Николай едва успевал блокировать удары. Ускоренное восприятие, все еще человеческое, позволяло опережать противника, несомненно, давая преимущество. Но Леха был силен. Чертовски силен! Каждый его удар мог запросто сломать человека, перемолов в нем все кости. Но сержант больше не был обычным человеком. Усиленный вирусом скелет трещал, но стоял в обороне. Отбитые органы стонали, но пока тоже держались.

Леха умудрился провести свой коронный удар в челюсть. В школе он частенько так драку начинал и заканчивал. Боксом парень не увлекался, но всегда был коренастым и жилистым, подкаченным и стремительным. Теперь, заполучив новое тело, сохранив старые инстинкты и получив новые способности, он стал опасным врагом.

- Леха, тормози, - послал бывший школьный охранник своему бывшему подопечному ментальный сигнал, чудом устояв на ногах.

Школьный задира не ответил, вновь атаковав.

Серия мощных ударов заставила Николая отступить. Под ногу попалась неровность, запнувшись за которую он чуть было не упал.

Алексей наступал. В голову. В корпус. Ногой. Шипастые наросты на кулаках оставляли внушительные царапины, на сращивание которых грибница тратила слишком много сил.

Леха резко метнулся в сторону, схватил, кажется, снегоход. Тяжелая машина, которую не в состоянии поднять даже самый сильный человек, взлетела вверх, словно кувалда и обрушилась на голову Николаю. Тот едва успел прикрыться согнутой в локте рукой, но что толку?

Пришибло его знатно. Так, что в позвоночнике где-то хрустнуло, хотя, это может быть, что-то в самом снегоходе треснуло. Леха зарычал, радуясь победе.

Николай с трудом приподнялся, отжавшись. Встать в полный рост пока не хватало сил. Ноги не слушались. Кажется, они вообще онемели. Тело болело. Лицо от выстрела в упор еще не отошло, а тут его снова прилично так кувалдой размяли. Кровища хлещет из не затянувшихся ран, как на скотобойне. Регенерация не помогает – слишком уж сильны удары противника, и он очень устал и измотан.

- Дай я!

- Дай я! – загомонили внутренние бесы.

- Мы сможем! Мы победим! Мы порвем его! Мы съедим его!

Сержант сжал зубы. Голова загудела. Стало тяжело дышать. Он застонал а, противник, словно дожидаясь этого, стрелой кинулся к нему…

«Добить, убить, сломать» - прочитался общий фон желаний бывшего Лехи.

Смазанное движение. Пинок по лицу. Хруст. Кажется, это уже не зубы или нос. С таким неприятным хрустом ломается кость черепа. Еще пинок. Николай едва успевает подставить обезображенную руку, чтобы хоть как-то сбить удар. Но опять, что толку? Ну, отбил он один удар. Ну, второй… А третий? Это лишь вялая попытка продлить бесполезное сопротивление. Снова в голову. Куда-то в висок, щеку и лицо. Тело внезапно взлетает и с грохотом падает обратно. Одиннадцатый трепал его как пес ребенка. Разинув челюсть он примерился было откусить бывшему школьному охраннику голову, но явно переоценил свои возможности, зависнув на мгновение и, передумав, вонзил острейшие клыки ему в шею и плечо. Сжал челюсти многотонными домкратами, ломая ключицу и позвоночник.

Бросив уже не сопротивлявшегося сержанта, Леха опустился сверху и резким тычком кулака сломал противнику сперва глазницу, затем кость скулы левым хуком. Вновь зарычав, Одиннадцатый ударил кулаком себе в грудь, послал ментальный импульс победителя из радости и возбуждения и зарычал в морозное небо, задрав голову, скинул ослабевшую руку врага, которая машинально пыталась схватиться за него.

Николай улыбнулся разбитым, поломанным ртом. Зрение не восстанавливалось. Кажется, он и второй глаз потерял. Перед собой он видел лишь кроваво-черный мрак. Все что ему оставалось, это лежать на спине и дышать. Пока еще дышать.

