— Может, выпьем чаю? — Обычно предлагал он.

Садовник обычно кивал, убирал свой инвентарь в кладовку, пока настоятель заваривал чай.

Вот и сегодня, уютно устроившись в беседки, они пили зеленоватый напиток, неторопливо беседуя.

— Вчера голубь прилетел из Фунаи — сказал настоятель — читал?

— Читал. — садовник смущённо вильнул взглядом в сторону.

— Вот скажи мне, пожалуйста — настоятель поставил чашку на край столика — кто его учил так доклады составлять? Сумбур какой-то. «Полсотни элитных конных самураев даймё Отомо Сорина, в ходе погони за беглым чернокожим рабом, были перебиты бунтующими крестьянами, в окрестностях пещеры Ама-но Ивату. Вернулись четверо. Командовавший ими первый советник даймё Отомо, Татибана-сан убит или взят в плен». Это что такое? Объясни мне.

— Ну не разведчик Бэнкей,. — Ниваси налил себе вторую чашку — Убить кого или только специально ранить — это он может.

— Но думать то он должен хоть чуть-чуть — настоятель тоже долил себе чаю в чашку и взял из миски рисовое печенье — сембей. — Почему за беглым рабом послали пятьдесят самураев, а не мацукэ с пятью асигару? Что это за лютые крестьяне такие, забившие насмерть элиту воинства Отомо? Что вообще делал этот Ясуфе в пещерах Ама-но Ивату? Советник Татибана — убит или взят в плен? Что молчишь то?

— Да, странного хватает. — почесал в затылке Ниваси — Не понятно всё. Черноногие перебили пятьдесят кавалеристов. Чертовщина какая-то. Может Ёсио и прав был?

— Вот только не начинай мне тут. Переселение душ, понимаешь. — сморщился как от зубной боли настоятель — Ками ходят по земле, ага. Забот других у них больше нет. Запомни, удел богов — ветер, что вызывает бурю. Что им до наших горестей и невзгод.

— Ну а как тогда всё это объяснить?

— А нам не надо ничего объяснять. Нам надо просто узнать, что там произошло на самом деле. А то ведь непонятно ничего. Я не могу работать в таких условиях.

— Пошлём Норику? — Ниваси потёр подбородок — Она жаловалась недавно, что скучно ей тут.

— Нет. Норико нужна здесь. Пусть приглядывает за миссией наньманьских варваров — настоятель снова захрустел сембеем — Помнишь прошлый доклад. Даймё Отомо отбыл к Ода Набунаге вместе с Каннуси-саном. Влияние их всё время растёт и нам надо знать о них как можно больше.

— Тогда что?

— Ёсио всю эту кашу заварил, ему и расхлёбывать. — настоятель потянулся и попытался налить третью чашку чая, но потерпел неудачу. Чай в чайнике закончился. — Пошли его в окрестности пещеры Ама-но Ивату, пусть выяснит всё и доложит как следует. — настоятель забрал пустой чайник и побрёл к храму но внезапно обернулся — Кстати, если Татибана жив, пусть по возможности, устроит ему побег. Втереться в доверие к даймё Отомо дорогого стоит.

— Сделаем. — кивнул старый садовник при храме богини Такамими Химэ-но Микото.

* * *

Чёрные полотнища знамён бились в багровых отблесках костров, что освещали вечернюю площадь лагеря. В костровой круг, печатая шаг, торжественно вошёл Ючи Омохиро. В полном доспехе конного самурая, но с непокрытой головой. Поправив перевязь трофейного тати, Ючи церемонно поклонился на три стороны: сначала мне, бронзовому колоколу — дотаку и в сторону молчаливо стоящих на площади людей. Всё население лагеря мужчины, женщины и дети собрались тут напряжённо всматриваясь в происходящие. Отдельно построившись, встали ронины, под началом своих командиров. Буддистский монах Сёген, в парадном, оранжевом одеянии подошёл и торжественно вручил Ючи листок рисовой бумаги. Взяв листок двумя руками, он вновь окинул взглядом площадь и громким голосом торжественно зачитал (по памяти конечно по причине безграмотности):

— Я, Ючи Омохиро вступая в ряды армии Небесной Справедливости, принимаю эту присягу и торжественно клянусь быть честным, храбрым, бдительным буси, строго хранить военную тайну, выполнять все приказы командиров и начальников. Я клянусь изучать грамоту и военное дело, всемерно беречь военное и общее имущество и до последнего дыхания быть преданным делу Аматэрасу-о-миками, а также своему боевому братству и лично Омо-доно. Я всегда готов по его приказу выступить на защиту всех кто разделит со мной эту присягу и клянусь защищать их мужественно, умело, с достоинством и честью, не щадя своей жизни для достижения полной победы над врагом. Если же я нарушу эту мою торжественную присягу, то пусть меня постигнет суровая кара закона Небесной Справедливости, всеобщая ненависть и презрение народа.

