Парни кряхтя поднимаются, и идут к куче барахла на платформе. Ждем.
Ну не особо-то я и ошибаюсь. Действительно, подгромыхивающий к нам транспорт, наверное, какой-то из прадедушек магнитки. Четыре соединенных друг с другом вагона, к которым присоединены еще с полдюжины открытых грузовых платформ. Некая смесь грузового и пассажирского транспорта.
Судя по виду вагонов, первым идет что-то вроде тягача с кабиной, совмещенного с вагоном-рестораном, за ним довольно неплохо выглядящий вагон, потом вагон похуже, и четвертым мимо нас проходит, замыкая пассажирскую часть, сидячий вагон. Дальше грузовые, и замыкает поезд еще один небольшой тягач, примерно размером в половину вагона.
Видимо, пассажирские вагоны распределены по какому-то престижу, так как публика, увиденная в окнах, довольно-таки отличается друг от друга. В четвертом, последнем, народ все больше бедно одетый, с большими сумками, баулами, чуть ли не с животными. В первом же после ресторанного, успеваю заметить представительно так одетого мужчину. Контраст довольно разительный.
Поезд медленно с громыханием вагонов останавливается, и к сцепке между грузовой и пассажирской частью быстро подбегают еще служащие. Собеседник имперца тоже быстро убегает к вагонам. Пара громких манипуляций, и с громким ударом, грузовая часть уходит назад по движению поезда.
— Что встали? Пошли. Ваш второй вагон. Живо! — вербовщик берет один из упакованных тюков, и кидает нам с дылдой. — Это с собой берете, кроме своих вещей, — кидает скованным парням другой, — этот вам. Все сложите в моем купе. Живее! Что вы как бараны на бойне? Вперед, пошли!
Тюки не тяжелые, но нести их из-за объема, одному было бы сложно. Мы с дылдой киваем друг другу, и, взявшись за противоположные концы, спокойно уходим к входу в вагон. Имперец остается ругаться сзади.
— Примак, — по пути представляется дылда. — Кузнеца сын. Деревенский я.
— Максим, — в ответ представляюсь и я, — прошлого не помню, мещанин. Говорят, сын сапожника.
— Хорошо, — со вздохом говорит парень, — а то эти двое мне уже надоели. Хуже репея.
— Так дал бы в лоб, ты ж сильный, — хмыкаю я.
— Нельзя, — качает головой парень, — Петр Васильевич ругаться будет.
— Кто это? — уже догадываюсь я.
— Сопровождающий наш, — кивает в сторону имперца Примак.
Тут нас прерывает мужчина в форме, вышедший из вагона. Рядом с ним стоит как раз тот же мужик, что подбегал к имперскому вербовщику.
— Так, вы двое — последнее купе, — черкает что-то в бумагах.
— А купе нашего сопровождающего, какое? — тут же уточняю. вагоновожатый недоуменно поднимает на нас глаза.
— А, да. Предпоследнее, — все же говорит, и тут же теряет интерес.
— Благодарю, — говорю уже в воздух.
Забираемся в тамбур и проходим по полупустому пока вагону. Из шести купе, похоже, занято всего два. Одно — посередине, и еще одно вначале, скорее всего, купе проводника. Бросаем поклажу сопровождающего в его купе, и сами располагаемся в своем.
— Вот, — продолжает Примак, — меня отец в город направил, сказал что бы выучился. Я ж недавно магичить-то стал. Радости-то было. Батя праздник на всю деревню устроил.
— А ты как понял, что магичишь? — не без интереса спрашиваю.
— Ну, а что там не понять? Я мешки с болотиной таскал, таскал. Наверное день таскал, и так надоело, что аж звезды из глаз. Нам купец железо-то не привез. Пришлось по-старинке, копаниной заниматься. А там с каждого мешка железа с полпальца всего будет, меня такая обида взяла, что мешок в труху стал, а вокруг мелкие шарики железок только, и поржавели вмиг. Батя так орал, пока не разобрался. А потом дал на пробу еще мешок, я и из него железо все вывел. Он тогда полдеревни нанял болотину таскать, а меня посадил железо тягать. А потом он уже и до города сходил. Там и Петр Васильевич через месяц пришел.