Говорят, на войне и в падающем самолете атеистов нет… Что ж, это так… И в первом и во втором случае ты надеешься на высшие силы, так как от тебя больше ничего не зависит. Смерть уже маячит на горизонте, но ты еще не ощущаешь ее холодного дыхания. Потому так сильна вера у воинов и терпящих крушение людей. Когда-то давно он услышал одну народную мысль: «Когда у тебя проблема, не говори Богам о ней, а говори проблеме, что ты с Богами». Вроде опять, простые слова, но если подумать… А если сказать, обличить мысли в слова, то действительно, становишься храбрее и как будто чуточку сильнее. Всегда, когда жизнь прижимала его своей пятой точкой к земле, они, как и многие другие, помогали вновь расправить плечи. И сейчас, шепча разорванным ртом эту старую прописную истину, Николай ждал, что вот где-то там, в этот самый момент Боги смотрят на него и проверяют. Достоин ли этот воин края вечной войны и пира или ему положено ходить среди смертных серой безмолвной тенью. Вальхалла ему награда или Хельхейм его вечный удел.

Ментальный посыл был силен. Не зря говорят – надежда умирает последней. Не прав тот, кто сказал, что страх – самое сильное чувство. Он, бесспорно, самый древний, но где обитает страх, там и живет надежда…

Одиннадцатый среагировал слишком поздно. Все же человеческое в нем еще что-то было и, заключенный в тело монстра подросток, не смог не преминуть возможностью искупаться в лучах славы. Он победил самого опасного противника! Доказал, что он – самый здесь сильный! Что пришло его время! Что нет больше никого лучше него! Он – номер один! Самый-самый! Но… Гордыня – смертный грех и не просто так. Она застилает глаза. Самообманывает. И вот сейчас, возгордившись победой всего на миг… Он не заметил, как поверженный соперник не просто копошится пред его ногами, а сжимает...

Одиннадцатый попытался обернуться, но гипертрофированные шейные мышцы не дали ему возможность посмотреть себе за спину. Точнее на нее… А ведь если бы он смог, если бы увидел… То наверняка бы не досчитался одной из стеклянных колб-пробирок с золотистой жидкостью.

- Ну чо, - слыша, как дыхание противника на миг сбилось, простонал Кнехт, вознося руку над грудью. – Попробуем твое штырево…

Леха не успел. Куда там… Лапища с зажатой в ней шприц-колбой метнулась вниз слишком быстро. Инъектор проткнул ткани в ране и выплеснул все свое содержимое. Золотистый стимулятор практически мгновенно, в два удара огромного сердца достиг сперва его, затем устремилась по крупным артериям и венам, дошел до мозга и…

Это было похоже на сияние тысяч солнц. Он по-прежнему был лишен зрения, в привычном его понимании, но то, что он видел теперь внутренним образом, было куда лучше. Он видел всё. И всех. Время замерло. Невидимые обычному глазу золотистые нити вырвались из его тела и устремились по сторонам, окутывая и опутывая пространство словно пальцы. Вот изгибы местности. На нем сперва не ровными волнами, затем буграми, затем контурами прорисовались люди. Точнее их тела. Эти вот уже мертвые - они темные и холодные. Те, еще живые - яркие, теплые, а вон те уже не мертвые и не живые. Пограничные. Люди, оплетенные золотистыми лучами-дорожками, словно паутиной гигантского паука, походили на веретенца. Там где у них была грудь и голова – шире. А к ногам – уже и тоньше. Чем больше в них было жизненной силы, тем нити между ним и веретёнцами становились плотнее. Одно, два три… Десять. И вот уже он чувствует, как его тело наполняется силой. Их силой. Их жизнью… Звуки стали громче. Сперва они имели отзвук. Эхо. Затем проявился цвет. Да. Звуки стали цветными. Вот от самого большого веретена, двигающегося к нему, судя по всему – Лехи, исходят волны ярко-алого цвета – гнев и ненависть. Вот появились синеватые всполохи – это страх. А вот и черная рябь промчалась – ужас…

Все вокруг стало нереальным. Другим. И тут Николай понял, что и он стал другим. Напряжение внутри росло. Сила рвалась наружу. Как несдерживаемый порыв тошноты. Она распирал его изнутри, жаждя разорвать. И он отпустил ее. Дал волю. Потому что больше уже сделать ничего не мог. Это был его последний шанс. Сам бы он никогда Леху не победил. Был бы он здоровее. Был бы отдохнувшим... Но ах, эта частица "бы"... Все что он успел сделать, это увидеть где-то там, впереди и внизу ярко зелено-синюю, почти лазурную искорку - цвет любви и надежды. Он изо всех сил попытался подумать о том, что ему нужно спасти ее, закрыть своими огромными, сильными руками и унести как можно дальше, не причиняя ей вреда. Эту мысль он попытался запомнить навсегда. Было страшно забыть, ведь память об Алисе – это все, что у него оста…