В рогоже был также роскошный доспех. Точнее его части. Черный панцирь-ракушка с золотой гравировкой, поножи, наручи, наплечники и пластины в виде юбки, защищающий бедра и пах. Я разложил доспехи на земле, проверил. Все целое, не битое.

Гравировка только была со странностями — желтая хризантема. Точнее золотая. Насколько я знаю, это вообще символ японского императорского дома. Может поэтому мои «гости» решили все пожертвовать богам? Так сказать, от греха подальше?

Долго не раздумывая, надел на себя панцирь, с трудом затянул завязки по бокам. Тут слуга нужен. А то и двое. Шлем с поклоном взял с алтаря:

— Обещаю вернуть все целости и сохранности! — поклялся я. Остро пожалел, что для меча нет ножен. Придется нести в руках. Что же… Вроде бы готов снова выходить на подмостки!

* * *

Мы, обливаясь потом, продолжаем идти по дороге вниз от скалы. Пока ещё утренняя прохлада сохраняется в глубине зарослей, но вяжущая влага вместе с чистым, пьянящим горным воздухом скоро заполнит всё зелёное пространство.

Идущий впереди буддийский монах по имени Сёгэн время от времени оборачивается, скользя по мне взглядом. Не понять то ли просто пялится на диковинку, то ли ищет божественные знаки известные ему одному. Отвечаю ему в стиле — «в упор тебя не вижу», стараясь не моргать и взгляд не отводить. Пока срабатывает. Монах лишь вздыхает, но в расспросы не лезет — весь наш разговор состоялся еще на поляне и ограничился тем, что я узнал имя Сёгэна и к какой буддистской церкви он принадлежит. Ну и коротко поспрашивал остальных. По итогам понял, что случайных людей тут нет вообще.

Так вторым шагает высокий самурай — ронин Такахиро. После «крещения» в адепты «Небесного воина» он поведал, что его прошлый сюзерен пал недавно в бою между Таканобу и Отомо. После чего опозоренный Такахиро, который не смог защитить своего сеньора, был вынужден бежать в горы. А потому он готов верой и правдой служить мне. Что ж, желание похвальное.

Третьим идет невысокий жилистый Ивакура, который только представился, а о себе так ничего и не рассказал. Я не настаивал. Похоже этот татуированный товарищ скрывает какую-то тайну.

С четвертым участником делегации я угадал. Им оказался кореец Чжинсу. Я сразу его про себя обозвал «Джинсы». Нагинату он освоил уже в Японии, успел повоевать в битвах между христианскими дайме, даже был ранен. Вынес его с поля боя Такахиро.

Ну а молодого самурая звали Кикухиё. Ему я тоже дал кличку — Кукуха. Даже пришлось прятать улыбку и делать покер-фейс, пока парень представлялся и кланялся. Кстати, Кикухиё не ограничился поклонами — достал из-за пазухи целый свиток, удостоверяющий его самурайский статус. Правда предъявил почему-то вверх ногами и судя описанию в грамоте, выглядел Кукуха слишком молодо для тринадцатилетнего. Украл? Судя по ухмылке Ивакуры не исключено.

И вот с этими людьми мне придется раскрутить земной шарик? Я тихонько вздохнул, нацепил на лицо самое свирепое выражение из всех возможных. Уже подходим. Дорога причудливо вильнув очередной раз, уткнулась в лесную лужайку. Деревья расступились и предо мной предстал лагерь беглых крестьян — мои новые подмостки.

Глава 12

Ну что можно сказать о местных «спартаковцах»? Не орлы. И тут явно не Артек. Увы. Охраны нет и в помине, хижины из бамбука и пальмовых листьев, хаотично разбросаны там и здесь, дымят костры, демаскируя лагерь…. Землянки тоже присутствовали, но тем не менее жилищный вопрос судя по всему стоял очень остро. Так как часть людей лежала на циновках под открытым небом.

Завидев меня, народ повскакал на ноги, застыл в шоке. Даже мелкая собачка, которая бегала и гавкала между хижинами, при нашем приближении замерла, уставилась на меня не сводя глаз.

