– Почему же ты не отправила вместо себя служанку?

Она с возмущением взглянула на него.

– Я долго жила в местах, где люди справляются сами, без посторонней помощи. Что же стоит взрослой женщине выйти на двор, чтобы отыскать игрушку совсем рядом с домом!

– И все же ты только что сама убедилась в том, что это небезопасно. И если бы здесь не оказалось этого болвана, который высматривал свою зазнобу, то я сам был бы опасен!

И он громко захохотал, а Гудрид почувствовала, что начинает дрожать. Ее спаситель схватил ее за плечи и проговорил:

– Подожди меня здесь. Я найду игрушку твоего сына.

Он скоро вернулся назад с деревянной лошадкой, и оба они направились к дому. У входа кто-то уже зажег факелы, словно ждали гостей, и Гудрид вспомнила, что младший брат Сигрид, купец Гудмунд сын Торда, прислал утром извещение о своем приезде. В красноватом свете факелов она заметила, что у незнакомца такие же широкие скулы, как у Сигрид, и короткий прямой нос, а большие карие глаза лучились весельем. В замешательстве она произнесла:

– Вероятно, я обязана своим спасением Гудмунду сыну Торда.

Тот остановился, снял кожаную шапку и прижал ее к груди.

– Хотел бы я столь же быстро угадывать имена!

Покраснев, Гудрид ответила:

– Меня зовут Гудрид дочь Торбьёрна. Мой муж сейчас охотится вместе с Гуннульвом и его людьми, но через несколько дней они должны вернуться домой. Ты, наверное, не знаешь о том, что Эрик – в дружине короля Олава?

– Нет, я не знал об этом.

Они вошли в дом, и Гудмунда окружили племянники и племянницы, а Сигрид бросилась ему на шею. Привязав лошадей, его дружина разместилась около очага, и сам Гудмунд устроился здесь же, с благодарностью приняв из рук Сигрид кружку с пивом.

– Хорошо же погостить у тебя, сестрица. Пожалуй, у тебя еще более шумно, чем в пивной Йорвика! Не в обиду будь сказано тебе и твоим малышам! Но кажется, кто-то отсутствует: что, маленькая Альвхильд уже улеглась спать?

– Альвхильд умерла этой зимой, – сказала Сигрид. – Нам очень не хватает ее. Эгберт-священник говорит, что Господь дал – Господь и взял… И люди говорят тоже, что чему быть, того не миновать.

Гудмунд умолк ненадолго, глядя на огонь, а потом молвил:

– Я не знал в точности, вскрылся ли лед на реке в Скиннерфлу, и потому мы оставили свой корабль в низовье. Мне надо будет вернуться туда через пару дней и забрать его.

– Здесь есть где поставить твой корабль, – уверила его Сигрид. – Тем более что и Гуннульв, и Карлсефни отсутствуют, и корабли их вытащены на берег.

Гудмунд встрепенулся.

– Карлсефни? Торфинн из Скага-Фьорда… Ты его имеешь в виду? В Тунсберге люди говорили, что он путешествует по Норвегии с таким ценным грузом, привезенным из Винланда и Гренландии, что ничего подобного в этих краях и не видывали.

– Спроси об этом Гудрид, – кивнула в ее сторону Сигрид. – Она жена Карлсефни и была вместе с ним во всех его странствиях.

Гудмунд улыбнулся.

– У меня к тебе много вопросов, Гудрид, если ты пожелаешь ответить на них.

Гудрид встала. К горлу подкатил камок, и колени ее вдруг задрожали. Учтивым тоном она произнесла:

– Пожалуй, лучше будет, если ты задашь эти вопросы моему мужу. А я ухожу к себе, спокойной ночи.

Гудмунд отложил дела с кораблем на несколько дней. Выйдя на двор, он в первое же утро подошел к Гудрид, которая развешивала на кустах можжевельника выстиранное белье, приглядывая за Снорри, играющим с остальными детьми у сеновала. Ее забавляло, что норвежские дети, играя в хозяйский двор, изображали домашних животных еловыми шишками, тогда как дети в Исландии и Гренландии обычно использовали ракушки.

Она была так поглощена своими мыслями, думая, помнит ли Снорри о том, как он играл на берегу Виноградной Страны с шишками, что даже не заметила Гудмунда, который приблизился к ней. От неожиданности она чуть не уронила белье, когда услышала за спиной его голос:

– Нетрудно догадаться, который из этих детей твой!

– Ты так думаешь? Нам чаще всего говорят, что Снорри похож на своего отца.

– В этом я ничего не понимаю. Но я узнал его деревянную лошадку.

Гудрид улыбнулась. Гудмунд принадлежал к тому типу мужчин, которые любят развлекать женщин веселой болтовней. Она направилась к дому, где стирала, добродушно ответив ему:

– Я хочу рассказать Снорри, кто именно нашел его лошадь. Ему следовало бы поблагодарить тебя за это.

– Его матери неплохо было бы завести себе прислугу… Вчера вечером мы как раз обсуждали это…

– Разве?

– Да. И вот теперь ты снова возишься сама с бельем, словно ты владеешь лишь маленьким домом и двумя козами.

– Но у нас с Карлсефни все слуги – мужчины. Неужели ты думаешь, что я вручу им стиральную доску и заставлю заниматься женским делом? Или начну командовать служанками твоей сестры, как своими собственными?

Лицо Гудмунда приняло серьезный вид, и он упрямо сказал:

– Значит, твой муж не понимает, что приличествует его жене.

Гудрид рассердилась.

– Мой муж прекрасно знает, что делает. И я полагаю, что важнее не то, кто делает эту работу, а то, что она сделана. У нас были слуги и в Гренландии, и в Виноградной Стране, но мы никогда не заставляли их делать то, с чем могли справиться сами. И теперь, когда мы в гостях, я сама забочусь о своей семье, и мне все равно, что ты думаешь об этом. Ты не мой муж!

– Нет, – сказал Гудмунд, – я не твой муж. И мне очень жаль, потому что ты первая женщина в моей жизни, с которой мне есть о чем поговорить.

Гудрид поняла, что разговор вновь принял опасный оборот.

– Как… у тебя нет жены, Гудмунд?

– Нет, – коротко ответил он. – Я живу на свете тридцать три зимы. И собираюсь прожить еще столько же, прежде чем буду в состоянии выслушивать дни напролет болтовню о маслобойке и жалобы на соседей.

– Ну, жаловаться любят не только женщины, – ответила ему Гудрид и скрылась в доме.

Днем он снова искал с ней встречи: его интересовали Виноградная Страна, Гренландия, Исландия. Гудмунд тоже много странствовал и хорошо знал края от Альдейгьюборга на востоке до Дублина на западе, а также все норвежское побережье вплоть до Халогаланда. Но с Исландией ему торговать еще не приходилось.