В последний момент, перед самой присягой я вспомнил, как отец мне рассказывал о своей службе в рядах Советской армии. Как он огребал в учебке, потом стал духом, затем воробьем, черпаком, наконец дорос слона. Ну и про дембелей тоже много чего поведал. Запомнилась мне присяга. Она была яркая, какая-то «звонкая». Неглупые люди ее писали. Я решил тоже не глупить — адаптировал для местных реалий.

После торжественной клятвы, Ючи подписывает свиток с присягой, сжигает ее на жаровне. Пепел высыпают в чашку с водой. Омохиро размешивает его и залпом выпивает. Самураи верят, что в случае клятвопреступления зола превращается в яд. Суеверие, конечно, но почему бы не использовать эти мифы на пользу себе? Жалко только бумаги у нас дефицит, на всех не хватает. А потому публичную присягу приносят лишь мой генералитет и командиры отрядов. Остальные просто повторяют заученный текст. Но лиха беда начало, со временем всех подведём под протокол.

— Господин, а что делать с генералом «красных»? — тихо, на ухо интересуется Кукуха.

Я тихо скреплю зубами. Вот не хватало мне забот с похоронами убитых, ранеными… Еще этот Татибана! Ведь ему действительно, чуть язык не отрезали. Моих шуток никто не понял, самурая мигом повалил на землю, разжали ножом зубы. В последний момент я успел остановить гвардейцев. И ужаснулся той фанатичности, которая горела в их глазах.

— Пусть пока сидит в яме. Поумнеет — поговорю с ним. И вот что… Найди мне слугу следить за одеждой, оружием…

— Владыка! — обиделся Кикухиё — Я и сам могу

— Ты мне нужен для других дел.

* * *

Ночью прошёл мелкий дождик и над лагерем беженцев лёгкой дымкой встал туман. Поэтому все отсыпались, аж наверное часов до семи утра. То есть не вскочили с первыми лучами солнца, как тут принято, а позволили себе поваляться подольше. А чего, не поваляться, если благодаря вчерашнему, праздничному обжорству брюхо набито. Потому как на вечернем торжественном мероприятии присутствовали дорогие гости. Старосты местных деревень, в количестве шестеро штук. Победа, что далась так тяжело, внезапно подняла нам авторитет на заоблачные выси. Слухи, что мы вдребезги разбили отряд конных самураев в количестве пятидесяти, нет восьмидесяти, нет, все сто человек было, а чего их самураев жалеть, разошлись по округи как пожар в сухой степи. Старосты прибыли не с пустыми руками, привезли рис, свежие овощи, даже под сотню кур приволокли в бамбуковых клетках. Думай теперь, как быть, то ли на мясо пустить, то ли птицефабрику организовывать. Таким образом, временно закрыли продовольственный вопрос. Пару недель вперед можно не волноваться о хлебе насущном.

Пришлось проводить побудку, при помощи бронзового колокола — дотаку. Утреннее построение проходило согласно ранга. Все почетные места были заняты старыми опытными воинами — ронинами. А также молодыми и неопытными, что предпочли военную славу крестьянской доли. Остальные встали в задних рядах. После чего последовала моя команда — «На право-о! За мной бегом марш!» Пять кругов вокруг лагеря в качестве разминки. Сперва бежали, спотыкаясь и путаясь в ногах, потом приноровились, вошли в темп, поймали ритм. А мне казалось, что так было всегда. Не было прошлой жизни, школы, группы додзё, не было никогда ничего, кроме бега и синего неба. Усталости и одышки вообще не чувствовалось. Очнулся я только у входа в лагерь, вот тут то и заныли ноги, а за спиной все стали тяжело дышать.