Мы остановились на центральной площадке, где на п-образной подставке висел дотаку — бронзовый колокол, похожий на перевёрнутое ведро с ручкой примерно тридцати сантиметров в длину. Сёгэн шесть раз ударил по нему своим посохом и со всех сторон на площадь начал сходиться народ. Все это происходило в полном молчании и тишине.

— Дети мои! — возвестил монах — Вы пришли сюда со всех земель Кюсю в поисках убежища. Вы не отреклись от веры предков, а значит, избраны богами и возлюбленны ими!

Мощно так задвигает священник — даже для убедительности взобрался на холмик, где стоит колокол. Я не стал отставать, встал рядом. Пробежался взглядом по местным. Худые то какие, изможденные… К моему удивлению в толпе было пара десятков женщин и детей. Я прикинул численность — человек триста, может триста пятьдесят.

— … печаль переполняет мое сердце — продолжал тем временем вещать Сёгэн — Ибо пришли на нашу святую землю грязные гайдзины. И принесли они свою мерзкую веру в распятого бога. Слабы духом поддались соблазнам и запятнали свою карму…

Все крестьяне обступившие нас, были практически голы. Набедренная повязка и шляпа — вот и вся одежда. И у мужчин и у женщин. Кто то из «черноногих» надел накидку из соломы под названием «мино». Это не плащ, а просто связанные веревкой снопы. Среди них, небольшими вкраплениями стояли люди в кимоно и с разнообразным оружием — мечи, копья, палицы — канабо. Явно ронины.

— … кому выпадет труд отомстить за всё, исправить содеянное, кому как не вам? И время это пришло. Ибо отверзлась священная пещера Амо-но-Ивато и вышел наружу посланец ками Аматерасу — Небесный Владыка — воин, Омо-сама! — монах показал на меня посохом. Все ахнули. — Он поведёт достойных по пути высшей, небесной справедливости.

Первыми на колени начали вставать женщины, потом мужчины.

— Люди Ниппон! — теперь взял слово я — Настал час великой справедливости, когда зёрна будут отделены от плевел. Ибо переполнена чаша Небесного терпения. И кара небес обрушится на всех нечестивых, что злостно разрушали Великую гармонию.

Господи… что я несу⁈ Повернулся к «избранной пятерке», кивнул на крестьян:

— Приступайте к обряду посвящения в «небесное воинство».

Первым к ближайшему кострищу двинулся Сёнген, за ним Ивакура. Сам я отрешённо смотрел, как мои первые «апостолы» пятнают людские лбы, потом очнулся. Схватил «Кукуху» за рукав кимоно, потянул за собой.

— А ты мне нужен для других дел

Разглядев в центре лагеря небольшую хибару с крышей, направился прямиком к ней. Это было единственное здание, которое имело нормальные стены-седзи, крышу из черепицы, а не листьев или соломы.

По пути опять накатило чувство нереальность. Сказать, что я сбрендил — ничего не сказать, от всего происшедшего нервно курю в сторонке и сильно подозреваю, что давно пациент дурдома. Забытый пациент. Вот сейчас откроется дверь палаты номер шесть, и добрый доктор влупит мне укол. Но нет, врач не появился, мы спокойно добрели до домика, вошли внутрь.

Одна комната с очагом, небольшой помост, устланный татами. Разумеется, обязательный алтарь с фигурками. Я сел на помост, поманил к себе Кикухиё. Когда парень подошел ближе, вручил ему меч:

— Почисти его и найди ножны. Справишься?

Молодой самурай почесал в затылке, кивнул.

— И распорядись там, чтобы принесли поесть.

Война войной, а завтрак должен быть по расписанию. Это огромное черное тело надо как следует кормить.

* * *

Над тесной площадью города Фунаи ветер нес пух тополей. И если бы день не был так ярок, а солнце не светило столь безжалостно, можно было бы подумать, что на Фунаи обрушился снегопад. Пух поземкой катился по мостовым, завивался воронками, сбивался в рыхлые сугробы у серых стен. Уже трижды случались небольшие пожары, которые пугали жителей города, да так, что некоторые самураи разъехались по своим имениям переждать опасный период.

Тополиный пух стал проклятием даймё Отомо. Невесомая эта пакость проникала через наглухо закрытые окна, влетала в двери и, несмотря на усилия многочисленных слуг и распоряжения дворцового ключника, наполняла княжеские покои.