Я бате теперь на год железа заготовил, — с гордостью говорит молодой маг, — потом вернусь на побывку, еще на год заготовлю. А как батяня деньги получил за находку одаренного, так и Биргит под меня сговорил. Мамка так плакала, от счастья, говорила. Она за ней проследит теперь, а я вернусь, и мы, может, в городе мастерскую сладим. И ничего барон наш сделать не сможет больше. Да и уже не может. Петр Васильевич охранную бумагу бате отдал. Ты бы видел, вся в печатях такая, аж светится. Только потом отслужить надо будет, но это я да, это я сразу, как дом нам с Биргит поставлю. Петр Васильевич говорит, что после гимнасии землюкам можно рядом с домом служить, дороги делать там, мосты. Вот и я так буду. А железо у нас теперь доброе. Батя нож сделал, аж подкову рубит. Так что теперь и в городе есть что продавать. Так что мне теперь обязательно вернуться надо. Я ж не перекати-поле, какой, — тут парень осекается, и виновато глядит на меня, — извини, Максим, если обидел.
— Нет, — хмыкаю я, — теперь не извиню, — парень даже немного пугается. — Ну ты что, — машу рукой, — шучу я. Шучу. Нормально все, даже не переживай.
Тут до купе доползают скованные и почти валятся на соседнюю скамью. А следом за ними появляется и имперец.
— Значит так. Сейчас будет обед. После обеда, все делайте что хотите, но из вагона ни ногой. Вечером будет ужин. На месте будем через полтора дня. Меня не беспокоить, — уходит. Но у меня остается прямо-таки устойчивое ощущение, что некоторым образом он за нами все равно наблюдает. Оглядываюсь, но никаких связок нитей не вижу. Ну и ладно, может я просто не знаю, куда смотреть.
Поезд сильно лязгает и медленно трогается.
Сразу же после ухода вербовщика, скованные осматривают окно и начинают докапываться до кузнеца.
— Слыш, кузнец, есть че железное? А? — один из парней царапает наручниками стык стекла и вагона. — Мы только подденем и все, там утекем, и вы нас не видели, мы вас не помним. Ну? Ты ж с деревни, у вас никто без ножа не ходит.
— Есть у меня нож, но вам его поганить я не дам, — с неприязнью говорит Первак. — И вообще, отстаньте от меня.
— А ты, княжич? Есть че? — первый из парней, что покрепче, с вызовом смотрит на меня. Так-то да, пока что я выгляжу почти худым и неопасным. В норму только начал приходить, а то, что тело ловкое, руки сильные и реакция вполне себе — так под одеждой не видно.Так что всерьез меня сейчас заслуженно не принимают.
— Нет, все что есть — не про тебя, — сознательно немного провоцирую парня. Тот, похоже, ведется. Переглядывается со своим напарником.
— Нас тут не уважают, братан, надо объяснить что к чему, — начинает привставать с лавки.
Примерно это я и прогнозировал. Стыдно немного, конечно, взрослый дядька влезает в грызню молодежи, с одной стороны, но с другой — я сейчас и есть эта молодежь тоже, да и пока что, никакого перевеса, кроме опыта у меня и нет. Ни в силе, ни в возможностях. Эти двое, объективно, значительно сильнее меня одного сейчас. Даже по отдельности. Но сила не всегда решает вопрос.
Выбрасываю носок своего жесткого ботинка под опорную коленку встающему. Тот будто подрубленный, заваливается и резко тянет скованной рукой своего подельника. Второй дергается в сторону падающего, где его догоняет мой локоть в челюсть. Оба беспорядочно заваливаются на лавку обратно. На все — секунды три.
— Конфликта не ищу, но и вы, пацаны, сидите тихо, в свары не вступаете. Ищете побега — это без нас, — спокойно наклоняюсь над первым. Тот ожидаемо выбрасывает правую руку мне в лицо. Уклоняюсь и с удовольствием заряжаю левой в печень и первому. Удар простой, но если знать куда, очень болезненный. Первого ожидаемо сгибает пополам. — Мы вам не помощники. В блудняк нас не тащите, это ваше. Идея понятна, или повторить?
Бью я не сильно, так что парни ни сознание не теряют, ни воспринимать речь не прекращают.
— Понятно, — хрипит первый. Перевожу взгляд на его напарника. Второй зло смотрит на меня, но не дергается. Кажется, он прекрасно понимает, что в их положении скованных, большую часть их атакующего потенциала я могу просто игнорировать, что сейчас и показываю. Поднимаю брови в немом вопросе.
