для волос в этом глухом средневековье найду? А то буду лунной женщиной ходить, пряча седину под платком.

И настроение стало… еще бы лицо накидкой прикрыть, чтобы смотреть на окружающее безобразие через черную ткань.

«Слушай, убогая…»

Ах да, у меня теперь еще и внутренний голос есть, причем с характером сварливой столетней бабки.

«Что встала столбом? Ноги разучилась переставлять? Ты постой еще немного, подожди, пока сюда стража со всего района сбежится».

Стало неуютно, до холодка по спине, потому как часовню тоже я…

Хм, не готова я к разговору с законом, тем более с доказательной базой, вживленной в тело. Вот скину камни, тогда можно и поговорить.

Из сада выбиралась со скоростью человека, которого вот-вот застукают на горячем. Веревка изгалялась красочными эпитетами, «восхваляя» мои скорость, ловкость и маневренность. И ни разу, сволочь, не повторилась, как и не назвала по имени. Так что по улицам пригородного района я шагала в нарастающем желании кого-нибудь зашибить, не смущали даже свистки охраны, стягивающейся к известной мне точке. Прохожие шарахались, если им случайно доставался мой взгляд. Увязавшего было за мной парнишку – у таких товарищей феноменальный нюх на деньги – приморозило к месту, когда я на него оглянулась. Он даже рукой начертил что-то отгоняющее в воздухе, а я себя прямо богиней Кали почувствовала.

Нет, а что? Два здания минусовала, две кражи – да, я в курсе, что мне помогли, – провела. Но лучше чувствовать себя закоренелой преступницей, чем сходить с ума от всего этого дурдома.

Глава 5

Зашла в наш двор, плющ помог не заблудиться. Толкнула дверь домика. Внутри была лишь недовольная моим отсутствием бабуля. Детвора играла во дворе. От понимания, что не прошли даром мои усилия по продвижению земных игр, на душе потеплело, улетучились черные мысли: «Не жди меня, мама, хорошего сына, твой сын не такой, как был вчера…»

Прошла, села за стол и поняла, что разговаривать разучилась: слова вертелись в голове, складывались в предложения, а дальше – никак. Длительное молчание склеило губы.

– Вот! – наконец выдавила из себя, выкладывая серебряную монету на стол.

Глаза у бабули округлились, став по размеру точь-в-точь как презентованная монета, но вопросы не посыпались. Улица быстро отучает от излишнего любопытства.

– Насколько хватит? – хрипло поинтересовалась, отмечая, сколь чуждо звучит мой голос в этих стенах. Вот в уже бывшем особняке орать было легко. Тем более что ругались мы с веревкой по-русски, а тут приходилось преодолевать языковой барьер, когда слова в голове есть, а сказать что-то не получается.

Глаза бабули на этот раз превзошли себя – почти выкатились наружу; мы точно не учили подобных слов. Она буркнула что-то неразборчиво, нахмурилась, почесала кончик своего внушительного носа и зыркнула проницательно так, словно понимала, что к чему. Взяла со стола монету, покрутила в мозолистых пальцах. В глазах промелькнули узнавание и… страх.

Я напряглась.

Молчала она, нервируя меня тяжелым взглядом, долго. Еще и постукивать пальцем по столу начала.

– Плохая монета, – припечатала после паузы, разом понижая ценность моей кражи, – дурное может за собой потянуть. Но я знаю того, кто примет, не задавая вопросы. Месяц на нее проживем.

Я вслушивалась, и меня завораживало буквально все: глухой, раскатистый тембр ее голоса, интонации, а главное то, что я понимала: работает веревкино обучение! Боже, наконец-то смогу что-то узнать и спросить! Даже на суде смогу толкнуть последнюю речь, если здесь ее толкают, конечно. А то, что принесенные мною деньги были какими-то проблемными, ни разу не расстроило. Нетрудно было предположить, что ворованное всегда такое, не без червоточины.

Выложила еще девять серебряных монет. Бабуля кивнула, одобряя мою запасливость.

– Год проживем, – озадачила она меня.

Значит, в году у них десять месяцев, сделала я нехитрые подсчеты. Впрочем, оправданно. В моем городе, например, зима по ощущениям всегда четыре месяца длится.

– Документы нужны, разрешение, чтобы тут жить, – озвучила следующий этап своего плана. Нелегалом быть уже надоело. Хочется уверенности в завтрашнем дне, работы, семьи. Хм, что-то я размечталась. Документы если мне и достанут, то вряд ли настоящие, а с поддельными – это не уверенность, а седая голова и мокрая спина при любой проверке. Опять же, магия напрягает… Что тут у них с проверкой подлинности?

– Дорого, – отмахнулась бабуля от моей расточительности.

Ей-то что? Она всю жизнь на улице без документов. А я… Еще и налоги платить готова.

Достала золотой. Тыгдлар уже устала удивляться, покачала головой и спросила с затаенной грустью:

– Уйдешь скоро?

И что ответить? Что фактически не принадлежу самой себе. Что подписалась непонятно на что. Что светят мне проблемы с законом, который синий, и чем раньше свалю, тем безопаснее бабуле с детьми будет.

Аж всплакнуть захотелось от судьбинушки горькой.

Хм. Нащупала золото в кармане: не такой уж и горькой.

– Расскажи, почему монеты плохие, – попросила вместо ответа.

* * *

Очередной отчет был столь же полон неудач, сколь и предыдущий. Дарье с раздражением подумал, что это не Город, а дыра, в которой бесследно исчезает сначала девушка-целитель, потом маг, атаковавший скупщика в Кротком переулке, а следом и старуха-трущобница, сопровождавшая мага. Внешность магички установить не удалось, женщина все время прятала лицо под капюшоном. Впрочем, так делали почти все обитатели серой зоны, что не мешало Дарье чувствовать себя обманутым.